Прежде чем ты уснёшь - Лин Ульман

После седьмого стакана падает первый из друзей Дага.

Я стучу кулаком по столу и подзываю бармена.

— Хоп-хоп! Еще по стаканчику!

— Yeah man, — говорит он.

После восьмого стакана падают еще двое. Падают они плавно и остаются лежать на полу — без сознания.

— Ну что, Даг, сдаешься? — спрашиваю я, пристально глядя на него.

— Нет, — выдавливает из себя Даг.

— Еще по одной! — кричу я.

После одиннадцатого стакана Даг падает на пол.

Он вливает в себя одиннадцатую порцию виски, ставит стакан на стол со словами: «Ах ты черт!», закатывает глаза, раскрывает, закрывает рот и падает на пол.

Он плавно, словно нехотя падает на кучу своих товарищей и больше уже не встает — нокаут!

В ресторане тишина, почти все посетители разошлись.

Я оглядываюсь по сторонам.

Пожевываю ус, снимаю шляпу, кладу ее на стол и, вытирая со лба пот, подзываю бармена.

— Налейте мне на дорожку, — киваю я.

— О'кей, — кивает бармен.

Мы смотрим на четырех мужчин, лежащих на полу в бессознательном состоянии, и пожимаем плечами.

— Бывает, — говорит бармен.

— Да уж, — киваю я в ответ и выпиваю последний стакан.

Слегка пошатываясь, я встаю и смотрю на пьяных друзей, кучей лежащих под столом.

— Некоторые совсем пить не умеют, — говорю я, потушив в пепельнице окурок.

Я наклоняюсь, вытаскиваю из-под стола Дага, взваливаю его себе на плечо и иду домой.

III

АМЕРИКА

Мы с Жюли ждем до тех пор, пока по лестнице в зале прибытия аэропорта Форнебу не спустился последний пассажир с покрасневшими глазами и полным отсутствием ориентировки во времени. Мы встречаем Анни из Америки, но Анни нет. Анни пропала. Она должна была выйти давным-давно. Самолет SK911, следующий прямым рейсом из аэропорта Ньюарк, уже приземлился, все пассажиры вышли, в самолете идет уборка.

Уборщицы наверняка обнаружили бы Анни, если бы она, к примеру, напившись из крохотных бутылочек виски и джина, заснула бы в туалете или бродила одна-одинешенька среди посадочных полос. Кто-нибудь ее бы нашел.

А может, уборщицы уже закончили и ушли в снег, в пургу, вместе с пассажирами, капитаном, пилотом, стюардессами — со всеми теми, кто имеет какое-то отношение к рейсу SK911 из аэропорта Ньюарк. В темном ангаре остался только огромный пустой самолет.

Где же Анни?

— Жюли, куда подевалась Анни?

— Не знаю, — отвечает Жюли. — Мне надо присесть. — Она кивает на диваны, стоящие возле высоких окон. — Сходи в справочную, попроси дать объявление.

Жюли побледнела. Похоже, ее скоро вырвет.

— Только этого еще не хватает, — говорю я. — Еще один родственник, которого от волнения начинает тошнить.

Жюли смотрит на меня с отчаянием.

Я иду в справочную.

Прошу их сделать объявление для Анни Блум.

Они повторяют ее имя в микрофон.

Но Анни не слышит.

Ее здесь нет.

Я иду в контору авиакомпании и спрашиваю, есть ли Анни Блум в списке пассажиров, прошедших паспортный контроль. Анни Блум должна была вылететь рейсом SK911 из аэропорта Ньюарк. Сегодня. После десятидневного пребывания в Нью-Йорке. Я знаю это, потому что мы с сестрой сами покупали ей билет, сами отвозили ее в аэропорт и заказывали гостиницу.

— К сожалению, мы не имеем права разглашать информацию о том, кто прошел паспортный контроль, — говорит сидящая в справочной служащая с начесом.

Сухие розовые губы служащей улыбаются. Тем временем ее беспокойный взгляд останавливается вовсе не на мне, а на коммерсанте, стоящем в конце очереди.

— Речь идет о моей матери, — вежливо объясняю я. — Иногда она бывает немного не в себе. Мне сейчас очень важно, — говорю я, делая ударение на «очень», — как можно скорее установить ее местонахождение.

— Извините, — отвечают розовые губы. — Я не могу сообщить вам эту информацию. Мы не имеем права разглашать ее в целях безопасности пассажиров.

Женщина за стойкой облизывает губы и раскрывает глаза так широко, что ее накладные ресницы почти касаются лба. Она подмигивает коммерсанту, стоящему в конце очереди, затем снова смотрит на меня. «Не пора ли тебе отсюда убраться, — говорит ее взгляд, — не хочу я с тобой разговаривать, мне нет никакого дела до твоих проблем, я спешу».

У меня не остается другого выхода.

Я выхватываю из-за пояса свой «вессон», хватаю эту кошелку за затылок, прижимая пистолет ей ко лбу. Женщина кричит, очередь у меня за спиной разбегается, где-то вдалеке маячит бледное лицо Жюли. Я покрепче сжимаю шею служащей и шепчу: «Если ты сейчас же не покажешь мне список пассажиров, я тебе башку продырявлю так, что твоему симпатичному коммерсанту, который сейчас в углу от страха трясется, не останется ничего другого, кроме как вылизывать твои мозги, хотя, боюсь, там и вылизывать особо нечего. — Я сильно кусаю ее за ухо, приговаривая: — Ням-ням, коммерсантик».

Надо вам сказать, это дало мгновенный результат.

Выхода у нее не оставалось. Осторожно поправив прическу, она нажала какие-то кнопки на клавиатуре и сообщила, что Анни Блум на борту самолета SK911 не было. «Анни Блум, — робко улыбаясь, проговорила служащая, — в данный момент определенно находится в Нью-Йорке».

Спустя много лет мне стало казаться, что если хорошо поразмыслить, то все, происшедшее с Анни, могло случиться только в Нью-Йорке, и не где-нибудь, а на Манхэттене, точнее — на Лексингтон-авеню, а еще точнее — возле корейского салона красоты на углу Лексингтон-авеню и 79-й улицы. Именно здесь, возле этого салона красоты, оказалась Анни за пять дней до планируемого возвращения в Осло.

Но чтобы рассказать вам эту историю, мне придется сначала рассказать другую. Ту, которая случилась давным-давно, еще до моего рождения и до того, как появилась на свет Жюли.

Эта история началась, когда мой дедушка, Рикард Блум, в 1931 году приехал в Нью-Йорк, но вот закончилась она здесь, на том самом месте, где теперь разместился корейский салон красоты, на углу 79-й и Лексингтон-авеню.

Анни стоит неподвижно.

Я вижу ее как сейчас. Характерным жестом она подносит руку к лицу и дотрагивается до брови.

Она наверняка думает о том, что все здесь изменилось: «Да… Время бежит… Интересно, сколько лет прошло с тех пор? Сорок пять лет назад мы вернулись домой в Норвегию… сорок пять лет с тех пор, как я в последний раз стояла на этом месте». Анни переступает с одной ноги на другую и смотрит на дом перед собой. В те времена здесь не было никакого салона красоты, нет, тогда здесь располагались до желтизны прокуренные меблированные комнаты… вон из того окна доносились звуки нескончаемых гамм, которые кто-то разучивал на пианино, вокруг раздавался грохот автомобилей, гудки, сирены — в те времена автомобили сигналили не так, как сейчас: эти сигналы имитировали детский смех, лай собаки или женские голоса…». Анни поворачивается, смотрит на Лексингтон-авеню и думает: «А вот здесь я любила кататься на велосипеде, разумеется, на чужом, на том желтом велосипеде. Как время бежит! Вниз по Лексингтон-авеню, вперед, по 79-й улице и дальше, по 78-й, 77-й, 76-й, 75-й, тогда я умела ездить, стоя на седле, держась одной рукой за руль и задрав в воздух ногу, я вертелась по сторонам и кричала: "Эй, вы, смотрите, смотрите! Скорее!"». Анни оборачивается и видит перед собой незнакомого пожилого мужчину, идущего к ней по тротуару.

Анни смотрит на него. Долго смотрит. Мне хочется, чтобы она отвела взгляд. Мне хочется, чтобы Анни не смотрела на него. Чтобы шла по своим делам. Пусть он останется просто незнакомым мужчиной, а воспоминания будут воспоминаниями, что прошло, то прошло. Но Анни не уходит. Она продолжает стоять. Мужчина немного старше ее, наверно, лет шестидесяти, высокий, широкоплечий, вокруг глаз морщины, пальто от «Барберри», итальянские, ручной работы ботинки начищены до блеска.

— Извините, — говорит мужчина, подходя совсем близко. — Вы что-то ищете? Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Нет-нет, — отвечает Анни. — Спасибо.

— Извините, что я говорю вам это. Я знаю, мы с вами не знакомы, но я стоял тут в стороне и некоторое время за вами наблюдал, — говорит мужчина. — У вас необыкновенная внешность, вы очень красивы.

— Большое спасибо, — благодарит Анни.

— Вы не американка, — продолжает он. — Я слышу это по вашему выговору. Вы шведка? А может, норвежка?

— По-моему, вы становитесь назойливым, — перебивает его Анни. — Пожалуйста, оставьте меня в покое.

— Меня зовут доктор Престон, — говорит мужчина. — Моя контора расположена здесь неподалеку, на Парк-авеню. Я не хотел напугать вас и не собирался так бессовестно вам надоедать. Мне очень жаль, что я так некстати вас потревожил. Не в моих привычках заговаривать на улице с незнакомыми людьми. Я уже ухожу. Всего доброго.

— Всего хорошего, — отвечает Анни.