Подкова для летучей мыши - Марина Серова

– Но я уже все рассказал… меня допрашивали… в полиции. Я им все выложил. Я не видел Колю в тот день.

– Но ведь ты был знаком с ним гораздо дольше, чем один день. Что это был за человек? Чем он занимался, что его интересовало? Вот Дарья Степановна в разговоре со мной сказала, что даже не знает, где он работал, да и работал ли вообще. На мой взгляд, это равнодушие, просто вопиющее. Тем более со стороны матери. Если самые близкие люди так относились к нему, неудивительно, что никто не может установить, где он находился и с кем встречался в свой последний день. А ведь это ужасно. Если бы ты знал, сколько преступлений, сколько зла совершается в мире только из-за того, что люди равнодушны друг к другу!

Я все пыталась разбудить в Диме эмоции, вызвать воспоминания и, соответственно, переживания по поводу недавней трагедии, но дело продвигалось туго. Все попытки вызвать хоть малейшее живое движение души натыкались на непробиваемую стену.

Не понимая, что так затормаживает моего собеседника, я подумала, что, возможно, мы не одни в доме и Дима боится, что его услышат те, кому не нужно.

В комнате, где мы разговаривали, больше никого не было, но из нее вели двери еще в какие-то комнаты, и там тоже мог кто-то находиться.

– Ты живешь один? – немного не в тему своей прочувствованной речи спросила я.

– Нет… с родителями, – ответил, слегка удивившись, Дима. – Сейчас все на работе…

– То есть сейчас ты один здесь? Ну, то есть если не считать меня. Да?

– Да нет, еще дед… Но он старый, не ходит. Вон там, на сундуке лежит. – Парень кивнул в сторону одной из дверей.

Отлично! Значит, можно активизировать деятельность.

– Тогда я не понимаю, – как бы немного смутившись, продолжила я. – Ты как будто кого-то боишься. Что тебя смущает? Может быть, я не вызываю у тебя доверия?

– Да нет… просто… просто я уже все рассказал… в полиции.

– Правда? Ну что ж… тогда… тогда давай помянем твоего друга, да и моего заодно… Игоря… Игорька, который лежит сейчас в сырой земле, а убийца его гуляет на свободе, веселится. Вот… – говорила я, доставая из пакета портвейн, – подруге везла, на банкет… ну да ладно, еще куплю. Ничего не получается у меня с этим расследованием, Дима. Никто со мной разговаривать не хочет, никто всерьез не воспринимает… конечно… кто я такая… какой-то там стажер… что я тут смогу… выяснить. Стаканы есть у тебя?

От огорченья я чуть не плакала.

Между тем Дима, увидев бутылку, чрезвычайно оживился. Моментально появилась на столе посуда, запах портвейна подействовал на парня как живительный эликсир.

Хотя, вообще-то, я представляла себе все это не так. Я думала, что эмоциональным рассказом о безвременно почившем однокласснике вызову соответствующие эмоции, что в порыве общего горя мы как бы совершенно естественно придем к мысли о необходимости помянуть усопших и после первого стакана беседа пойдет как по маслу.

Но, похоже, я все-таки кое-что не учла. Аудитория, к которой я обращалась, склонна начинать непосредственно со стакана. Без предисловий и «разогрева». А все дискуссии и эмоции – это уже пункт номер два.

– … да чего ты прицепилась, вообще, к этим картам! Карты, карты… при чем здесь это вообще.

Дима уже давно дошел до нужной кондиции, и от сонно-заторможенного состояния его не осталось и следа. Наоборот, эмоции временами просто зашкаливали.

Я тоже старалась соответствовать, бдительно следя, чтобы собеседник не замечал, куда именно сливаю я свою порцию портвейна.

Мы поговорили о моем однокласснике, о Димином друге, о всех, невинно убиенных и о мировой несправедливости в целом, и сейчас мне наконец-то удалось снова вывести разговор в нужное русло.

– А что же тогда при чем? В общаге я разговаривала, там – ничего, никаких зацепок. В кафе тоже никто к нему претензий не имел. Остаются только карты.

– Да чего они дались тебе, эти карты!

– Да как чего?! Он зачем икону-то спер? Просто так, что ли? Нет! А для того, чтобы долги карточные отдать. Значит, что?

– Что? – осовело уставился на меня Дима.

– А то! Значит, это – главный мотив. Откуда мы знаем, может, у него еще какие-то долги были? Может, вот он тебе был должен… или еще кому…

Я несла несусветную чушь, закидывая то один, то другой крючок, пытаясь неожиданным словом или новой мыслью спровоцировать Диму на какое-нибудь неосторожное высказывание по поводу столь интересующего меня «кого-то», которому он что-то там не сказал.

Но то ли наживка была неподходящей, то ли слишком глубоко засел страх, то ли, наоборот, в равнодушной прострации Дима и позабыл уже о том загадочном посетителе, – но так или иначе, ничего интересного на эту тему в нашем разговоре даже не мелькало.

В бутылке оставалось на донышке, и кондиция собеседника из нужной грозила вот-вот перейти в ненужную, а о главном не было сказано ни слова. Я почти смирилась с мыслью, что уеду отсюда несолоно хлебавши, как вдруг беседа приняла весьма неожиданный оборот.

– … чего он там был мне должен… должен он…

Дима пытался говорить снисходительно, но выражение лица и интонация выдавали, что что-то должен ему Коля все-таки был. Конечно, судя по общей обстановке вот этого жилища, об астрономических суммах речи, наверное, не шло, но я поспешила ухватиться и за эту тонкую ниточку.

– А что? Очень даже может быть. Накопилось на нем долгу, ты пришел требовать свое, вы крупно поссорились, да в суматохе и… того.

– Чего «того»? Ты говори, да не заговаривайся. Колька – мой друг. И ничего он мне должен не был. И за карты не был. Там он иконой все оплатил, так что с него и взятки гладки. И ты там не ищи даже, время не трать.

– А где мне искать?! – тоном умирающего лебедя воскликнула я. – Ни одного реального мотива. Нигде! Ни у кого! Ни в общаге, ни в кафе… нигде. И ты вот… туда же. Где мне тогда искать?! Официальное следствие вон вообще говорит, что тут Хромов во всем виноват. А при чем здесь…

– Так ведь это… ведь это так и есть, – тихо и даже, кажется, несколько протрезвев, произнес Дима.

Теперь настала моя очередь удивляться:

– То есть как? Как это, так и есть?

– Ну так. Это ведь он его… заказал.

– Да брось… ерунда какая-то. Погоди… ты что, тоже думаешь, что Хромов решил отомстить за то, что Коля украл икону?

– Да какую икону…

Дима воровато оглянулся кругом, посмотрел на дверь комнаты, за которой находился лежачий дед, словно опасаясь, что тот встанет в самый неожиданный момент, и, наклонившись ко мне, дыша в лицо перегаром, сипло зашептал:

– Он тут, когда эту икону спер… приходил хвастаться. Ну, принес тоже… водочки там, закуски. Типа – отметить. А мать у меня не любит… этого. Ну, мы и ушли подальше. Чтоб не светить. Там у нас, в самом конце сада, банька была. Потом так, сараюшку из нее сделали. Баню-то тут, поближе построили. Ну вот. Пошли мы, значит, туда, посидели…

– Вдвоем? Пошли-то?

– Да нет, Ваня тоже был. Он его тоже позвал, пойдем, говорит, отметим. Ну вот. Выпили, посидели… А Ваня, он осторожный, он его все отговаривал, Кольку-то. Ты, говорит, лучше сам верни ее, икону-то. А то Хромов этот твой – начальник большой, узнает – башки тебе не сносить. А Колька уж выпил – ему море по колено. Да мне, говорит, твой Хромов – плюнуть да растереть. Я, говорит, захочу, сам ему такое устрою – в ногах у меня валяться будет. Ну, мы, конечно, всерьез не приняли, думали, по пьяни куражится, а он как стал, так и стоит на своем. Пускай, говорит только тронет меня – мало не покажется. Ну, слово за слово – и что выяснилось? Выяснилось, что когда его, Кольку-то, позвали, чтобы икону показал… ну, типа – настоящая или подделка. Ну вот. Он, когда пришел, не сразу вошел, а сначала за дверью стоял. Ну и услышал… чего не надо. Ну, то есть там как получилось… Они все договорились встретиться у Плешивого…

– Это у которого в карты играли?

– Ну да.

– Ну вот! Я же говорю тебе – в картах все дело!

– Да погоди ты! Я ей дело твержу, а она… Говорю тебе – условились они собраться у Плешивого. Значит, Колька, посредник этот… ну, через кого икону хотели продать. Ну, и сам покупатель. И Плешивый, само собой. Ну вот. Все, значит, пришли, а покупателя все нету. Сидят, значит, ждут. Потом и он тоже пришел. И они, значит, говорят, Кольке-то, – ты, мол, тут, в комнате пока посиди, а мы там втроем поговорим, обмозгуем кое-что. То есть как его, значит, Кольку, получше нагреть. Ну вот. Ну, а он что – возражать, что ли, будет? Кто он такой? Сказали сиди – значит, сиди. Он посидел-посидел маленько, а потом жаба стала душить. Думает – сейчас там без меня все решат, а мне потом только уши оттопыривай, чтоб лапши побольше влезло.

– А икону они забрали у него? На совещание-то свое?

– Нет, икона с ним была. Но посредник этот, он ее заранее посмотрел, и потом – они ведь знали, откуда она… пришла. Так что всем понятно было, о чем речь, можно было и не смотреть. Ну вот, посидел-посидел, значит, Колька, да и решил подойти послушать. А у них, как назло, и дверь неплотно была закрыта… прям, как специально подготовились. Ну вот. Подошел, значит, он и слышит, как покупатель-то этот говорит, – мол, если его икона, то возьму… Усекла?