Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом доме Облонских все не просто смешалось, а ухнуло сначала в блендер, обратившись в мелкий фарш, а потом уж взбилось миксером.
Три раза.
Девчонка решила вернуть меня из мира размышлений в реальность, продолжила рассказ.
— Они мне отказали. Приняли за полоумную. Но я слышала, что в заброшенных туннелях живет великий кукловод. Вита. Я не думала, что в самом деле ее найду, а вот… нашла.
Она разом погрустнела. Мне стало грустно от наивности ее измышлений. Девчонка будто видела сложившуюся перед ней ситуацию что дивную сказку. Герой пускается в долгое, затяжное приключение. Во имя бобра и сыра, конечно же, а как еще? Достигает поставленной цели, а дальше оно как-нибудь складывается само.
Мне, конечно, не стоило смотреть на нее свысока — я и сам частенько спешил оседлать авось с шашкой наголо, вопрошая у мира — план? Какой тут к черту план, когда есть чудо импровизации?
И ведь всякий раз срабатывало.
Здесь же был иной случай.
Плевать она хотела на авось, плевать хотела на удачу. Словно осла морковкой, вперед ее тащили несбыточные мечты и фантазии.
С другой стороны, ей без подготовки удалось забраться так далеко — может быть, ясночтение и не дрожит в желании распознать ложь, но это еще не значит, что следует верить всему услышанному.
Бесхитростность подчас оказывается стократ коварней своей сестрицы…
Сарказм хмыкнул — тебя-то вон заставили в магазинчике приключений закупаться. А она тут едва ли не с неба взялась. Через канализацию да прямо к черепашкам-ниндзя!
— Она Муню у меня отобрала. И сюда вот… посадила.
— Знать бы еще зачем, — отозвался я.
Новая знакомица не спешила с расспросами: мне-то думалось, что исповедавшись, она потребует того же от меня. В ней же сейчас царствовала пассивность. Я оглядел ее еще раз — пусть телом она давным-давно выросла из коротких штанишек, но где-то внутри по-прежнему осталась дитем. Нужен был кто-то, кто в обязательном порядке придет, подскажет, в чем проблема — а она уж выдумает решение.
С чужих слов, конечно же.
— Меня зовут Федор. Федор Рысев. — На манер Джеймса Бонда представился я и зачем-то протянул ей руку. Девчонка уставилась на нее, как на нечто невообразимое. Во мне она спешила увидеть и рыцаря в белых одеждах, и закутанное в темную мантию зло. Где-то в глубине души все еще тлели угли сомнений.
Аккуратно, в две попытки, она вложила в мою ладонь свою маленькую девичью ручонку.
— А меня Лиллит. Меня так мама назвала, папенька хотел Ефраксией обозвать. А мне та знахарка сказала, что имя у меня недоброе, нехорошее. Вот потому и проклятия ко мне липнут, потому что нехорошее. Вот…
Ей словно требовалось хоть чем-то, а заполнить неловкость повисшей паузы. Такую, как она, хотелось стиснуть в объятиях. Не потому, что девчонка, а потому что беззащитней воробья в лапах кошки. Боится, стесняется, ищет стену для крепкой опоры — наверное, как и все мы…
Стена, к которой я прислонился, вдруг пришла в движение, заставив отскочить прочь. Руки привычно полезли под куртку, не желая признавать очевидного — пистолета при нас нет. И клинка тоже нет.
И что-то подсказывало, что против возносящейся над нами громады противника это будет совершенно бесполезно. Каменный голем, один из тех, что готов был размозжить мне голову, вышел из ниши, в которой спал до сего момента. Стекляшки неровных глаз нелепо блестели во мгле, казались чужими.
Лиллит вскрикнула, схватившись за голову — девчонку обуял ужас. Паника теплым молоком спешила разлиться по всему ее телу, заставила быть мягкой, податливой и послушной. Деревенская девчонка была на грани обморока и лишь чудом держалась на ногах.
Глаза ее были прикованы ко мне: она ожидала того, что я сейчас, успокоив ее жестом, кивну и героически воздам этой погани по заслугам. Размажу одним лишь взглядом.
Я, честно сказать, попытался в сей перформанс — стоит ли говорить, что внутри не пробудилось новых сил, а каменюка не очень-то боялась смерти? Способности Жнеца, доставшиеся мне с таким трудом, пока что не очень-то облегчали мне жизнь. А может быть, и мир, посмеиваясь и наслаждаясь иронией, раз за разом подсовывал случаи, где негде было применить мою абилку.
Ожившая глыба не собиралась играть со мной в гляделки: если бы у этой образины была морда, он бы ее нахмурил. Вместо этого каменная лапища схватила меня за шкирку — я ощутил себя до некомфортного беспомощным и неловким.
Ага, да-да, прямо как упоминаемый мной воробей в лапищах кошки…
Глава 14
Лицо мне обожгло жаром костра. Я быстро открыл глаза, пробуждаясь от липкого, вязкого наваждения. Сидел на коленях, передо мной выплясывало зеленое, сдобренное грибами, пламя. Словно подражая ему, в диком танце извивалась Вита.
Взгляд слепых глаз был устремлен в пустоту, на лице лежала сакральная улыбка. Разгоряченное тело блестело от масла и пота. Босые пятки отбивали ритм, словно в желании забрать у камня под ногами его силу и крепость. Костер разгорался сильнее — отчаянно, словно в последний раз, кукловод подкидывала одну сухую головешку гриба за другой. Огонь жадно пожирал и требовал добавки.
На языке вертелась уйма вопросом, в голове — гудело. Та каменная образина хорошо меня приложила, когда я попытался заслонить собой Лиллит.
Девчонка восседала рядом — точно в такой же позе, как и я сам. На коленях, руки связаны за спиной. Образина голема стояла над ней, надавив лапищей на плечи — словно она в самом деле посмела бы бежать.
Я поерзал, проверил крепость пут — уж в чем в чем, а в неумении вязать узлы Виту обвинить было сложно. Мне не хватало смелости прервать ее дикие пляски громом своего голоса, оставалось только смотреть с широко раскрытыми глазами.
Кондратьич возлежал на каменном ложе. Словно ожидавшие кровавой расправы, по разные стороны от старика восседали куклы. Они не ведали однообразия — разномастные, странные, чуждые, будто родом из другого мира. Я не сомневался, что, в отличие от притащенных с поверхности фарфоровых фигурок, эти как раз вышли прямиком из-под ножа самой Виты.
— Ты слишком любишь спать, Федя. Твой отец был иного мнения о тебе. — Она вдруг подскочила, осторожно и кокетливо приподняла мою голову за подбородок, чтобы в тот же миг отвесить мокрую, хлещущую затрещину.
Былая сонливость обиделась и заспешила прочь из моего тела, я шмыгнул носом, зло сверкнул на девчонку глазами.
— Ты знала моего отца?
— О, маленький, он был едва ли не постоянным гостем в моих казематах. Той маленькой крупицей надежды, за которую мне хотелось хвататься в самые черные дни.
Пока что все еще звучало, как бессвязный бред. Я звал на помощь ясночтение, пытаясь уловить хоть какую-то зацепку. Надежда, о которой только что болтала Вита, шептала мне на ухо, что отчаяние — удел слабых. Что она всегда рядом, как и выход. Нужно только найти хотя бы его ниточку.
Ясночтение жало плечами в ответ — ниточек выхода оно не видело, а вот то, что у кукол были имена, знала. Не иначе как то время, пока я был в отключке, Вита только и занималась тем, что представляла нам с Лиллит фальшивых подруг. Неживые, стеклянные глаза внимательно следили за каждым моим движением. По разные стороны от себя я заметил стражу — фарфоровые «Машеньки» в грязных платьицах обещали с неигрушечной мощью обрушиться на меня, стоит сделать хоть что-то подозрительное.
Рядом с Лиллит не было ничего подобного — угрозу Вита видела только во мне.
Отчаянно, словно это последнее, за что можно схватиться, я желал лишь одного — чтобы россказни девчонки о ее проклятии оказались не россказнями. Пусть Вита поскользнется, ударится шеей о стол — и тогда нам будет свобода. Здравый смысл, чуя скорый конец, искал утешения в воображении: ему нравились те картины, что то рисовало. В них слепая кукловод умирала самыми нелепыми способами мне и ему на радость.
Хотелось покачать головой, прогоняя наивность мыслей, но они все никак не спешили на выход. Предлагали не страдать, а наслаждаться — в конце концов, что еще осталось?
