Полночная месса - Пол Боулз

Мне нравится здесь, — сказала она так, словно он возражал.

— Вам понравится еще больше, если научитесь кататься на лыжах, — заметил он.

— Нет, нет! — Она смутилась, а затем быстро продолжила: — Я не могу платить за уроки. У меня совсем нет денег. Они мне не дают.

— Они — это кто?

Она шла рядом, не отвечая, и он взял ее под руку. Когда они вернулись в гостиницу, она согласилась, что Текс оплатит уроки, лыжи и костюм, при условии, что одежда будет куплена в городском магазине, а не в отеле.

Когда Малику экипировали, начались уроки; Текс не отходил от нее ни на шал Дайне вся затея совсем не понравилась. Она сказала, что это неслыханно, и попросила Малику показать ей Текса.

Малику обижало, что ее каждый день оставляют в одиночестве, и она не могла понять возражений Дайны. Сама она была в восторге от нового друга и договорилась, что они все вместе встретятся в баре: там она полчаса слушала, как Дайна и Текс говорят по-английски. Вечером Дайна сказала ей, что Текс нецивилизован. Малика не поняла.

— Он — идиот! — крикнула Дайна.

Малика рассмеялась, поскольку решила: это означает, что Дайне он тоже нравится.

— У него доброе сердце, — ответила она спокойно.

— Да, да. Вскоре ты узнаешь это доброе сердце, — с кривой усмешкой сказала Дайна.

Заметив, что интерес Текса к ней отчасти связан с тайной, которой, по его мнению, она окружена, Малика старалась рассказывать о себе как можно меньше. Он все еще пребывал в уверенности, что она — мексиканка и родственница Дайны, и та по какой-то причине ее опекает. Это заблуждение забавляло Малику, и она не пыталась его развеять. Знала она и то, что Дайна и Дафна убеждены, будто у нее с Тексом роман, и это ей тоже нравилось, хоть и не было правдой.

Порой Текс пил слишком много виски, хотя Малика и пыталась его остановить. Это, как правило, происходило в баре после обеда. В такие минуты он становился похож на рыбу, вытащенную на пляж. Его глаза наливались кровью, лицо оплывало, он сжимал ее руку и стонал: «О, моя сладкая!», Малике думалось, что так он выражает отчаяние. Она вздыхала, качала головой и пыталась утешить его, говоря, что скоро ему полегчает.

Уроки шли очень хорошо; Малика почти целые дни проводила на снегу с Тексом. Она бы и ела за его столом, но Дайна категорически запретила.

Как-то раз за обедом Дайна закурила и сказала:

— Завтра у тебя последний урок. В четверг уезжаем в Париж.

Малика заметила, что Дайна внимательно смотрит на нее: какое впечатление произведет это известие. А потому решила показаться слегка обескураженной — но не настолько, чтобы Дайне понравилось.

— Поездка была замечательная, — продолжала Дайна, — мы отлично провели время, но всему приходит конец.

— Así es la vida,[37] — прошептала Малика, понурив голову.

В тот день после занятий Малика и Текс сидели рядышком на снегу, глядя, как сумерки опускаются на долину. Вдруг Малика расплакалась. Текс взглянул на нее в ужасе, потом притянул к себе, пытаясь успокоить. Всхлипывая, она повторила то, что сказала ей Дайна за обедом.

В его объятьях она поняла, что несчастна лишь потому, что не хочет с ним расставаться. Она опустила голову ему на грудь и сквозь слезы произнесла:

— Me quiero quedar contigo, Tex, contigo.[38]

Эти слова преобразили его. Он просиял и, поглаживая ее, сказал, что сделает ради нее что угодно на свете. Если она хочет, он заберет ее сегодня же ночью. Она перестала плакать и прислушалась.

Еще не встав из сугроба, они договорились уехать наутро, когда Дайна пойдет кататься на лыжах. Текс решил вообще не встречаться с Дайной, но Малика уговорила его оставить записку, которую сама же продиктовала.

Дайна, я не хочу сейчас ехать в Париж. Спасибо тебе и спасибо Дафне. Мне понравилась Кортина. Теперь я научусь кататься на лыжах. Я проведу некоторое время в Швейцарии. Счастливо, Малика.

Текс договорился, что большая машина с шофером, в которую поместятся многочисленные чемоданы Малики, заберет их в отеле в половине десятого утра. Все прошло гладко. Записку для Дайны Малика оставила портье. Вопреки ее опасениям, тот не упомянул о счете, а просто серьезно кивнул.

Когда Кортина оказалась позади, Малика сказала:

— Дайна очень рассердится.

— И я об этом думаю, — отозвался Текс. — Она нам не напакостит?

— Она ничего не может сделать. Она никогда не видела мой паспорт. Она даже моей фамилии не знает.

Это сообщение потрясло Текса, и он стал задавать Малике разнообразные вопросы, но она, радуясь прекрасному снежному виду за окном, отвечала, ничего толком не объясняя, и время от времени сжимала его руку, показывая на ту или иную деталь пейзажа; ей удалось отделаться от его расспросов так, что он и сам этого не заметил.

Они пообедали в маленьком ресторанчике в Меццо-ломбардо. Официант принес бутылку вина и наполнил два бокала.

— Нет, — сказала Малика, отстраняя бокал.

— Твоей подруги Дайны нет рядом, — напомнил ей Текс. — Ты можешь делать что угодно.

— Дайна! — фыркнула она. — Что такое Дайна рядом со словом Божьим?

Он заинтригованно уставился на нее, но не стал расспрашивать и выпил всю бутылку сам, так что когда они снова сели в машину, был счастлив и расслаблен. Пока они катили на юг по автостраде, он тискал ей руку, ерзал по ее шее губами и напоследок пылко поцеловал. На большее Малика и не надеялась.

За ужином в Милане он на ее глазах выпил две бутылки вина. Потом несколько стаканов виски в баре. В Кортине она умоляла его остановиться, но в эту ночь решила не обращать внимания на то, что он мало-помалу пьянеет. Вместо этого она стала рассказывать ему запутанную историю, которую знала с детства, — о женщине-вурдалаке, обитавшей в пещере и выкапывавшей свежепогребенные трупы, чтобы вырвать у них печень. Заметив, что он совершенно ошеломлен, она остановилась на середине рассказа.

Текс потряс головой.

— Ну и фантазия! — сказал он.

— Я хочу научиться говорить по-английски, — продолжала Малика, позабыв о вурдалаке. — Вот что я буду делать в Швейцарии.

Когда они поднялись, Текс был пьян. Малика расстроилась: трезвый он ей нравился больше. Но она подозревала, что он собирается спать с ней, и решила, что в их первую ночь ему лучше быть одурманенным. Ясно было, что он рассчитывает стать ее первым мужчиной.

Утром, когда он проснулся, пытаясь припомнить вчерашнее, она призналась, что было не так больно, как она опасалась. Текс раскаивался, он чуть ли не рыдал, моля ее о прощении. Она улыбалась и осыпала его поцелуями.

Победив в этом раунде, она продолжала игру — без особой подспудной цели, а просто чтобы обрести более твердую почву под ногами. Пока он еще был охвачен утренним раскаянием, она вытянула из него обещание отказаться от виски.

В Гран-Сен-Бернаре, когда полицейские вернули им документы, Малика увидела, что Текс потрясенно смотрит на ее паспорт. Когда они сели в машину, он захотел снова на него взглянуть. Арабские буквы, похоже, привели его в восторг. Он стал задавать ей вопросы о Марокко, на которые Малика не смогла бы ответить, даже если б была расположена к такой беседе. Она заверила его, что это такая же страна, как и все прочие.

— А теперь я смотрю на Швейцарию, — сказала она.

Они добрались в Лозанну под вечер и поселились в большом отеле у озера в Уши. Он был гораздо больше гостиницы в Кортине, и не носившие лыжных костюмов люди, которые здесь жили, показались Малике куда более элегантными.

— Мне здесь нравится, — вечером после ужина сказала она Тексу. — Сколько мы можем здесь пробыть?

На следующее утро, по настоянию Малики, они вместе отправились в школу Берлица на интенсивные языковые курсы: она — английские, он — французские. Она видела: Текс надеется, что ей наскучит строгое расписание, — но решила не покидать Лозанну, пока не научится говорить по-английски. Каждое утро они проводили в своих классах, обедали вместе, а в три часа снова возвращались в школу.

По пятницам Текс брал напрокат машину, они ехали в Гстаад и по дороге ужинали. По субботам и воскресеньям, если не шел снег, катались на лыжах в Вассерн-грате или Эггли. Иногда Текс настаивал, чтобы они задержались до понедельника, хотя из-за этого приходилось пропускать утренние занятия. Малика понимала, что, если дать ему волю, он бы делал это постоянно и растягивал уикенды дальше и дальше. Он одобрял, что Малика учит английский, но не мог понять, отчего она так навязчиво этим увлечена. Если бы он спросил, она и сама не смогла бы объяснить. Она просто понимала, что, если прекратит учиться, все пропало.

Зимой в Лозанне они ни с кем не завязали знакомства, довольствуясь обществом друг друга. Как-то раз, когда они возвращались из «Швейцарише Кредитанштальта», где Текс открыл для Малики счет» он довернулся к ней и ни с того ни сего спросил, не задумывалась ли она когда-нибудь о замужестве.