Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - Галина Юзефович

В том, что касается школьной жизни, Иванов, на первый взгляд, честно отыгрывает все типовые ситуации – конфликт с двоечниками, дружба с хорошистами, влюбленность в ученицу. Однако каждая из этих ситуаций разрешается совершенно неожиданным и нетиповым способом, полностью обманывающим все читательские ожидания. Даже сев играть с самым ужасным из всех ужасных двоечников и хулиганов в карты, Служкин не выигрывает и не заслуживает тем самым уважение класса, но в пух и прах проигрывает, окончательно это самое уважение теряя. Зато легкая искра контакта пробегает между Служкиным и учениками в момент, казалось бы, для этого наименее подходящий.

Таким же образом устроена и агиографическая линия. Дурачок, юродивый, шут гороховый и вечный балагур, Служкин возводит в абсолют новый тип святости, которая, по его мнению, только и современна нынешнему миру: «Святость – это когда ты никому не являешься залогом счастья и когда тебе никто не является залогом счастья, но чтобы ты любил людей и люди тебя любили тоже». Взяв на вооружение эту, казалось бы, вполне невинную и благую философию, герой последовательно и безвозвратно рушит в своей жизни всё важное – до отношений с четырехлетней дочерью включительно.

И тем не менее, рискуя показаться навязчивой, повторю: «Географ» – книга исключительно добрая и (Господи, прости за это слово) душеполезная. Просто рассказанные простые истории из нехитрой провинциальной жизни волнуют душу и заставляют вспомнить одновременно советскую детскую классику и романы французского экзистенциализма. В голос смеясь на одной странице, на второй ты если не плачешь, то по крайней мере хлюпаешь носом от сочувствия к этому нелепому, нескладному, трогательному герою и людям, его окружающим. Огромной силы тренажер для души, «Географ» прокачивает каналы эмоционального восприятия искусства, заросшие у любого современного читателя густым мхом, и заставляет вновь – буквально как в первый раз – прочувствовать простые и привычные вещи: зиму, влюбленность, ветер, доверие, одиночество, запах сигаретного дыма, вкус водки, головную боль с похмелья.

Сила Алексея Иванова в том, что, будучи автором глубоко культурным, начитанным и образованным, он имеет дерзость отказаться от навязших в зубах постмодернистских кавычек и, отбросив весь предыдущий опыт, писать так, как будто бы мысль записывать слова на бумаге ему первому пришла в голову.

Этот же, по сути дела, фокус он с большим успехом проделывает в «Сердце пармы» и «Золоте бунта», однако там его материал – странная лексика и экзотичная фактура. В «Географе» игра Иванова тоньше и сложнее, потому что работает он с материалом, вроде бы, совершенно обыденным, привычным и бытовым. И именно поэтому результат оказывается настолько завораживающе неожиданным.

Олег Постнов

Антиквар

[55]

Страх, как давно доказали создатели хоррор-индустрии, точно такой же продукт и, следовательно, точно такой же товар, как смех, джинсы или, скажем, алкоголь. А значит и оцениваться он вполне может в товарно-рекламных категориях: например, «ух, хорошо пробирает», «оригинальный крой» или «тонкий букет с пряным послевкусием». В случае с прозой новосибирца Олега Постнова наиболее уместным маркетинговым клише будет, пожалуй, «оттенки почвы, амбры и старого дуба» – именно эти немного зловещие ассоциации навевают повести и рассказы, составившие сборник «Антиквар». Стерильные снаружи и наполненные темной земляной жутью изнутри, в разделе ужасов эти тексты, безусловно, должны стоять на одной полке со старинными коняьками и арманьяками гофмановского или нервалевского разлива. И самая в этом смысле характерная вещь сборника – заглавная повесть «Антиквар», предусмотрительно вынесенная издателем в самый конец – для создания эффекта крещендо, не иначе.

Если в первом (и самом известном) романе Постнова «Страх» задником автору служили гоголевские фантастические повести, то на сей раз в этом качестве он использует не что-нибудь, а «Преступление и наказание». На протяжении большей части текста герой-рассказчик – сорокалетний потомственный антиквар, тонкий знаток древностей – на манер Раскольникова суетится, пытаясь скрыть от милиции свою причастность к некому неназываемому поначалу преступлению. Он то перетаскивает из своей квартиры в съемную бесценные антикварные реликвии, чтобы обустроить собственное жилье самым «невинным» (то есть не наводящим на мысли о древностях) образом, то сражается с протекающей раковиной, то затравленным зверем мечется по Москве, то тоскует по юной любовнице, также причастной к странному происшествию, то рассуждает о темных безднах профессии антиквара. Но главное – бормочет, бормочет, забалтывая собственный страх перед наказанием, уговаривая в первую очередь самого себя в том, что он невиновен, что всё произошедшее – нелепость, не имеющая, по большому счету, отношения ни к нему самому, ни – главное! – к давнему, полузабытому случаю времен университетской педпрактики…

Если бы не случайное, впроброс, упоминание имени Габриэль Витткоп (ее книжкой, найденной у героя на полке, пугает антиквара следователь), читателю пришлось бы долго гадать – о чем, собственно, речь. Однако этот мелкий факт – по сути дела, ключ ко всей повести Постнова: в скандальном романе французской писательницы «Некрофил» повествование ведется от лица антиквара, питающего непреодолимое влечение к мертвым телам… Именно это обстоятельство заставляет героя панически путать следы, открещиваясь от почтенного ремесла предков. Именно это заставляет его изгонять из памяти случай, приключившийся с ним в студенческие годы… Да-да, герой однажды и сам оказался в роли персонажа Витткоп: он, юный учитель, влюбился в старшеклассницу, она утонула, но он не смог отказаться от своей любви…

Страшная, хтоническая сторона «невинного детства», болезненная, на грани патологии, любовь, иссушающая мозг бессонница – о чем бы ни писал Олег Постнов (а пишет он преимущественно о страшном), его язык одновременно насквозь литературен и в то же время органичен и чист, как в первый день творения. Тени Гоголя, Гофмана, Эдгара По, Стивенсона, Булгакова шуршат и ворочаются в темных закоулках его прозы, по-мышьи перебегают с места на место, но ловко уворачиваются от прямого читательского взгляда. Вроде бы здесь, а вроде бы и нету. Вроде бы всё просто и рационально, но откуда же этот давящий, сжимающий горло ужас, наползающий исподволь, почти незаметно, – как гроза в первом рассказе сборника «Отец»?..

Именно эта удивительная подлинность (чтоб не сказать – натуральность) в сочетании с глубокой укорененностью в классических литературных традициях делает положение Постнова в российской прозе по-настоящему особенным. То ли постмодернистски улыбается, тасуя цитаты, то ли пугает всерьез – по-честному, без всяких аллюзий и коннотаций. Из этой двойственности, из этой вечной неопределенности и «неухватываемости» авторской позиции и рождается страх – тот самый, с оттенками почвы, старого дуба и амбры. А заодно и тот, который «ух, хорошо пробирает».

Олег Зайончковский

Счастье возможно

[56]

Писатель Олег Зайончковский – явление по нынешним временам совершенно уникальное. В голове не укладывается, как и почему его проза – на первый взгляд такая благодушная, расслабленная, нарочито бытописательная и простая – оказывается при этом настолько захватывающей, пронзительно-актуальной и точной. И тем не менее каждая новая книга Зайончковского убедительно доказывает: настоящая литература – не «острая публицистика», не «литературный проект», не «смелая провокация», а просто настоящая хорошая литература – и не думала умирать. По крайней мере, в городе Хотьково Московской области, где проживает Олег Зайончковский, она цветет и вообще великолепно себя чувствует.

Пересказывать его роман «Счастье возможно» – занятие бесперспективное: в нем, по сути дела, нет сюжета. Средних лет московский литератор что-то потихоньку сочиняет (а чаще под разными предлогами бессовестно отлынивает от работы), гуляет с собакой, курит на балконе, вдыхает тяжелый аромат соседних полей фильтрации и переживает уход жены, покинувшей его ради нового русского. Впрочем, переживает, вроде бы, как-то формально, по касательной – без особых драм. А попутно вспоминает или придумывает истории, которые не то в самом деле происходили, не то могли бы произойти с ним самим, с его соседями, друзьями, знакомыми, с бывшей женой и ее новым мужем.

Скромная девочка-медсестричка из провинции удачно выходит замуж – по любви, да еще и за богатого москвича. Одинокие мужчина и женщина – соседи и когдатошние сокурсники – по воле автора и сайта «Одноклассники.ру» влюбляются друг в друга в лифте. Подтекающий кухонный кран становится причиной буйного помешательства скромного литератора. Истории, происходящие сегодня, перемежаются с воспоминаниями детства и юности, а те в свою очередь – с фантазиями и лирическими отступлениями. Неторопливое и плавное повествование приходит своим чередом к развязке – неожиданной и красивой, однако же как будто не слишком обязательной: и без этой эффектной точки всё было неплохо.