Дальний поход - Андрей Посняков

– А вон, бегут! – закрывая от солнца глаза, молодой казак приставил ко лбу ладонь. – Ну да – они! Семка бежит… а Силантий – ковыляет. Палка у него, посох.

Стоявший рядом Афоня хмыкнул:

– Так попробуй-ко со сломанной ногой-то без палки! Как бы ты ковылял?

– А чего я-то? – испуганно перекрестился Ручеек. – Я ноги ломать не собираюсь. Иль ты, Афоня, мне такой судьбины желаешь?

– Я желаю? – пономарь возмущенно махнул рукой. – Вот ведь язык у тебя поганый, мелет, что мельница!

– У кого язык поганый? У меня?!

– А ну цыц оба! – сердито прикрикнул отец Амвросий. – А то как посейчас выкину обоих за борт – ужо, поплаваете, охолонитесь!

Косясь на священника, спорщики опасливо примолкли, знали – отец Амвросий на расправу крут, запросто со струга скинет.

– Причаливаем! – распорядился с кормы атаман. – Ганс! Твои люди – на разведку, гляньте там по лесам малость. А твоим, Василий, разбивать лагерь.

– Цу бефель, герр капитан! – мекленбуржец молодецки выпятил грудь и приосанился. – Сделаем!

Василий Яросев, опытный немолодой казак, исполнявший обязанности десятника, молча кивнул и, едва казаки высадились на берег, принялся деятельно распоряжаться.

– Дядюшко! – к Силантию Андрееву первым бросился племянник – Кудеяр Ручеек. Дядюшко! Уж не чаял и свидеть!

– Ну, ладно, ладно, – Силантий смущенно похлопал племянника по плечу и улыбнулся подошедшему атаману. – А мы, почитай, кажный день вас ждали. Вот, примерно прикинули, когда бы должны. Кой-что с того струга, что волнами выкинуло на берег, к шалашу перетащили… не много – с меня-то работник никакой, один Семка таскал. Ничего, не отлынивал, работал справно! Верно, Семка?

Сема Короед, подойдя, поклонился. Загорелое, измазанное грязью, лицо его озарялось самой радостною улыбой – ну наконец-то явились свои! Не забыли, не промахнулись, не потеряли.

– Ну, как вы тут? – обнявшись с Силантием, поинтересовался Иван. – Людоеды да тварюшки гнусные не объявлялися?

– Тварюшек токмо дохлыми видели, песцы их обглодали живо. А людоеды вокруг похаживали, да к нам подойти не могли, выли. Это кто с вами? – Андреев пристально всмотрелся в деловитую суету. – Не господине Енко Малныче часом?

– Он, – кивнул атаман. – А что ты спрашиваешь?

– Много добра он для нас с Семкой сделал. И ногу мне спас, и людоедов заговорил умело. Видать, силен кудесник! – покачав головой, Силантий пошатнулся и уселся на плоский камень. – Не совсем еще срослась нога-то, ну да не ноет уже – обузой на струге не буду. Так мыслю, к Печоре-реке нынче на двух стругах пойдем? Третий-то – тот, что в воде, навряд ли починить сможем.

– Завтра делами займемся, – Иван озабоченно потер виски. – Сегодня глянем только – что там да как. А казаки отдохнут покуда – баньку устроим, попаримся!

– Банька – это хорошо, – довольно покивал старый казак. – Мы-то с Семкой, к слову сказать, только в ручье и мылись – в заливе-то студено, а до бани не дошли руки.

– Ничего, козаче, зато у нас дойдут.

Пока ватажники разбивали бивуак и занимались разведкой, атаман распорядился спустить со струга прихваченную с собой лодку, обтянутую прочной и красивой шкурой водяного змея, и, прихватив с собой Костьку Сиверова с Чугреевым Кондратом, отправился на рекогносцировку.

Сначала тщательно осмотрели выброшенный на отмель струг, не особенно сильно и пострадавший.

– Дюжину досочек заменить, – прикидывал Сиверов. – Ну, и пару шпангоутов.

– Чего-чего? – удивился Кондрат. – Каких еще шпан…

– Распорки такие, на корабле, ну, ребра, что ли… Заплатку бы поставить еще! Шкура нужна добрая.

– А ни змеев, ни ящеров тут не водится, – задумчиво протянул Чугреев. – Оленья же шкура не подойдет. Может, с того струга обшивку сымем?

– Поглядим, – атаман покусал губу. – Давайте, гребите, козаче.

Затопленный струг хоть и лежал неглубоко, но вытащить его на берег казалось весьма проблематичным. Да и вряд ли игра стоила свеч – вся корма судна была разрушена, в бортах зияли пробоины, сквозь которые тускло белели бивни.

– Достать не достанем, – деловито прикидывал Костька. – Одначе, бивни вытащить сможем. Да и обшивку снимем… Надо только казаков, что нырять будут, потом сразу в парную.

– Это – само собой, а как же!

Иван уже мысленно расписывал для себя завтрашний день, кого куда послать, кого поставить в начальники, а кого – в караулы.

Уже к вечеру была готова баня: казаки обтянули оленьими шкурами вбитые в землю колья, притащили со струга бочку, натаскали воды, камней для жара, да живенько разложили костер, такой, что камни затрещали.

Тем временем вернулся с докладом немец: ничего подозрительного его люди в ближайшей округе не видели, разве что заброшенную стоянку зверолюдей с разбросанными тут и там расколотыми черепами, судя по отсутствию массивных надбровных дуг, принадлежавшими несчастным казакам. Черепа разведчики с молитвами предали земле, да, насыпав холм, водрузили крест, сбитый из двух березок. Постояли, сняв шапки, да, поклявшись отомстить, пустились в обратный путь, в лагерь.

Отец Амвросий, узнав о том, упросил атамана завтра же устроить молебен.

– Больше ничего не заметили? – Когда все отошли, Иван придержал немца за локоть. – Я ведь вижу, ты не хотел при святом отце говорить…

– Да уж заметили, – хмуро кивнул Штраубе. – Лягух распятых. Ящериц. Трогать не стали.

– И правильно. – Иван потрогал шрам на виске. – То обереги. Чужое ведовство, не наше… Однако, если б не оно, чую, Семка с Силантием не выжили бы.

– То Генрих все? – немец кивнул на колдуна, с самым беспечным видом прогуливавшегося по кромке прибоя.

Наемник так и звал Енко на свой манер – Генрихом, хотя близко с ним не сходился, так, пировал пару раз, было.

– Уж ты и скажешь – Генрих! – засмеялся Егоров. – Может быть, герцогом или графом его назовешь?

– А что? – Немец пожал плечами. – Я ж всегда говорил, что наш колдун человек кровей благородных, не простолюдин, то издалека видно. Он-то сам что про семью свою рассказывал?

– Да мало что. Впрочем, я особо-то пока и не спрашивал.

– А надо бы спросить! – уверенно заявил Ганс. – Может, он вообще опальный принц, королевских кровей?! А мы ему поможем… Представляешь герр капитан, какой союзник будет?

– Да какие у самоеди короли?! – отмахнулся Иван. – Так, вожаки… как у людоедов.

– Ну, пусть вожди, герцоги, – немец упрямо набычился. – Нам-то уж все равно, как они там зовутся? Главное, чтоб это были благородные люди. Такие слово дадут – не нарушат, с простолюдина же – какой спрос? Ты, капитан, Генриха с нами в баню сегодня зови, потом небольшой пир устроим. Там и разговорим, про семью расспросим.

– Пир, говоришь? – погладил шрам атаман. – А что, есть чем пировать?

Немец тряхнул головой и закашлялся:

– Ну, герр капитан, обижаешь! А то мы бражку перед долгим путем не поставили! Голубика на болотах поспела уже.

В отличие от других народов тайги и тундры, сир-тя обожали купаться – хватало в их земле и рек и озер с теплой и прозрачной водою. Вот и Енко Малныче от бани не отказался, хотя, что это такое, не знал, а когда узнал – было уже поздно. Ну, не выбегать ж с воплями – мол, душно мне, жарко!

Терпел колдун, даже веником березовым похлестался, да вместе со всеми – в студеную водицу, в бухточку – прыг! Только брызги полетели.

После баньки уселись у разбитого рядом с ельником атаманского шатра да принялись пить брагу. Напиток сей для Енко в новинку не был, сир-тя что-то подобное знали, правда, как-то по-особенному готовили… сушеных мухоморов добавляли, что ли?

– О, нет, нет, не мухоморы, – показывая крепкие белые зубы, смеялся гость. – Сок забродивших ягод и без них достаточно хорош.

– А в вашей семье, уважаемый, его часто пили?

– Бывало, что и пили, – перестав смеяться, невесело скривил губы колдун. – Пока была семья.

– А что с ней сталось?

Енко пожал плечами:

– Интриги. Нет больше семьи. И меня нет в славном городе Хойнеярге, а есть лишь гнусный похотливый ящер Еркатко Докромак да его лизоблюды приближенные. И еще – Эрвя-пухуця, старая ведьма.

– Извини, если мои слова вызвали у тебя лавину грустных воспоминаний, – поставив опустевшую кружку на импровизированный стол из притащенного казаками камня, несколько витиевато выразился атаман.

Еще в бане все как-то незаметно перешли на «ты», что, впрочем, особой открытости гостя не способствовало, колдун по-прежнему оставался себе на уме, хотя внешне и выказывал дружелюбие.

– А ты, Генрих, имеешь какие-то права на власть в своем городе? – Ганс Штраубе аппетитно хрустнул крылышком запеченной в глине утки. – Твой род ведь не хуже какого-то там похотливого засранца старика?

– Ничуть не хуже, – тотчас же подтвердил Енко Малныче. – Даже лучше! Много-много лучше. Правда, сейчас – увы… Сами знаете, и мне-то самому не только в родной город – в страну путь заказан.