Складка времени. Сущность и критерии - Андрей Курпатов

Не углубляясь далее в перипетии научных изысканий по части процессов торможения (Петр Кузьмич, опасаясь гнева «истинных павловцев», уже провел более чем детальный анализ, подкрепляющий его позицию), сосредоточимся на собственно анохинской схеме. Здесь нам снова следует вспомнить феномен «афферентного синтеза»: дело в том, что академик Анохин весьма убедительно показывает, что при формировании нервной реакции (ее «конечного пути», то есть того, что там случится в результате: возбуждение или торможение) не происходит непосредственной борьбы неких «возбуждающих» и «тормозных» процессов (грубо говоря, мозг не управляется педалями газа и тормоза). Происходит, как это понимает Петр Кузьмич, «встреча двух систем возбуждений на уровнях их центральной интеграции, в результате чего полностью изменяется специфическая картина участия в реакциях и рабочих компонентов»[90]. И случается все это именно в лобных долях на этапе афферентного синтеза, когда «совокупность внешних и внутренних раздражений» через «афферентный синтез определяет главнейший момент: какая целостная деятельность организма должна быть сформирована в данный момент, а участие того или иного моторного компонента вытекает из этого уже автоматически»[91].

В статье «Лобная кора и целенаправленное поведение» один из представителей анохинской школы – Ю.В. Урываев приводит широкий обзор крайне примечательных данных по нейрофизиологическим исследованиям над животными с удаленными лобными долями – крысами, собаками, обезьянами и т. д. (над так называемыми безлобными животными). И вот, что он пишет: «Удаление лобных отделов коры мозга приводит к нарушению сложноинтегрированных поведенческих реакций в результате распада афферентного синтеза, осуществляющегося на основе обстановочной и пусковой афферентации, активации фиксированного в памяти прежнего опыта и соответствующей доминирующей мотивации». В норме же «после первоначального опознания раздражителя возникает афферентный аппарат, соответствующий свойствам предстоящего сигнала. Такие опережающие возбуждения соответствуют психологическим понятиям „намерение“, „избирательное внимание“ или „ожидание“. […] Как раз в этот период ориентировочной реакции и происходит активация лобной коры, о чем можно судить по появлению медленной негативности. Одновременно происходит не только повышение общего уровня бодрствования, но и избирательное повышение возбудимости афферентных входов. […] Все это заставляет считать, что лобная кора важна для развития ориентировочной реакции в тот период, когда на основе избирательного выделения нужной информации формируется предпусковая интеграция»[92].

Переведем все это с нейротарабарского на русский. Внутреннее торможение – «затормаживание» – возникает в наших лобных долях не потому, что там включаются какие-то специальные тормоза, а, напротив, потому, что благодаря комплексной ориентировочной реакции в возникшем нервном центре открываются дополнительные афферентные ходы, что обеспечивает приток к нему новых и новых возбуждений (самых разных данных), которые система, как раз в момент этого своего «затормаживания», и обрабатывает. То есть это огромный и сложный процесс «переплавления», как говорит Петр Кузьмич, привходящей в лобные доли (афферентной) информации, что, разумеется, требует времени и внешне вполне может выглядеть как запаздывание и торможение.

Теперь попытаюсь еще проще. Когда мы оказываемся перед какой-либо задачей или проблемой, мы можем выдать на-гора любую уже заготовленную реакцию (даже если она тут, как говорится, ни к селу ни к городу) – так, по существу, действует «Система 1», да и лобный больной в придачу; но мы можем и озадачиться этой задачей. Что это значит? Это значит, что мы затормаживаем немедленный ответ (такой вот неподготовленный), но делаем это не с помощью какого-то специального тормоза, а потому, что за счет самого акта озадаченности («вопрошания» по Хайдеггеру и «вовлеченности» по Канеману) открываем доступ к этому вопросу (дело происходит как раз в наших лобных долях) дополнительной информации, нам известной и связанной с указанной проблемой. Данная информация (фактически – это нейрофизиологические возбуждения) начинает стекаться в этот центр (назовите его как угодно – хоть «центром принятия решений», хоть «психической доминантой», или просто «функциональным центром в лобных долях головного мозга»), увеличивая тем самым степень его напряжения (возбуждения), которая не может сразу вылиться в некую результирующую реакцию – слишком много данных надо обработать и «переплавить». Возникает, так сказать, напряженная работа мысли (при этом философская серьезность вопроса значения не имеет – подобный эффект может вызвать и совершенно элементарная математическая задачка из школьного учебника – мол, умножьте 17 на 24), в процессе которой в этом центре согласовываются все привходящие «вводные», «точки зрения», «подходы», «обстоятельства», «знания», «нюансы» и т. д. и т. п.

В известном наблюдении – мол, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – речь идет именно об этом: находящиеся в состоянии алкогольной интоксикации лобные доли не впускают в центры принятия решений всю информацию об окружающей ситуации («обстановочную афферентацию»), а потому человек, находящийся в подпитии, счастливо не видит возможных рисков и не осознает последствия своих слов, а следовательно, вполне может сболтнуть лишнее. В состоянии подобной интоксикации не возникает необходимой ориентировочной реакции, позволяющей нам при иных обстоятельствах произвести полноценную рекогносцировку на культурно-социальной местности и понять, что можно, а что нельзя, что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо, и что выгодно, а что категорически нет.

Когда же, например, медицинская сестра подходит к нам со шприцом, то естественная наша реакция – это, разумеется, предотвратить грозящий дискомфорт бегством или нападением, но у кого-то в лобных долях формируется соответствующий функциональный центр, который впускает в себя все наши знания о том, что происходит (почему нам необходима эта инъекция, что такое эта наша болезнь и зачем ее надо лечить и т. д. и т. п.), и мы, совладав с предчувствием дискомфорта, ради будущего комфорта берем себя в руки и покорно выполняем инструкции медсестры, а у кого-то нет лобных долей, и он берется за ночной горшок, и ничто, кроме внешней физической силы, остановить его не способно.

Для пояснения этого механизма можно было бы, наверное, воспользоваться аналогией с оперативной памятью компьютера, но в данном случае она сущностно не вполне точна. Действительно, если вы одновременно запускаете на компьютере несколько «тяжелых» программ, он начинает «виснуть» (тормозить) – ему не хватает ресурсов для их обработки, а потому эта аналогия хороша для психологического понятия «рабочей памяти» (к чему мы еще вернемся). Рассматриваемая ситуация похожа, но есть важное отличие: вопрос здесь не столько в объеме поступающей информации (измеренной в мега-, гига-, терабайтах) и возможности ее переваривания, сколько в самой силе озадаченности, которая напрямую соотносится со степенью открытости данного центра привходящим информационным потокам (возбуждениям). Более того, это не простая открытость – мол, кому нечего делать, заходите и притекайте: по сути, в этот момент «нейрофизиологический центр» нашей мыслительной деятельности напоминает своего рода космическую «черную дыру», которая агрессивно втягивает в себя все, что может касаться рассматриваемого вопроса (пригодится для его решения). В состоянии действительной «озадаченности» мы не просто перегружаемся пассивно привходящими возбуждениями, а напротив – жадно сканируем наш мозг на предмет наличия в нем необходимых данных, как-либо относящихся к возникшему вопросу, и возможных алгоритмов его решения. Сформировавшийся в наших лобных долях «функциональный центр» агрессивно втягивает в себя все это разрозненное пока интеллектуальное богатство, пытаясь, перекомбинируя его, найти верное решение, способное вылиться в полноценный инсайт (оперативная память компьютера, конечно, так не действует – это мы ее в некотором смысле «извне» перегружаем).

«Лобные доли мозга, обладавшие мощными связями с восходящей и нисходящей ретикулярной формацией, оказались прежде всего аппаратом, обладающим мощной активирующей ролью, – описывает этот процесс Александр Романович Лурия в своих „Лекциях по общей психологии“. – Как показали исследования, при каждом интеллектуальном напряжении (ожидании сигнала, сложном счете) в лобных долях мозга возникают особые медленные волны, распространяющиеся на другие отделы коры и названные английским физиологом Г. Уолтером „волнами ожидания“. Когда же наступает прекращение ожидания сигнала, эти волны исчезают. Напряженная интеллектуальная работа, требующая повышенного тонуса коры, вызывает в лобных долях повышенное число синхронно возбуждающихся совместно работающих пунктов. Как показал советский ученый М.Н. Ливанов, эти синхронно работающие пункты сохраняются во все время сложной интеллектуальной работы и исчезают после ее прекращения»[93].