Паутина и скала - Томас Вулф

– Стой! Стой! Выпусти меня! Ты арестован! Черт возьми, я посажу тебя за это, вот увидишь!

По словам очевидцев, при столкновении полицейский граци shy;озно проплыл в сияющем утреннем воздухе, совершил два саль shy;то и приземлился прямо на зад с такой силой, что пребывал в ошеломлении несколько минут, однако все это время продолжал бормотать:

– Стой! Стой! Арестую!

Здесь, напротив шеппертоновского, прямо над домом Небраски Крейна, стоял дом, в котором жил капитан Саггз, инвалид с ампути shy;рованными значительно выше колена ногами. У него были гигант shy;ский корпус, широченные плечи, толстые сильные руки; могучая шея и широкий, с жесткой складкой губ рот говорили о зверской си shy;ле и решительности. Одну ногу ему оторвало под Кодд-Харбором, другая оказалась покалечена, и ее пришлось ампутировать. Несмот shy;ря на увечье и громадный корпус, он при желании мог передвигать shy;ся с поразительной быстротой. В гневе пользовался костылем, как дубиной, и мог уложить любого в радиусе шести футов. Жена его, маленькая, хрупкая женщина, была в высшей степени покорной.

Его сын тридцати с небольшим лет, «Принимающий» Саггз, ско shy;лачивал состояние. Некогда он был профессиональным бейсболис shy;том. Потом, когда у него достало денег арендовать на месяц пустую shy;щий склад, устроил там первый в городе кинотеатр. Теперь ему при shy;надлежали кинотеатры «Принцесса» и «Веселье» на Площади, его жизненный путь представлял собой чудо внезапного обогащения.

Здесь было место напротив дома Макферсона, где однажды холодным январским вечером на обледенелой мостовой по shy;скользнулась лошадь, упала и сломала ногу. Возле дома появи shy;лись люди с мрачными лицами, вскоре Джордж услышал два вы shy;стрела, дядя Марк вернулся с печалью на лице, сокрушенно по shy;качивая головой и бормоча: «Какая жалость! Какая жалость!» – а потом принялся злобно осуждать городские власти за то, что мостовые такие скользкие, а холм такой крутой. Свет с теплом исчезли из жизни мальчика, и его охватил мрачный ужас.

Здесь была аллея, шедшая понизу мимо дома его дяди, окайм shy;ленная рядами унылых сосен, в аллее был громадный обмазанный глиной пень, ребята ходили к нему в рождественские утра и в дни Четвертого июля устраивать фейерверки. Руфус Хиггинсон, стар shy;ший брат Гарри, однажды пришел туда Четвертого июля с игрушеч shy;ной пушкой и большим мешком из желтой бумаги, наполненным порохом. В этот пакет Руфус выбросил спичку, и когда нагнулся к нему, чтобы взять еще пороха для пушки, произошел взрыв. Руфус с воплями побежал по аллее, как сумасшедший, лицо его почернело, как у негра, глаза ничего не видели, он носился по всему дому из комнаты в комнату, и никто не мог его успокоить или остановить, потому что боль была нестерпимой. Пришел врач, извлек порох из кожи, и Руфус несколько недель мыл лицо маслом; оно преврати shy;лось в сплошной струп, который со временем слез, не оставив шра shy;мов, хотя все говорили, что он «будет обезображен на всю жизнь».

Повыше на холме, за новым кирпичным домом дяди и чуть в сто shy;роне стоял маленький деревянный дом, построенный его дедом, Джордж жил там вместе с тетей Мэй; еще повыше стоял дом Пеннока и старый дом Хиггинсонов; еще повыше – дом Макферсонов на другой стороне улицы, он всегда выглядел новым, чистым, опрятным и сверкал свежей краской; еще повыше, на вершине холма, где Локаст-стрит пересекалась с Чарльз-стрит, по левую руку стоял громад shy;ный старый дом со щипцовой крышей, огромными верандами, гос shy;тиными, дубовыми залами, въездными воротами и громадными, ве shy;личественными дубами перед фасадом. Там жили какие-то богачи из Южной Каролины. У них был чернокожий кучер, он ежедневно при shy;езжал за ними, они не общались ни с кем на улице, потому что были слишком утонченными и вращались в более высоких кругах.

По то сторону Чарльз-стрит, на углу, стоял кирпичный дом, где жила женщина со старухой-матерью. Женщина эта была добросер shy;дечной, с мягкими рыжими волосами, крючковатым носом, красно shy;лицей и большезубой. Все называли ее Красотка Ара, потому что и внешностью, и хриплым голосом она напоминала попугая. Она игра shy;ла на пианино в кинотеатре «Веселье» во время сеансов, и каждый ве shy;чер, едва переставала играть, зрители поднимали крик:

– Музыки, Ара, музыки! Пожалуйста, Ара, музыки, Ара! Красот shy;ка Ара, пожалуйста!

Она как будто бы нисколько не обижалась и вновь начинала играть.

У Красотки Ары был любовник, Джеймс Мирс, более известный как Герцог Мирс, потому что неизменно щеголял в костюме для вер shy;ховой езды, по крайней мере в таком, какими представлял себе кос shy;тюмы английских аристократов для конного спорта. Он носил шля shy;пу дерби, широкий галстук, бежевый жилет с небрежно расстегнутой нижней пуговицей, облегающий клетчатый пиджак, бриджи, вели shy;колепные, начищенные сапоги со шпорами и не расставался со сте shy;ком. Одевался Мирс так всегда. В этом наряде он выходил утром из дома, в нем прогуливался по Площади, в нем вышагивал по главной улице города, в нем садился в трамвай, в нем посещал платную ко shy;нюшню Миллера и Кэшмана.

Герцог Мирс ни разу в жизни не садился в седло, однако знал о лошадях больше, чем кто бы то ни было. Разговаривал с ними и относился к ним лучше, чем к людям. Джордж видел его зим shy;ним вечером на пожаре, уничтожившим платную конюшню, Мирс орал, как сумасшедший, когда слышал вопли лошадей из огня; его пришлось повалить на землю и усесться сверху, чтобы он не бросился в пламя спасать животных. На другой день маль shy;чик проходил мимо, конюшня представляла собой груду дымя shy;щихся бревен, стоял влажный запах черных, подернутых ледком углей, едкий запах погашенного пожара и тошнотворная вонь го shy;релого лошадиного мяса. Бригады рабочих вытаскивали дохлых лошадей цепями, у одной лопнуло брюхо, и оттуда вывалились синие, сварившиеся внутренности, их жуткий смрад мальчик долго не мог изгнать из ноздрей.

На другом углу Локаст-Чарльз-стрит, напротив дома Красот shy;ки Ары, стоял дом Лезергудов; выше по Чарльз-стрит, в направлении загородного клуба находился пансион миссис Чарльз Монтгомери Хоппер.

Миссис Чарльз Монтгомери Хоппер знали все. Мистера Чарльза Монтгомери Хоппера никто в глаза не видел и не слы shy;шал о нем. Никто не знал, откуда он приехал, где она вышла за него замуж, где они жили вместе, кем он был, где умер и похо shy;ронен. Возможно, его вообще не было, не существовало. Тем не менее, горласто называясь этим звучным, впечатляющим име shy;нем из года в год сильным, вызывающим, несколько пронзи shy;тельным голосом, она убедила всех, заставила, вынудила безого shy;ворочно признать, что имя Чарльз Монтгомери Хоппер весьма изысканное, и миссис Чарльз Монтгомери Хоппер – личность весьма выдающаяся.

Хотя дом ее и был пансионом, никто его так не именовал. Ес shy;ли кто-то звонил по телефону и спрашивал, не пансион ли это миссис Хоппер, в тех случаях, когда отвечала она, злосчастный вопрошающий получал один из двух возможных ответов. Либо швыряли трубку, оскорбив перед этим его слух потоком убийст shy;венных оскорблений, на которые миссис Хоппер была большой мастерицей; либо едким тоном доводили до его сведения, что это не пансион, что Миссис Хоппер не содержит пансиона, что это резиденция миссис Хоппер – после чего точно так же швыряли трубку.

Никто из жильцов не смел даже заикаться о том, что эта ле shy;ди является владелицей пансиона, и они платят ей за кров и еду. Если б кто-то позволил себе такую неделикатность, то немед shy;ленно бы за это поплатился. Его бы уведомили, что комнату, где он проживает, требуется освободить, что люди, заказавшие ее, приезжают завтра, и ему нужно побыстрее собрать вещи. Мис shy;сис Хоппер не церемонилась даже со своими жильцами. Им да shy;валось почувствовать, какой огромной, редкой привилегии удо shy;стаивались они, получив возможность хоть недолгое время по shy;гостить в резиденции миссис Хоппер. Давалось почувствовать, что сей факт неким чудесным образом снимает с них клеймо обычных постояльцев. Сей факт придавал им некое аристокра shy;тическое достоинство, общественное положение, каким мало кто мог похвастаться, заносил их с одобрения миссис Хоппер в календарь высшего света. Словом, этот пансион вовсе не яв shy;лялся пансионом. Скорее то был изысканный, непрерывный прием гостей, где привилегированным приглашенным милос shy;тиво разрешалось вносить свои деньги.

Действовало ли это? Всякий живший в Америке должен пред shy;ставлять, как сильно это действовало, как бодро, кротко, сми shy;ренно, униженно сносили гости на приеме у миссис Хоппер скудный стол, неудобства, холодные, дрянные туалеты и непри-бранность, сносили даже миссис Хоппер с ее голосом, властнос shy;тью и потоками брани, лишь бы оставаться там, в кругу избран shy;ных, не постояльцами, а привилегированными гостями.