Сос по прозвищу Верёвка (с илл.) - Пирс Энтони

И на этом предельном изломе своей жизни Сос не утратил любопытства ко всему, что касалось прошлого. Взрыв… Как мог он породить такие противоречивые явления: невидимую опасность Больной земли и зримый ужас Горы Смерти? И если, как уверяли ненормальные, во всем были повинны сами люди, почему они сделали такой выбор?

Здесь таилась загадка всего сущего. Современный мир начался со Взрыва; что происходило до него — об этом можно было только гадать. Ненормальные рассказывали о прошлом; то общество жило по совсем иным законам — мир невероятных машин, роскоши и знания, от которого мало что сохранилось. Но если одной половиной рассудка он верил им и книгам, — свидетельства были столь убедительны! — то вторая, практическая половина видела бездоказательность этих сведений. Другим-то он описывал древнюю историю, как факт, но иногда и ему казалось, что и сами книги, и люди, и природа — все было создано Взрывом из пустоты, в одну секунду.

Приладив палку между спиной и поклажей, он захлестнул одну из балок веревкой и подтянулся. Существовал, вероятно, и более легкий путь вверх, у многочисленных его предшественников не было ни веревки, ни навыков обращения с нею, — но ему не хотелось искать того, что легче. Глупыш слетел с плеча и, усевшись на балку, смотрел на него сверху.

Единственный настоящий друг! Он никогда не выражал недовольства, не мешал; когда Сос дрался в круге, он лишь пережидал в безопасном месте, по ночам улетал охотиться — и всегда возвращался.

Сос вскарабкался на балку и освободил веревку. Глупыш тотчас вспорхнул к нему, мягко задев правое ухо кончиком крыла. Всегда на правое плечо, ни разу на левое! Но он не засиделся — этот выступ был лишь первым из множества: вертикальных, горизонтальных и наклонных, больших, малых и средних, прямых, закругленных, изломанных. Путь предстоял тяжкий, изнурительный.

К вечеру он вынул из поклажи теплую одежду и съел большой кусок хлеба, который прихватил с ближайшей стоянки. Странная забота со стороны ненормальных: обеспечить источником жизни тех, кто обрек себя на смерть!

На той стоянке, зная, что она последняя, он не обошел вниманием ни одной вещи… даже телевизор. На экране, по обыкновению, шла немая, бессмысленная пантомима: мужчины и женщины, одетые вычурно, как ненормальные, дрались и целовались бесстыдно и напоказ, никогда не доходя до настоящей схватки и настоящей любви. В некоторых эпизодах можно было разобрать подобие истории — но всякий раз, как появлялся хоть какой-то смысл, сцена менялась и возникали новые персонажи, которые поднимали стаканы с пенящейся жидкостью или совали в рот тонкие цилиндрические палочки и поджигали их. Что ж удивляться, — никто этого не смотрел! Однажды он спросил Джоунса о телевидении, но директор лишь усмехнулся и сказал, что этот вид техники не входит в ведение его департамента, но в любом случае, все это древние записи, сделанные до Взрыва.

Сос недолго занимался ерундой. У него были куда более важные заботы. Очень тщательно собрал он снаряжение, понимая, что без должных приготовлений человек может погибнуть где угодно. Гора — особый вид смерти. Ее нельзя опошлить обычным голодом или жаждой.

Запасная бутыль с водой была уже на четверть пуста, но выше начнутся снега, они заменят воду. И от недоедания он не умрет.

Откуда придет смерть? Никто не смог бы ответить: это была дорога в один конец, и книги тоже хранили странное молчание. Похоже, всякая книжность вообще прекратилась еще до Взрыва, а после — о чем свидетельствовали даты — ненормальные выпускали только справочники и руководства. Книги и телевидение были осколками того сложного, мистического и мифического мира, в существовании которого он был уверен сегодня и сомневался завтра. Гора могла оказаться еще одной его частью.

И раз ему не удается отключиться от подобных размышлений, то вот способ найти истину: добраться до вершины и увидеть все самому. Смерть, в конце концов, не бывает ложной.

Глупыш носился вокруг, выискивая летучих насекомых, но тех, похоже, было не слишком-то много.

— Возвращайся вниз, дурачок, — советовал Сос. — Здесь тебе не место.

Птица будто послушалась и скрылась из виду, а Сос отдал себя на произвол тревожного полубреда: телевизор, железные балки, печальное лицо Солы и туманные догадки о природе небытия, которого он искал. С холодным расчетом он очнулся. Глупыш уже вертелся на его плече.

Второй день восхождения был легче, Сос преодолел втрое большее расстояние. Нагромождения металла сменились завалами каменных глыб вперемежку с разным мусором: огромными кучами оплывшей резины, металлическими осколками величиной в несколько дюймов, клочками древней обуви, черепками обожженной глины, пластмассовыми чашками, сотнями бронзовых и серебряных монет. Загадкой дышали эти материальные свидетельства древней цивилизации; он не мог представить, чему служили эти чудовищные резиновые пышки, все же остальное походило на инструменты и оснастку стоянок. Монеты же были вехой особого статуса: иметь много монет тогда — все равно, что теперь побеждать в круге.

Ближе к вечеру пошел дождь. Сос вырыл из земли одну из чашек, вышиб из нее спрессованную грязь и поднял вверх, чтобы набрать дождевой воды. Он хотел пить, а снег оказался дальше, чем он ожидал. Глупыш сидел на его плече, нахохлившись, содрогаясь от холодных ручейков; Сос, наконец, поднял клапан своего заплечного мешка и накрыл бедную птицу.

Зато вечером насекомых стало больше, словно дождь пробудил их к жизни. Сос обрызгал себя жидкостью от комаров, а Глупыш с жизнерадостным криком стал набивать свой зоб, отъедаясь за голодный день.

Гора уже как будто утратила новизну. Он отвлекся от главного — восхождения, вспомнив первую встречу с Солом, когда оба они только начинали. В тот вечер игра закончилась для них обоих, бесповоротно они вступили на путь своих судеб, которые привели одного — к власти, другого — к Горе.

Он вспомнил Солу, тогда еще неопытную девушку, ее обольстительную свежесть и жажду самоутверждения через браслет. И она это сделала, но не с тем браслетом, который косила на своей руке. Это — в большей мере, чем все остальное — привело его сюда.

Странно, что им суждено было встретиться втроем. Будь эта встреча только двух мужчин, идея империи соединяла бы их и сейчас; и появись девушка раньше или позже, он, возможно, взял бы ее на одну ночь, а потом ни разу о ней и не вспомнил. Но у них возник тройственный союз; в пространство империи, задуманной мужчинами, упали семена разрушительного женского начала и дали свои всходы. Дело даже было не в самой Соле, а в том, что она появилась у самого истока. Не раньше и не позже!