Золото Телла Сакетта - Луис Ламур

Когда рассветет, первым делом надо будет убить оленя или двух. Пока держатся холода, можно не беспокоиться, что мясо испортится.

Рассвет открыл небо, затянутое холодными серыми облаками. Я вышел и начал высматривать оленей. Аппалуза тем временем подобрался к кромке льда, сверкающего на земле, и принялся разбивать его копытом, чтобы добраться до травки. Этот конек вырос в Монтане и привык к таким штукам.

Перед самым полуднем я нашел оленя.

К ночи стало, пожалуй, холодней прежнего. Я разделал оленя и подвесил мясо на ветку. Я освежевал зверя как следует и сохранил шкуру. Если мне тут торчать всю зиму, то шкур таких понадобится до черта, сколько ни добуду, ни одна лишней не окажется. А рассчитывать я могу только на ту дичь, которая сейчас здесь, в долине.

Закутавшись в одеяла, я просидел всю долгую ночь у костра. Я думал, что надо будет закрыть устье пещеры стенкой. Ветер врывался внутрь, трепал пламя и нес холод. Наконец настало утро - плоские серые облака по-прежнему закрывают солнце, режет холодный ветер, стеклянные ветки слегка покачиваются и брякают одна о другую, как руки скелета.

Лошади удрученно дергали остекленевшую траву, лед резал им губы, под конец они, похныкивая, пришли ко мне. Я спустился к ручью, где трава росла повыше, разбил лед, нарезал травы и принес им.

Нет, так не пойдет. Во что бы то ни стало надо мне спуститься с горы. Да и лошадей хорошо бы увести, если получится. Только я знал, что ни черта не получится... А без меня они подохнут в этой горной западне.

Ближе к ночи я поджарил себе кусок оленины и съел, горбясь над костром и нарезая мясо полосками, чтоб легче с ним справиться.

За ночь выпал снег, и когда пришло утро, я увидел, что одна из вьючных лошадей лежит со сломанной ногой. Я застрелил её, и эхо разнеслось по задушенной льдом долине..

Под сыплющимся с неба легким снежком я прошел до самого водостока. Поток замерз, и желоб превратился в сплошную глыбу льда. Вода успела подняться ещё выше, чем раньше. Уступ, по которому вилась тропинка, оказался под несколькими футами льда. Об этом маршруте и думать не приходилось.

Эйндж со своим дедом продержалась здесь наверху зиму. Как им это удалось?

Их пещера побольше этой и лучше укрыта, вокруг неё между валунами валяются старые бревна - запас дров на целую жизнь... но смогу ли я спуститься по тропе на дно каньона?

Да смогу ли я вообще добраться до этого каньона? Там, наверху, где растут те щетинистые сосенки, ветер метет во всю силу, там будет ещё холодней, чем здесь. А тропа, даже если я смогу до неё добраться, - это ведь спуск на пятьсот футов по гладкому обрыву, который, наверно, покрыт сплошным льдом.

Ладно, пускай этот вариант остается на крайний случай. А пока надо мне отсиживаться там, где я оказался, и стараться выдержать холод.

Взял я лопату, вышел наружу и обколол побольше льда - надо было дать лошадкам шанс продержаться. Они-то и сами знали, как добираться до травы, но лед царапал им губы и резал бабки до крови.

А снег все валил, накрывал лед толстым одеялом и делал его ещё опаснее.

И вдруг голова аппалузы взметнулась кверху и уши стали торчком.

Я вытащил винчестер. За падающим снегом я видел недалеко, и тут все было неподвижно. Прислушался - нет, ничего не слышно.

Передвигаясь с крайней осторожностью, я спустился к прибрежному ивняку и нарезал длинных лозинок. Отнес в пещеру и сложил на полу не слишком близко от огня.

Выезжая из лагеря, я обычно всегда вожу с собой пучок сыромятных ремешков, вроде тех, какими связывают ноги бычкам, когда клеймят. Каждый ковбой всегда возит их с собой на всякий случай - на пастбище мало ли что может статься. И вот теперь я собрался пустить их в дело.

Лошадей вовсе не тянуло гулять, они держались возле пещеры. Все утро и часть второй половины дня и старательно трудился - крошил и дробил кварц, выскребал из него крошки золота, которое можно будет сложить во вьючок.

Когда лоза отогрелась и снова стала гибкой, я каждую лозинку по очереди согнул в обруч и связал концы. Потом выбрал два самых лучших обруча, навязал поперек сыромятные ремешки, и у меня получились корявые снегоступы.

Ближе к вечеру взял винтовку, нацепил снегоступы на ноги и вышел наружу, чтобы испытать их. Ну, это была не первая пара в моей жизни, так что свое дело они делали неплохо. Я прошелся по долине до водостока, и увидел, что желоб быстро забивает снегом поверх льда. Нет, этим маршрутом не выберешься, и думать не стоит.

Я развернулся и потопал к долине, где жила Эйндж. Почти добравшись до голого гребня с щетинистыми сосенками, повернул обратно, чтобы до темноты вернуться к себе в пещеру. Вот тут-то я и услышал выстрел.

Он меня просто ошеломил, я стоял столбом и слушал, как рокочет эхо в мрачных горах.

Наконец пушистый снег на склонах заглушил эхо, а я так и стоял на месте, слегка дрожа от холода, один в широком мире между небом и снегом, не желая согласиться с тем, что мои уши слышали.

Выстрел... здесь!

Он донесся из каньона подо мной. Кто-то там есть, внизу! Кто-то находится в пещере Эйндж или недалеко от нее.

Здесь? В этом месте?

XIII

Может, это внезапно треснул лед? Сломалась ветка под тяжестью снега?.. Да нет, это был выстрел, отчетливый, резкий, ошибиться невозможно.

"Телл Сакетт, - сказал я себе, - держи нос по ветру, ты, брат, тут не один".

Кто знает о пещере внизу? Да вообще о долине? Только Эйндж, насколько мне известно. Кэп знает то, что я ему рассказывал, но Кэп не смог бы сюда добраться, даже если бы я дал ему точные указания. Да и не давал я никаких указаний, он пока слишком слабый.

Эйндж?.. Что за дурацкая мысль! У неё никаких причин забираться сюда.

Кто-то из тех, что шли по моему следу там, внизу? Может, они как-то нашли дорогу в эту долину? Вот это, пожалуй, самое вероятное.

Если я двинусь в каньон теперь, то, пока доберусь, станет совсем темно, один черт я ничего не увижу. Сейчас имеет смысл только отправиться обратно к шахте и забиться в нору до рассвета.

Одно было ясно как божий день. Если эти люди, неважно, кто они такие и откуда взялись, действительно внизу, в каньоне, то их там нежданно-негаданно прихватило снегопадом, как и меня... и, если я не ошибаюсь, они куда менее приспособлены к такой истории.

Мы, Сакетты, никогда не жили в большом достатке, и у себя в горах привыкли обходиться самым малым, зато научились изворотливости. Любой из нас, братьев, в одиночку странствовал за многие мили от дому и умел выживать в диких местах, когда ещё и шестнадцати не стукнуло.

С тех пор у меня вся жизнь - сплошные тяжелые времена, хоть на войне, хоть после. Перегон гурта длиннорогих из Техаса в Монтану - не тот случай, где можно человеку размягчиться... в общем, будьте уверены, я провел половину своей жизни, имея меньше чем ничего.