Дело по обвинению - Эд Макбейн

– Того, который написал тебе угрожающее письмо. Об «альбатросах». После того как тебя избили, полиция наконец начала почесываться.

– Дженни, что за выражения?

– Ну ладно. Только его забрали, папа, а он калека. У него полиомиелит, и он хромает. В газетах была напечатана его фотография. У него такое грустное лицо, папа! И я подумала: каково это быть калекой и расти в Гарлеме? Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да, пожалуй.

– Сегодня утром мама говорила с ним. Полиция ей разрешила. Она спросила, действительно ли он хотел выполнить свою угрозу тебя убить.

– И что же он сказал?

– Он сказал: «Да, черт побери! Стал бы я иначе писать». – Она помолчала. – Но он тебя не бил. Он даже не «альбатрос», у него есть алиби... А тебя скоро отсюда выпустят?

– Примерно через неделю.

– Они сильно тебя избили?

– Да.

– Скажи, папа, как бы ни закончилось это дело, тебя... тебя могут снова избить?

– Пожалуй.

– И ты не боишься?

Он встретил ее взгляд и понял, что она ждет честного ответа. И тем не менее он солгал ей.

– Нет, – сказал он. – Не боюсь. – И тут же понял, что совершил ошибку.

Дженни отвернулась.

– Ну что ж, – сказала она, – мне пора смываться. Мама просила передать тебе, что она зайдет вечером.

– Ты ведь придешь ко мне еще, Дженни? – спросил он.

– А ты хочешь, чтобы я пришла? – сказала она и опять посмотрела ему в глаза.

– Да, очень.

– Тогда постараюсь, – сказала она.

– Может... может тогда мы сможем поговорить? Когда не будет сиделок и нам никто не помешает.

– Да. Как мы разговаривали с тобой, когда я была маленькой.

– Да.

– Раньше чем через неделю я не смогу, – сказала Дженни. – Мама отправляет меня в Рокуэй погостить у Андерсонов. По-моему, мама боится, что в городе со мной может что-нибудь случиться.

– Понимаю, – сказал Хэнк.

– А ты тоже думаешь, что со мной может что-нибудь случиться?

– Не знаю.

– Ну что ж. – Дженни пожала плечами. – Тогда я пойду, папа. – Она наклонилась над кроватью и торопливо его поцеловала. – Поскорее выздоравливай.

Она пошла к двери, и дверь тихо затворилась за ней. Она ушла.

Следующая неделя тянулась очень медленно, хотя Карин навещала его каждый день. Он без конца размышлял о том, что с ним случилось и чувствовал, что никогда не поправится настолько, чтобы забыть об этом вечере, забыть безмолвную свирепость избивавших его ребят. Это избиение многому его научило. Человек был совершенно беспомощен, когда на него нападала банда, хладнокровно и продуманно избивавшая его. Такое избиение не было продиктовано слепой яростью именно этой минуты и от этого становилось еще более страшным. Хэнк знал теперь, что человек, которого избили таким образом, никогда уже не сможет забыть боли, унижения и опустошающего ужаса своей беспомощности.

Однако гарлемские банды дрались непрерывно. Простая логика подсказывала, что в каждой стычке кто-то побеждал, а кто-то проигрывал, и, следовательно, каждый член банды не раз должен был испытывать боль поражения в схватке. Но ведь схватка, напоминал он себе, это не избиение. И все же разве они не испытывали страха перед очередной дракой? Разве можно было кидаться навстречу пистолетам, ножам, разбитым бутылкам и... цепям с автомобильных шин – без страха? Как они отгоняли от себя сознание того, что стоит им упасть и их втопчут в тротуар? Неужели это были бесстрашные герои, люди, выкованные из стали, люди без нервов?

Нет. Они боялись. Он знал, что они боялись. И все-таки они дрались. Во имя чего? Да, во имя чего? Ответа он не знал.

Накануне выписки к нему в палату вошла сестра и спросила:

– Есть у вас настроение поболтать, мистер Белл? К вам посетитель.

– Вот как? Кто же это?

– Он назвал себя Джон Ди Паче.

– Он хочет поговорить со мной?

– Да.

– Если можно, впустите его.

Он поправил подушки за спиной и стал ждать появления своего посетителя. Он ощущал странную неловкость. Сейчас он увидит человека, который много дет назад отнял у него Мери, однако не испытывал к нему никакой неприязни, а только сильное любопытство. Это любопытство не имело никакого отношения к Мери. Вдруг он понял, что ждет встречи не с мужем Мери Ди Паче, а с отцом Дэнни Ди Паче.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал он. – Дверь не заперта.

Дверь распахнулась и в комнату вошел Джон Ди Паче. Это был высокий человек, который словно стеснялся собственного роста, с темными волосами и карими глазами; он производил впечатление необыкновенной мягкости и деликатности, и Хэнк вдруг обрадовался его приходу.

– Садитесь, мистер Ди Паче, – сказал он, протягивая руку.

Ди Паче пожал ее и неловко сел.

– Не знаю, следовало ли мне приходить, – сказал Ди Паче. Он говорил тихо, почти шепотом, и Хэнк почувствовал, что этот человек редко повышает на кого-нибудь голос. – Но я прочитал о том, что произошло и подумал... подумал, что должен прийти. Вам не неприятно?

– Я рад, что вы пришли, – сказал Хэнк.

– Как вы себя чувствуете?

– Теперь хорошо. Завтра уже выписываюсь.

– А! Значит, я застал вас как раз вовремя!

– Да.

Ди Паче помолчал.

– Это действительно было так страшно, как писали в газетах?

– Пожалуй. Да, так.

– Восемь человек! – сказал Ди Паче и покачал головой. – Я просто не в состоянии этого понять. А вы?

– Тоже не совсем.

– Это были... пуэрториканцы? Или приятели Дэнни?

– Не знаю. Было темно.

– Правда, это ничего не меняет, – сказал Ди Паче, криво усмехнулся и умолк. Такой грусти Хэнку еще не приходилось видеть на человеческом лице. – Я просто не понимаю этого, – повторил Ди Паче. – И вот теперь мой сын – убийца. – Он покачал головой. – Если вы что-нибудь понимаете, мистер Белл, то прошу вас объяснить мне это. Потому что я ничего не понимаю. Ничего.

Хэнку показалось, что он вот-вот заплачет.

– Мистер Ди Паче! – сказал он. – Есть множество вещей, которых мы...

– Знаете, что я делал с тех пор, как это произошло? Я вспоминал. Вспоминал все наши поступки, вспоминал каждое слово, которое я говорил сыну, каждый шлепок, который когда-либо ему давал, каждый подарок, который дарил ему, каждую нашу прогулку. Я заново переживал всю его жизнь. Восстановил все события, шаг за шагом, дюйм за дюймом, пытаясь понять, почему он это сделал. Если он это сделал, то не он виноват. И я все время спрашиваю себя: где я совершил ошибку? Где? Когда? Где я потерял своего сына?

– Это не ваша вина, что вы живете в трущобах, мистер Ди Паче. Дэнни не сбился бы с пути, если бы...

– Чья же это вина? Кто виноват, что меня уволили, когда я работал на Лонг-Айленде? Кто виноват, что я решил вернуться в Гарлем? Скажите, мистер Белл, кто виноват, что я неудачник, а мой сын – убийца?

– У вас есть обувной магазин. И вы...

– Я вечный неудачник, мистер Белл. Даже Дэнни знал это. Мери? Мери меня любит. Что бы я ни сделал, для нее все будет правильно. Но от ребенка нельзя ожидать такой же любви. Его уважение надо заслужить. А чем я мог заслужить уважение Дэнни? У вас есть дети, мистер Белл?

– Да. Дочка. Ей тринадцать.

– С девочками легче. Вам повезло.

– С ними тоже нелегко.

– А бывает у вас когда-нибудь такое ощущение, что вы совсем не знаете своего ребенка?

– Иногда бывает.

– У меня такое ощущение появлялось много раз еще перед... перед убийством. Я смотрел на Дэнни, видел, как он становится старше и чувствовал, что не знаю его. А он уже скоро будет совсем взрослым. Я старался понять, когда же это случилось – когда именно он стал для меня чем-то меньшим, чем сын, и в то же время чем-то большим. Когда он стал вот этим Дэнни Ди Паче, самостоятельной личностью, совершенно не похожей на тех, кто дал ему жизнь? Я старался понять, откуда он вдруг взялся, этот незнакомец, который обедал с нами и рассказывал о своих приятелях, совсем мне неизвестных. Откуда он взялся? Кто он такой? Мой сын? Но мой сын – это тот малыш, которому я давал соску, которого баюкал. Так кто же этот... Этот почти взрослый мужчина, которого я не знаю? А вы когда-нибудь ощущаете то же самое, мистер Белл? С вашей дочкой?

– Да, – неловко ответил Хэнк. – Иногда.

– Но девочки – это совсем не то. С девочками не приходится так беспокоиться: я где-то читал, что мальчиков попадает под суд в пять раз больше, чем девочек. Девочки редко бывают замешаны в серьезных преступлениях. В избиениях и... и убийствах.

– Наверное так, – сказал Хэнк.

Ди Паче кивнул. В комнате было очень тихо. Потом он продолжил:

– Недавно ночью я кое-что припомнил. Вдруг вспомнил, когда сидел и думал обо всем, что мы делали или говорили. Это случилось сразу после того как я потерял работу. Помню, я возился в саду, укрывая кусты от холода. Хотя мы и собирались продать тот дом – мы уже решили вернуться в Гарлем, – но я не могу видеть, как гибнет что-нибудь живое, а в уголке, где они росли, зимой всегда бушевал ветер, так что я каждую осень укрывал эти кусты...