На «Варяге». Жизнь после смерти - Борис Апрелев

Адмирал решил дать нам отдых в Коломбо перед большим переходом в западную часть Индийского океана.

Это время каждый из нас старался распределить так, чтобы повидать возможно больше и возможно полнее ознакомиться с волшебным островом.

Часть из нас наметила поездку с англичанами на охоту на крокодилов, часть, в том числе и я, на осмотр памятников в Кенди, окружающие его леса и знаменитый ботанический парк «Парадения», где, по преданию туземцев, был рай.

Первые дни каждый из нас с увлечением читал все, что только можно было достать в городе или что было у нас в судовой библиотеке, об Индии, о Цейлоне, об йогах, о буддизме, об арийцах. В кают–компании, где за время нашего долгого плаванья все больше было разговоров о плаванье, о недостатках той или другой части нашего корабля, о стрельбе, о мореходной астрономии и во всех углах в свободное время можно было видеть офицеров, читающих разнообразные книги. Этот с увлечением углубился в какой‑то огромный том на английском языке, с массой рисунков — оказывается, описание животного царства Индии и Цейлона и ряд интересных эпизодов из местной охотничьей жизни. Другой буквально глотает страницы зеленой книжки «Тертиум Органум» Успенского, трактующей о возможностях проникнуть в пространства высших измерений. Следующий читает книгу Блаватской «В горах и дебрях Индостана». Тот «Мистическую Трилогию» Лодыженского («Сверхсознание», «Свет Незримый», «Мистика злой силы»). Всюду на столах валяются книжки Йога Рамачкарака: «Жнани Йога», «Хатха Йога» и т. д. на которые неодобрительно посматривает наш батюшка иеромонах отец Антоний. Батюшка уже бывал на Цейлоне и теперь сидит, углубившись в книжку Джека Лондона— «Белый клык», которую он читает по–английски. Батюшка прекрасно владеет английским языком и еще четырьмя, как он говорит, «птичьими» языками (алеутским, индийских племен и т. д.).

Отец Антоний был миссионером на Аляске, где имеется около 100 000 православных туземцев.

На Аляске он познакомился и подружился с Джэком Лондоном, с которым даже ездил вместе на собаках и по тем самым местам, которые так талантливо описаны в других рассказах этого писателя.

Видя увлечение офицеров мистикой: йогизмом, факирами, путями «неведомого» и т. д. батюшка посмеивался и, поглаживая свою седеющую бороду, иногда говорил кому‑нибудь: «Эх, молодежь, молодежь… как вы зачитываетесь всей этой литературой, а почему?» Да лишь потому, что ею увлекаются заграницей, а между тем этот поток печатных трудов по оккультным знаниям воистину один из признаков грядущего пришествия во славе Господа Бога нашего… «ибо восстанут лжехриста и лжепророки»… ведь я убежден, что никто из вас не только не читал, но даже и не слыхал о существовании, например, «Добротолюбия», где многое из того, что вы с таким увлечением читаете у Йога Рамачкарака, изложено гораздо полнее, гораздо глубже, а главное, с великим духовным озарением такими светочами и столпами веры Христовой, такими подвижниками, как преподобный Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов, Ефрем Сирин, Авва Дорофей, Антоний Великий, Иоанн Лесгвеничник и многие другие».

Почти все мы действительно не только не читали, но многие из нас даже и не знали о существовании «Добротолюбия».

При съездах на берег мы осматривали магазины с драгоценными камнями, нитками жемчугов, аквамаринами и т. д. Но все это было очень дорого. Базары города были завалены тропическими фруктами, но бананы, рангустаны, мангусганы уже так приелись при этой жаре, за время нашего плавания в тропиках, что теперь мы покупали лишь ананасы, да иногда кокосовые орехи. Вечера очень приятно было проводить в чопорном английском отеле на берегу моря. Там всегда было прохладно, ибо вентиляция помещений была прекрасная; там было изобилие льда и прохладительных напитков. Море шумом своим наполняло этот отель, а это так удивительно успокаивало нервы.

На «Варяг», как водится, приехал местный факир индус Офицеры и команда крейсера уселись вокруг него. Он расстелил коврик и начал показывать свои чудеса. В общем, они были для нас, офицеров, уже знакомы по многочисленным описаниям, но команда следила за факиром с чувством жгучего любопытства. Очень интересен был его опыт заклинания змей.

Открыв маленькую круглую плетеную корзиночку, он начал наигрывать на раскрашенной пестрыми красками дудочке из тыквы. Странный, неприятный и в то же время чарующий мотив. Из корзиночки показалась голова большой кобры (очковая змея), которая с горящими зеленым светом злыми глазами повернулась в сторону играющего смуглого факира; через минуту змея, покачиваясь в такт, вылезла вся из корзины и покорно поползла к ногам кудесника; останавливаясь, она подымалась на хвосте и раскачивалась, точно танцуя какой‑то странный танец.

Был момент, когда кобра поползла не к факиру, а в толпу сидящей на палубе команды. Факир спокойно взял ее за шею и спрятал в корзину. Казалось, что дудочка и горящий взгляд его, обращенный к змее, были скорее декорацией к этому сеансу. Сама же змея, по–видимому, была обезврежена тем, что ядовитые зубы ее были вырваны.

Так, по крайней мере, показалось нам А факир все продолжал играть на своей дудочке заунывную мелодию чарующей песни. В другой корзиночке послышалось шипение, крышка ее приподнялась и оттуда показалась маленькая кобра Глаза ее горели страшной злобой и светились, точно два крохотных изумруда Факир спокойно продолжал играть, смотря на змею фиксирующим тяжелым взглядом своих черных глаз. Кобра, точно под гнетом какой‑то силы, медленно выползла из корзинки и поползла к нему. Но вот она остановилась, поднялась на хвосте, качнулась и, как бы приняв какое‑то решение, резко повернулась и поползла прямо в толпу матросов, сидящих вокруг. Я увидел, что лицо факира стало серым, настолько он побледнел, продолжая упорно смотреть своими огненными глазами на ползущую змею. На лбу его появились крупные капли пота, звуки дудочки участились; не дойдя, может быть, пол–аршина до группы матросов, кобра остановилась, медленно повернула голову в сторону факира. Глаза ее опять зажглись злобою; парашютик на шее раздулся и на нем ясно выступила фигура, похожая на темные очки. Она медленно поднялась, опираясь на хвост. По губам факира пробежала торжествующая улыбка. Звуки дудочки стали медленнее, певучее. Кобра начала раскачиваться, не спуская своего взора с дудочки, и затем, опустившись опять на палубу, поползла к ногам своего укротителя. Дав ей еще немного потанцевать, факир схватил ее за шею и бросил в корзину. В этом случае было несомненно, что эта маленькая змея действительно опасна и что укротитель в момент, когда она поползла в сторону матросов, серьезно перепугался.

Когда факир уехал на берег, мы объяснили команде, что такое гипнотизм; наш доктор рассказал желающим, в достаточно понятном для матросов изложении, научные основы гипнотизма и магнетизма.

Однако не все матросы верили, что эти опыты факира вполне естественны и легко объясняются наукой: многим казалось, что «без черта» тут не обойтись.

Забавляли нас в Коломбо еще так называемые «аламерщики». Эти туземцы плавали в воде, как рыбы, и толпясь около кораблей на своих утлых лодчонках, имея только повязку вокруг бедер, наполняли воздух криками: «ала мер, ала мер». От этих исковерканных французских слов они были названы нашими матросами— «аламерщиками». Достаточно было кому‑нибудь бросить за борт маленькую монетку, как такой «аламерщик» кидался в воду, нырял и затем выплывал, держа монету в зубах. Однажды кто‑то произвел такой опыт: он бросил с правого борта серебряную рупию, «аламерщик», получив с палубы знак, что монета брошена, и будучи со своей лодкой на левом борту, нырнул под крейсер и выплыл с правого борта, держа рупию в зубах.

Много интересного пришлось увидеть при осмотре местного зоологического и этнографического музея. Хоть и кратко, но это дало нам картину местной природы, горных пород и истории этого острова.

На Цейлоне, кроме темнокожей, коренной индийско–цейлонской расы, живут сингалезы. Это племя пришло сюда, вероятно, с севера. Нас они поразили тем, что среди них, особенно среди женщин, очень многие напоминали наших цыган. Высшей кастой у сингалезов всегда была «гоиванса», или «хандуруво», что значит благороднорожденные. Касты брахманов у них не существовало.

Полагают, что сингалезы вышли из той же арийско–индийской группы народов, которая населяла в древности Индию, но что они оторвались от нее в то время, когда каста брахманов еще не захватила в свои руки господства.

В древнейшем из монастырей острова Цейлон Махавира, что значит «великий монастырь», в Анурадхапуре, сохранилась хроника «Махаванша», которая сообщает о введении на острове буддизма и об истории «великого рода» 174 царей. Имеются еще хроники, как Раджавали, Раджа Ратначали и др., в которых история Цейлона рассказывается в духе монастырских записей и несколько более кратко, чем в основной хронике «Махаванша».