Хроники Фрая - Стивен Фрай

К сведению тех, кто не знаком с миром британского университетского театра, стоит указать, что людей пожилых — донов, лекторов, служащих отделений и факультетов — в нем не водится. Театру — так же как винопийству, сексу или спорту — отдается лишь внеучебное время. Я знаю, что в американских университетах усердная работа в театре дает студенту определенные баллы, облегчающие получение диплома, — по-моему, они называются «кредитами» или «зачетами». В Британии ничего подобного нет. Университеты, в которых имеются театральные отделения, существуют и у нас — Манчестерский и Бристольский, к примеру. Однако они не составляют большинства, и Кембридж к их числу, безусловно, не принадлежит. Театр и прочая деятельность подобного рода с вашей учебой никак не связаны, и время на них вы отводите сами. В результате здесь это занятие разрастается, цветет и плодоносит так обильно, как нигде больше. Если бы мне пришлось подчиняться какому-то преподавателю театрального дела, который вводил бы меня в спектакли, руководил мной и выставлял мне оценки, я бы засох на корню. Наш способ прекрасен был тем, что мы обучались всему по ходу дела. Актеры и режиссеры были студентами, осветители, звукооператоры, декораторы, костюмеры, администраторы и публика — тоже. Все были студентами и все говорили одно: «Ишь ты, как интересно».

Но как же они осваивали свое ремесло? А, вот этим-то университетская жизнь и замечательна. Ты обучаешься у студентов второго и третьего курсов, которые, в свой черед, обучались у тех, кто старше их. Господи, как это было весело. Так весело, что я наверняка счел бы официальное обучение театральному искусству скучным, отупляющим, конфузным и унизительным. От тебя требовались лишь энтузиазм, страсть, неутомимость, воля и жажда делать то, что ты делаешь. И в театре находилось достаточно места и для какого-нибудь компанейского регбиста, считающего, что петь и плясать в массовке, вываливаясь на сцену при представлении мюзикла, — занятно и весело, и для нервного эрудита, который не прочь получить сводящуюся к единственной реплике роль в шекспировской трагедии просто для того, чтобы прочувствовать театр изнутри. И то и другое никакого профессионализма не требует.

А откуда берутся деньги на декорации, на костюмы? Их приносят предыдущие постановки. В каждом театральном клубе имеется организационный комитет, состоящий главным образом из второ— и третьекурсников, и один из его членов занимается бюджетом и деньгами. Клуб давал человеку возможность обучиться не только театральному искусству, но и комитетской жизни, деловой дотошности и ведению бухгалтерии, познакомиться со всеми опасностями и капканами бизнеса и менеджмента. Иногда клуб мог попросить одного из донов войти в его правление и помочь в ведении денежных дел, однако власть, которую получал в комитете такой человек, была не большей, чем у любого другого его члена. Ходил слух, что «Огни рампы» — единственный из всех клубов Кембриджа, который платит корпоративный налог на прибыль, настолько он велик и доходен. Не знаю, правда ли это, однако сам факт существования такого слуха говорит кое-что о размахе деятельности этих театральных компаний. И огромную роль играла тут ее неразрывность. Эти клубы просуществовали уже столько времени, что поддерживать их в состоянии движения относительно просто.

Первой пьесой, какую я пошел посмотреть, была «Травести» Тома Стоппарда. Действие ее разворачивается в Цюрихе и соединяет в фарсовом вихре изгнанного из России Ленина, дадаиста Тристана Тцара, писателя Джеймса Джойса и английского консула по имени Генри Карр, который по ходу этой пьесы ставит другую — «Как важно быть серьезным» Уайльда.

Режиссеров было двое — Бриджид Лармур, нынешний художественный руководитель театра «Уотфорд Палас», и Аннабель Арден, которая ставит теперь оперы по всему миру. В те дни они были умненькими первокурсницами, с ходу взявшимися за свое дело. Надеюсь, другие участники труппы простят меня за то, что я не стану говорить об их замечательном вкладе в успех этого представления. Спектакль и сам по себе был по-настоящему прекрасен, но сильнее всего поразила меня игра одной из актрис. Девушка, исполнявшая роль Гвендолен, просто-напросто бросалась в глаза — как доброе дело в греховном мире.

Она казалась родившейся, подобно Афине, уже во всеоружии. Голос, движения, чистота, легкость, осанка, остроумие… в общем, жаль, что вас там не было. Одно из наилучших качеств любого человека сцены — будь то эстрадный комик, исполнительница чувствительных песенок, балетный танцор, характерный актер или трагик — это умение умиротворить публику. Внушить зрителям: все будет хорошо, вы можете откинуться на спинки кресел и радоваться мысли, что потратили вечер не зря, провала не предвидится. Разумеется, еще одно наилучшее актерское качество — это способность разбудоражить публику так, чтобы она почувствовала опасность, непредсказуемость, ненадежность происходящего. Внушить зрителям: все может рухнуть в любую минуту, так что вытяните шеи и будьте бдительны.

Если вам удается и то и другое сразу, вы действительно нечто из ряда вон выходящее. Вот такой эта девушка и была. Среднего роста, с прекрасным английским цветом лица, она выглядела то сумрачно прекрасной, то уморительно смешной, то не по годам властной, уверенной в себе. В программке значилось ее имя: Эмма Томпсон. В антракте я услышал, как кто-то сказал, что она — дочь Эрика Томпсона, рассказчика в сериале «Волшебное приключение».

Перескочим в март 1992 года. Эмма получает за роль Маргарет Шлегель в «Говардс Энд» премию «Оскар» как лучшая актриса. Журналисты обзванивают всех ее старых знакомых, выясняя, что они на сей счет думают. А надо вам сказать, что существует своего рода неписаное правило: если журналист просит вас рассказать о ком-то, вы не должны говорить ни слова, не получив на то предварительного согласия этого человека. Хотите рассказать о себе — пожалуйста, а трепаться о других без их разрешения — это не дело. И вот один из особо ретивых журналистов, получив в том или ином виде отпор от всех давних знакомых Эммы, разживается где-то телефоном Кима Харриса.

— Алло?

— Здравствуйте, я из «Пост». Насколько я знаю, вы — старый университетский знакомый Эммы Томпсон?

— Да-а-а…

— Вы не могли бы сказать что-нибудь по поводу ее «Оскара»? Вас эта награда не удивила? По-вашему, Эмма ее заслужила?

— Не буду вилять и скажу вам прямо, — отвечает Ким. — Я чувствую себя преданным и оплеванным. Эмма Томпсон страшно меня разочаровала.

Журналист едва не роняет трубку. Ким слышит, как он посасывает карандаш, а затем — Ким клянется, что так оно и было, — звук, с которым ударяется о ковер капля слюны.