Наваждение - Мелани Джексон

Суинберн Алджернон Чарлз. Сад Прозерпины.

Я был на пути в Турнэ, когда мне сообщили, что в гостинице остановился монсеньор граф де Сен-Жермен. Я захотел быть представленным ему. Он согласился на аудиенцию, но с тем лишь условием, что он сохранит инкогнито и я не буду настаивать разделить со мной еду или питье.

Глава 9

— Раздевайся и ложись, — велела Нинон Мигелю, расстегивая рюкзак, оставленный на крыше. Она начала быстро разматывать цепи, которые обернула вокруг колокола и для верности закрепила еще S-образным крюком. Они были тяжелыми, стальными, вместо привычных алюминиевых. Как только он разделся, она накинула цепи ему на запястья, лодыжки и, обернув вокруг пояса, застегнула. Она приказывала рукам не дрожать. Это было довольно сложно, потому что от растущего электрического напряжения в воздухе ее мышцы непроизвольно дергались. К этому примешивался еще и легкий страх — как же иначе, когда собираешься украсть огонь у богов?

— Попахивает каким-то сексуальным извращением, — сказал он, поднимая руки.

Она слегка ему улыбнулась. Ветер так и норовил отхлестать их, хватал за волосы. Теперь, когда она перестала перемещаться с места на место, гроза уверенно шла к ней.

Она опустилась рядом с ним на колени, сорвала с шеи медальон, открыла его и положила ему на сердце. Затем с силой вдавила его так, что маленькие шипы вонзились в кожу.

— О, по-моему, ты решила со мной поквитаться.

— Извини, просто нам понадобится стальная пластина над сердцем, — сказала она, но большую часть слов скрыл от него ветер. На самом деле ей не особенно хотелось ему что-либо объяснять. Большинство людей будут категорически «против», если им предложат соорудить на груди нечто наподобие громоотвода.

— А разве ты не хотела, чтобы сначала я тебя… изменил? — спросил он.

Она посмотрела на неотступно надвигающийся грозовой фронт и с сожалением покачала головой.

— Нет времени. Придется сделать это после.

Если, конечно, это «после» наступит.

Она достала второй медальон, на этот раз не декоративный, и, с силой хлопнув по нему, ввела шипы себе в тело. Движение было отработанным и, должно быть, показалось наблюдательному Мигелю убедительным, хоть он не мог не заметить тоненькую струйку крови, стекающую у нее по животу.

— Прости, у меня нет времени сделать местный наркоз, — прокричала она. Но о том, что у нее не хватило времени и на то, чтобы поместить защитную прослойку между металлом и кожей, она упоминать не стала. Вся система была сработана кустарно, поэтому наверняка будут ожоги. Раны быстро затянутся, но перед этим немного поболят.

Мигель кивнул. Молния была уже совсем близко. Он принялся считать вслух секунды между вспышкой молнии и грохотом грома:

— Тысяча-один, тысяча-два …

— Еще не поздно передумать.

Она не могла об этом не сказать. У нее не было времени объяснять, что влечет за собой такое превращение: необходимость подставляться под огонь с интервалом в несколько десятков лет и поначалу слабый, но с каждым разом все более основательный сдвиг в мозгах, который в один прекрасный день лишит его рассудка. Кроме того, некоторые болячки после превращения могут вернуться и даже усилиться, в то время как иммунитет к ним будет таять. В его случае речь шла о вампирской жажде крови.

Если бы у нее было больше времени, она подождала бы встречи с Байроном и попросила его о помощи. Поэт вроде бы вынужден был обновляться не так часто, как она. Возможно, Диппель успел усовершенствовать процесс, прежде чем «вылечил» поэта от эпилепсии.

— Нет, уже поздно. Уже много лет, как поздно. — Он заглянул ей в глаза. — Если есть хотя бы ничтожная надежда, что это поможет сдерживать вампиризм, я не могу упустить такой шанс. Я уже долгое время нахожусь на грани и чувствую, что начинаю сдавать. Рано или поздно я убью кого-то.

Она понимала. Иногда Сцилла оказывалась хуже Харибды.

— В любом случае ты можешь стать третьим колесом для моего велосипеда, пока я не научусь на нем кататься.

— Договорились.

Нинон набрала во второй шприц дозу адреналина и амфетамина.

В последнюю очередь она сняла контактные линзы — будет очень нехорошо, если они растают прямо у нее на глазах. Она подняла взгляд, и он впервые увидел ее истинные глаза. И судорожно вздохнул. Она знала, что ее радужка стала абсолютно черной. Кожа тоже начала светиться. Она надеялась, что никто не додумается взглянуть на крышу церкви, иначе слухи о том, что церковь посетил ангел, обеспечены.

— Я бы с удовольствием освободила тебя от этой части действа, — сказала она между завываниями ветра.

— Мне не нужны поблажки.

— И все же…

— Знаю. Я тоже не могу сказать, что мне до ужаса хочется сделать тебе больно…

Нинон скинула с себя остатки одежды. Она осторожно легла сверху, животом к животу, с силой зажав в кулак цепи на его запястьях. Она чувствовала гулкое биение его сердца. При других обстоятельствах поза выглядела бы весьма эротично, но сейчас они не способны были испытывать ничего, кроме томительного предчувствия ужаса.

— Тысяча-один… Молния следит за мной, правда?

— Нет, скорее за мной. Держись, — пробормотала она. — Сейчас будет не самая приятная часть.

Мигель, проследив за ее взглядом, повернул голову на восток, туда, где кипящая буря уже переваливалась через зубцы церковной стены. И снова взглянул ей в лицо. Она смотрела не на облака. Он опустил взгляд, чтобы понять, куда же она все-таки смотрит. Два шприца, которые она приготовила, лежали неподалеку на рюкзаке. Ее доза, более маленькая, была ближе.

— Мне нужно будет схватить их моментально. До того как у меня остановится сердце и я лишусь зрения, — пояснила она. — Мы оба ослепнем, и у нас будет только минута, максимум две, чтобы успеть, прежде чем мозг начнет разрушаться. Если со мной что-нибудь случится, ты должен…

Гром грянул прежде, чем она успела договорить.

Воздух вокруг застыл, потрескивая, как ледяная корочка на воде.

— Тысяча-о… — только и успели произнести его губы, как в них угодила странная синяя молния. Этот удар они могли только почувствовать, но не услышать.

Крик рвался наружу, но легкие парализовало. Было такое чувство, что налетел целый рой ополоумевших ос, которые ринулись к коже, вгрызаясь в мышцы. У Нинон в голове вдруг прогремел гром, словно взорвалась граната, разрывая мозг на куски и превращая его в кучу ошметков. Свет и жар проникли в каждую клеточку ее тела, разнося по нему жестокое пламя. Это был огонь разрушающий, но в то же время и созидающий. Но он не походил на нормальный огонь — под его воздействием все внутри таяло и меняло форму. Он наполнял голову убийственным шумом, который нельзя было слышать ушами, а только почувствовать как пульсацию, прошедшую по волокнам соединительных тканей, потрясшую каждую молекулу ее тела и перемешавшую их между собой.

Ее мозг закипел, и на него разом обрушились все вкусы и запахи, которые ей когда-либо приходилось ощущать. Каждый нерв головного мозга ныл от перегрузки. Наверное, грешники в аду испытывали похожие чувства.

Потом стая черных птиц — воображаемая смерть — налетела и захлопала крыльями у нее в голове так, что уже невозможно было понять, что происходит с ее собственным телом или с телом Мигеля. Хотя Нинон и без того знала, что скоро они оба умрут. Она знала, что ее поразил электрический удар. То же произошло и с Мигелем. Его нечеловечески сильное тело выгнулось дугой, поднимая их обоих над крышей церкви. Это длилось целую вечность: боль и свет, и коварные птицы, которые норовили вытянуть душу из ее тела.

«Не-е-е-е-е-ет!» — закричала она птицам в голове, когда агония достигла апогея.

И вот все закончилось. Последнее, что она увидела, была молния, пляшущая на церковном колоколе. Огонь Эльма угасал всполохами жуткого, раскаленного добела света. Мир перед глазами потемнел. Она ослепла. Она была мертва. Снова.

Но она была готова к этому. Каждый раз повторялось одно и то же. Она уже не боялась. Не боялась за себя. Но Мигель — это совсем другое дело. Нужно поторапливаться. В первый раз это было ужасно — потеряться в кромешной тьме смерти, но умереть не до конца, осознавать все происходящее вокруг. Но она понятия не имела, как на это отреагирует вампир. Зверь мог обезуметь, и тогда никаких цепей надолго не хватит.

Ее мышцы обмякли и висели мертвым грузом. Усилием воли она заставила руку подчиниться и нащупать шприц, хотя каждое движение напоминало утихающую агонию.

«Скорее подними его!» — приказала она руке. И та снова повиновалась, пусть даже не так быстро, как хотелось бы.

Сначала Мигель? Нет, ей нужно видеть, что она делает. В противном случае она может просто не дотянуться до его шприца. Ее руки теряли чувствительность — до них наконец-то стало доходить, что они мертвы.