Священная земля - Барбара Вуд

Все, кто читал книгу или слышал эту историю, хоть она и была выдуманной, гадали, существовал ли на самом деле тот сказочный остров. И поэтому Кабрильо с командой, отплывая из Мексики, чтобы исследовать северное побережье, надеялись найти остров, на котором единственным металлом, как о том говорилось в книге, было золото. Однако, встав на якорь в южной бухте и увидев, как просто живут аборигены и что там нет ни золота, ни прекрасных амазонок и сказочных грифонов, они нарекли это место по названию сказочного острова — Калифорния, — в насмешку из-за постигшего их разочарования.

Вспомнив об этом, дон Годфредо пришел к мрачному выводу: у местных людей нет ничего, что имело бы хоть какую-то ценность для Испанской короны. Возможно, минуют годы, прежде чем появится следующий корабль! И хотя дикари могут прокормить его тело, они не способны дать пищу его душе. Она зачахнет и умрет, а он сойдет с ума.

В отчаянии он оглянулся на берег и увидел наблюдавшую за ним Марими, тюленьи шкуры окутывали ее высокую фигуру, в глазах светилась печаль. Как описать ей ту ужасную участь, на которую обрекли его бывшие товарищи, что человеку требуется дело, что он лишится рассудка, если будет только есть, играть и курить трубку?

— Я образованный человек! — кричал он сквозь ветер. — У меня есть разум, я любознателен! А теперь мне придется гнить в этом месте!

Марими подошла, взяла его за руки и перевернула их ладонями вверх. Она что-то сказала, но он лишь покачал головой.

— Я не понимаю тебя.

Она указала на каноэ, лежавшие на берегу, гарпуны и рыбацкие сети. Она назвала имена рыбаков, с которыми он был знаком. Показала рукой на хижину мужчины, изготавливающего ножи, потом на жилище пожилой женщины, собиравшей бусы из раковин. Она подняла руки Годфредо к его лицу и задала вопрос.

— Чем я занимаюсь? Ты об этом спрашиваешь?

Годфредо пытался несколько недель кряду рассказать ей о своей профессии, но как объяснить девушке, которая не представляла, что такое алфавит и письмо, что он был хроникером?

И тогда его вдруг осенило.

— Кровь Господа нашего! Теперь я понял, о чем ты говоришь! Ведь именно за этим я и отправился в плавание! Чтобы описывать путешествия и открытия исследователей! И что же я делаю сейчас? Сижу на заднице и жду, пока меня спасут!

Он хотел было расцеловать ее, и расцеловал бы, если бы не странное выражение ее глаз, словно она поняла его намерение, и тут же быстро отстранилась.

Уныние Годфредо сменилось возбуждением. Для начала он обменял свою отличную бархатную шляпу на несколько перьев из головного убора вождя, чтобы в дальнейшем использовать их для письма. Когда охотники принесли оленя, добытого в горах, Годфредо выторговал у них шкуру в обмен на жилет с подкладкой, и в течение пары дней, пока племя пировало олениной, люди видели, как он работал над оленьей кожей, обдирая, растягивая ее, натирая мелом и пемзой, пока у него не получилось то, что он назвал пергаментом. Наконец из жидкости кальмара он приготовил чернила.

Теперь он был готов начать свою летопись. Но сначала ему требовалось узнать, где он находился.

Когда испанцы проплывали на север мимо этой равнины, то назвали ее Долиной Дыма. Причиной тому были не только многочисленные костры у стоянок племен, но и умышленно подожженные заросли кустов. У индейцев существовал обычай — все время жечь кустарник, что, как объяснила Марими, способствовало появлению новых растений и помогало предотвращать сильные пожары. Годфредо однажды довелось стать свидетелем такого поджога. Пламя бушевало несколько дней из-за того, что старый подлесок был очень густым и сухим. Но индейцы знали: чтобы избежать большого пожара, необходимо периодически устраивать пожары поменьше. В результате горные хребты, окружавшие местность, задерживали дым, и долину всегда окутывала дымка; в иные дни в коричневом воздухе невозможно было разглядеть даже верхушки гор.

Годфредо решил нарисовать карту.

Марими стала его проводником. Она шла по тропам впереди, ведя его за собой, ее роскошные бедра плавно покачивались у него перед глазами, а иногда сквозь травяную юбку его взгляду открывалась гладкая бронзовая кожа чуть пониже спины. Она останавливалась на холмах и, указывая рукой, произносила названия мест. На северной стороне гор Топаангна жили чумаш, их селение называлось Маливу (Годфредо произносил Малибу очень веселя этим Марими). Топаа и чумаш враждовали и не имели общих дел. Их граница проходила через Маливу Крик, и у них были разные языки, что сначала показалось Годфредо странным.

— Но ведь они живут всего лишь за горой.

Однако потом он вспомнил, что французов и испанцев тоже разделяют лишь горы. Марими показывала ему другие поселения: Кавенгна и Сими. Они миновали горные вершины, где взору Годфредо предстала долина, покрытая дубовыми рощами. У нее не было своего названия, поэтому он нарек ее Лос-Энкинос[4].

Проходя через поселения других племен, дон Годфредо отметил отсутствие класса воинов. Похоже, что копья и луки изготавливали только для охоты, а не для войны. Споры между племенами, рассказывала Марими, обычно не носили серьезного характера и быстро разрешались. Обитатели Долины Дыма, по-видимому, в большинстве своем были людьми миролюбивыми и неагрессивными, в отличие от ацтеков, которые со своей развитой цивилизацией до завоевания были очень воинственным народом. И тогда дон Годфредо подумал об истории собственного народа, европейцев, написанной кровью через века. И новая мысль посетила его: неужели знания порождают агрессию?

Годфредо заметил, что, где бы они ни шли, девушка всегда бережно относилась к земле. Со всеми предметами она обращалась с уважением и почтением. Перед тем как снять фрукт с дерева или зачерпнуть воды из ручья, совершала что-то вроде простого обряда в виде просьбы или выражения благодарности. Годфредо видел, как индейцы извинялись перед животными, которых убивали:

— Дух кролика, я прошу прощения за то, что съем твое мясо. Пусть вместе мы завершим круг жизни, которая дарована нам Создателем Сущего.

Марими объяснила: топаа верили, что пойманное животное само покорялось охотнику, если люди относились к нему с должным уважением.

Их картографическое путешествие было недолгим, потому что Марими не хотела уходить далеко от племени, а Годфредо от берега океана. Когда они вернулись и карта была готова, Годфредо со всем усердием принялся записывать свою историю, которая, как он предвидел, по его возвращении будет иметь огромный успех в Испании и Европе. Наверху пергамента он написал: «Здесь начинается летопись и история моего жития среди дикарей-индейцев Калифорнии». И он взялся за перо и чернила со всей серьезностью человека, настолько преданного своему делу, что в его голове не осталось места для других мыслей. Годфредо делал это в надежде уберечь себя от судьбы худшей, чем оказаться в открытом море на доске: он начинал испытывать страсть к девушке, принявшей обет целомудрия.