Тени в лабиринте - Владимир Безымянный

С видом художника-дизайнера, выкладывающего из множества составных частей мозаичное панно, Чижмин описывает увиденное и услышанное им за истекшие сутки. Изложение сопровождается краткими комментариями и небольшими лирическими отступлениями, что не очень-то соответствует духу и букве официального отчета, зато позволяет воочию представить картину происшедших событий.

На след ушедшего в бега директора "Прогресса" удалось выйти сотрудникам новосибирского линейного отдела милиции, которые проделали титаническую работу, опросив сотни бригад проводников. Вчера вечером кропотливый труд увенчался успехом - проводница поезда "Новосибирск Одесса" Галина Круглякова опознала на фотографии пассажира, который ехал в ее вагоне. Круглякова сообщила, что мужчина, взяв билет до Одессы, трое суток практически не покидал своего купе, а утром восемнадцатого октября незаметно сошел с поезда либо в Верхнеозерске, либо в Красном Куте - за одну остановку до Верхнеозерска. На расспросы удивленной проводницы сосед Ферезяева по купе ответил, что тот объяснил свое неожиданное решение желанием повидать фронтового товарища.

- Такие вот пироги, - резюмирует Чижмин, приканчивая третью чашку чая.

Да, пироги отменные, с острой начинкой... Утром восемнадцатого... О совпадении здесь не может быть и речи. - Соображаешь, какой значимости данные ты привез? Молодчина!

- Фактик действительно валит с ног, - невозмутимо произносит Лева. Есть еще кое-что по поводу "технологии" хищений.

- Выкладывай.

В течение десяти минут Чижмин поясняет, с помощью каких ухищрений с территории зверосовхоза вывозилась и по дороге до железнодорожной станции "испарялась" определенная часть груза. Для такого старого зубра, как Антон Васильевич, информация несомненно представляла бы профессиональный интерес, я же не хочу раздваивать внимание, поэтому улавливаю на слух только обрывки фраз типа "криминал - он и в Африке криминал...", "неопровержимое доказательство вины...", "Перцовский попросту не мог не знать этого..."

- Лева, переведи дух, - вклиниваюсь я наконец в монолог. - Сделаем так: я сейчас еду в управление, а ты составь рапорт и до обеда можешь отдыхать. Потом, возможно, понадобишься.

- В каком амплуа? - живо интересуется Чижмин.

- В качестве говорящего вещественного доказательства, если не хватит прочих аргументов для начальства, - шучу я.

На площадке переходного яруса третьего этажа, напротив лифта, я вижу Конюшенко, беседующего с пожилой женщиной в форме - инспектором по делам несовершеннолетних. Заметив меня через натянутую между пролетами стальную паутину, Антон Васильевич вежливо обрывает разговор. Напористое рукопожатие.

- Как настроение, угрозыск?

- Спасибо, вашими молитвами.

- Жалуется Лидия Викторовна, смотр у них сегодня, а шефы опять подвели. Ты ведь в курсе?

- Мне только проблем Лидии Викторовны недостает.

Перебрасываясь отвлеченными фразами, мы подходим к кабинету Конюшенко. Сотрудники с любопытством поглядывают вслед начальнику ОБХСС на днях он забрал из роддома жену с очаровательными двойняшками.

- Тебя Струков что, задержал вчера? - интересуюсь я уже в кабинете.

Антон Васильевич не спеша включает электрокалорифер, толстая спираль постепенно краснеет.

- Он остановил меня после совещания, - произносит Конюшенко, прикидывая, как бы перескочить на другую тему, - и спросил, насколько серьезны основания подозревать Кормилина.

- И ты?

- А что я? Я начал объяснять результаты предварительного следствия, упомянул про возможную "деловую" связь между замдиректора фабрики и агентом снабжения, потом вспомнил, что оставил зонт на "субординационном" у Коваленко, а погода нынче сам знаешь...

- Знаю, все знаю, - киваю я, - Владимир Петрович обожает коллекционировать контраргументы. Но меня самого крайне интересуют взаимоотношения Кормилина с Перцовским. Как ты догадываешься, не из чистого любопытства.

По кабинету расползается тепло. Конюшенко похрустывает суставами пальцев.

- Перцовский оказался темпераментной личностью, - задумчиво говорит он, - на допросе метался, как затравленный, постоянно переводил разговор на свое семейное положение, напрашиваясь на сочувствие. Четверо детей, у жены здоровье слабое, астма... Живут в коммуналке с тремя соседями. Полностью признавая свою вину, Александр Маркович ставил это обстоятельство на третий план по сравнению с материальным обеспечением семьи и улетучивающейся возможностью получения новой квартиры.

- Полностью ли? - сомневаюсь я.

- В отношении себя - да. Перцовский не отрицал, что получал в зверосовхозе большее количество ондатры, чем приходило на фабрику. Куда девались излишки, его не интересовало. То есть он просто закрывал на это глаза. Как вознаграждение - премии, отгулы и обещания при первой возможности предоставить семье четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами. Как альтернатива - угроза неприятностей, вплоть до увольнения. В конце допроса он плакал.

- Тебе жаль его?

- Детей жаль. Хотя это не самый трагичный эпизод в моей практике.

Конюшенко умолкает и машет рукой, как бы отгоняя налетевшие сантименты.

- А кто конкретно подачками и угрозами толкал Перцовского на неблаговидные дела?

- Представь себе, конкретно он никого не назвал, несмотря на то, что мог попытаться переложить часть ответственности на директора фабрики Осипова или того же Кормилина. Все получалось вроде бы по закону: привез шкурки - молодец, не привез - сорвал квартальный план, а тут уж пеняй на себя. Что до Кормилина, - продолжает Антон Васильевич, расхаживая по кабинету, - думаю, доказательства его причастности к махинациям с мехами будут лежать вот на этом столе сегодня к вечеру. Допустимая погрешность во времени - в пределах моей компетенции.

Посмеиваясь, я затрагиваю близкую Конюшенко тему.

- На фабрике дела идут нормально или требуется наше вмешательство?

Не замечая иронии, начальник ОБХСС пулеметной очередью выдает схему получения денег из ничего. Оказывается, все обстояло очень просто. К надомницам, которые были закреплены за ателье No 3 и, как предполагалось, занимались в основном "массовкой", поступала львиная доля левых шкурок. Затем реализаторы сбывали по одним и тем же накладным шапки, как пошитые в ателье, так и прошедшие через руки работниц "домашнего фронта".

Имели место и другие способы извлечения прибыли. В частности, тот же надомно-подпольный цех работал по принципу "безотходного производства". Допустимые ГОСТами обрезки меха использовались для пошива манжет, воротников, а иногда и шапок, которые потом реализовывались в пригороде на предпраздничных ярмарках. Весьма экономно, и в ведомости не вписывается.

- Фокусники, иллюзионисты! - вдруг распаляется Конюшенко. - Ну ничего, до всех доберемся! Кстати, вчера мы произвели еще несколько арестов. К небезызвестным тебе Перцовскому, Захарову и Фельдману добавились Семаков, Эльяков, Киперштейн...

- Погоди-погоди! - перебиваю я. Наверное, мое лицо становится необычно выразительным, потому что Антон Васильевич взирает на меня с неподдельным интересом. - Какой Эльяков?

- Георгий Никодимович Эльяков, заведующий ателье No 3. А что такое?

- Да ведь этот Эльяков вращался в компании картежников, которые собирались на квартире у Кормилина. Между прочим, в день убийства Моисеева он там отсутствовал. Как насчет небольшого дознания?

- Всегда за! Мы уже имели удовольствие с ним побеседовать. Ушлый тип с претензией на светские манеры. Впрочем, сам посмотришь...

И вот я созерцаю сидящего по другую сторону стола Георгия Никодимовича. Завателье имеет широкий лоб с выступающими надбровными дугами, массивный подбородок, чуть загнутый вниз типично боксерский нос, редеющую шевелюру и печальный взгляд. Я представляюсь. Конюшенко сидит у окна, перебирая клавиатуру пишущей машинки и, по договоренности, в допрос не вмешивается.

- Я ознакомился с протоколом вашего первого допроса. Уточним кое-какие детали.

- Можно и уточнить, - криво улыбается Эльяков, - хотя, как я понимаю, от меня здесь не зависит, что можно, а чего нельзя.

Пропустив мимо ушей эту реплику, я продолжаю:

- Вы знакомы с Кормилиным Иваном Трофимовичем?

- Было бы странно отрицать столь очевидный факт.

- Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

Эльяков прикусывает губу и пожимает плечами. По всему видно - на душе у него кошки скребут.

- Длинная история, - с натугой выдавливает он.

- Расскажите, чего уж там. Человек вы интеллигентный, образованный, а с головой окунулись в круговорот сомнительных делишек, за которые рано или поздно приходится платить дорогой ценой.

- По-моему, платить приходится всегда и за все. А что касается моего знакомства с Кормилиным, то оно произошло несколько лет назад на дне рождения тестя.

- Последний, если не ошибаюсь, директор вашей фабрики?