Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Александр Жабинский

«Крестьяне, селившиеся в городах, приносили с собой навыки общинного устройства. Строй общины-марки, измененный в соответствии с условиями городского развития, сыграл очень большую роль в организации городского самоуправления… Особенностью средневекового ремесла в Европе была его цеховая организация. Цехи представляли собой особые союзы-объединения ремесленников определенной профессии в пределах данного города… Цех строго РЕГЛАМЕНТИРОВАЛ производство, через избранных должностных лиц он следил, чтобы каждый член цеха выпускал продукцию определенного количества… Уставы цехов строго ОГРАНИЧИВАЛИ число подмастерьев и учеников, ЗАПРЕЩАЛИ работу в ночное время и праздничные дни, ОГРАНИЧИВАЛИ количество станков, регулировали запасы сырья».[16] (Выделено нами. – Авт.)

В XII–XIII веках в городах-полисах шла борьба за власть между цехами и городским патрициатом (землевладельцами и богатыми домовладельцами). Так формировалось сословие бюргеров в средневековой Европе, и такой же процесс описывает нам Л. Глускина, но происходил он якобы в античной Греции. И дальше параллели между ее античным миром и Европой – поразительные:

«Наемничество, распространение которого было прямым следствием развивающегося кризиса полиса, в свою очередь явилось фактором, усугублявшим и углублявшим этот кризис… Отряды таких наемников, возглавлявшиеся опытными командирами, представляли собой готовый горючий материал, который самим своим существованием способствовал вспышкам новых конфликтов как между различными государствами, так и внутренних».

Да ведь это же средневековая Италия! В 1378 году произошло крупное восстание чомпи (ремесленников, которым отказывали в создании своих цехов) во Флоренции:

«В июле доведенные до отчаяния чомпи двинулись к Старому дворцу, резиденции правительства. Вскоре запылали дома богачей, а их владельцы бежали… В конце августа вооруженные отряды наемников в союзе с ополчением феодалов разгромили повстанцев… С помощью наемников во главе с их предводителями – «кондотьерами» – правительство Флоренции вело активную захватническую политику».[17]

То, что мы сейчас делаем, в кинематографе называется монтаж. Из кадров, снятых на одной площадке с разных точек, монтируется одна картина. А можно смонтировать две (а то и три), что и сделали историки посредством неверной хронологии.

Но, может быть, у кого-то наше сравнение светлой и счастливой поры греческих полисов и мрачного средневекового города вызвало раздражение?… На этот счет существуют разные мнения. Например взгляды Ницше на устройство жизни в Древней Греции таковы:

«Греки вовсе не были гуманным народом… Их культура была культурой узкого слоя господ, стоящих над массой вьючных животных».

Представления историков о своем предмете, как видим, могут быть весьма субъективны. С одной стороны, нам сообщают, что в полисах развивались науки, искусства (это при преследовании ремесленников и торговцев, приносящих полису деньги?) и философия. С другой – что в эллинистическую эпоху «ни производство того времени, ни философия не имели нужды в расширении научного кругозора».

Александр Македонский наплодил полисов по всему миру, после чего «полисное мышление» само собой разрушилось. Фантастика!

Развитие философии, литературы и искусства в «античности» налицо: софисты, Академия Платона, аристотелевский Ликей, затем «сад Эпикура», стоики, перипатетики. С другой стороны, как пишет О. Фрейденберг, «когда появляется Лукиан, философия уже носит характер не творческой науки, а давно изготовленного к употреблению предмета просвещения… Это греческий ренессанс, который отличается от итальянского тем, что возрождает самого себя».

Вот вам еще одно «возрождение» – самого себя. Забавно, однако, что история Древней Греции изобилует подъемами и падениями, и началось это задолго до Платона и Эпикура.

В книге «Раннегреческий полис» Ю. Андреев сообщает:

«…В конце XIII в. до н. э., когда на страну обрушились дикие орды северных пришельцев, опустошая все на своем пути… Некоторые области Средней Греции лишились большей части своего населения и почти совершенно обезлюдели».

Кто же это такие были? Читаем, и вдруг наґ тебе:

«Мы ничего не знаем ни об их (пришельцев) происхождении, ни о маршруте, по которому они пришли, ни о том, наконец, куда они исчезли после того, как разграбили и опустошили всю страну».

Так, может быть, их и не было? И дикие орды лишь привиделись историкам? Или, что вернее всего, все эти описания лишь сохранившееся в фольклоре воспоминание о крестовых войнах?…

«Дальнейший ход событий во многом неясен… В это время продолжается и, по-видимому, еще больше возрастает отток населения из материковой и островной (!) Греции».

То есть местное население, разбежавшись во время нашествия неизвестно какого врага и даже уплыв с островов, напрочь отказалось возвращаться в покинутые города после прекращения нашествия, чтобы начать строить новую жизнь, а продолжает жить в шалашах и пещерах. И пришельцы тоже в старых городах жить не желают, ведь они – «дикие варвары». (Ау, санитары!) Кто же там и, главное, что «возрождал»?

«Основная часть населения, – продолжает фантазировать историк, – или постоянно кочевала с места на место или ютилась по незначительным деревушкам, от которых не осталось никаких следов… Расположенные на их (городов) территории дворцы и другие постройки разрушены и лежали в развалинах. В них никто уже больше не жил».

Впечатление такое, что кто-то запустил кинопленку в обратном направлении. В самом деле, историк рассказывает здесь о 4-м траке, а это нисходящая ветвь синусоиды, регрессная. Так что ничего удивительного, что в этой истории дела идут все хуже и хуже:

«Общее число мест, где обнаружены следы микенской культуры на территории Арголиды, составляет 44 наименования. В следующий за катастрофой период их число сокращается более чем вдвое – до 19 наименований. Для Мессении аналогичное соответствие составляет 41 к 8, для Лаконии 30 к 7, для Беотии 28 к 5… Следы поселений, которые можно было бы датировать периодом 1100-900 гг. до н. э. на территории Балканской Греции и большей части островов Эгейского моря, чрезвычайно редки».

Итак, в XIII веке от пришедших неизвестно откуда неизвестно кого разбежались греки материка и островов, а в XII–XI веках до н. э. якобы перерождается микенская культура, причем здесь уже местное население (кстати, неизвестно из кого состоящее) ведет себя по-варварски, без всяких пришельцев. Объяснения происходящего очень туманны. Дж. Перкис пишет по этому поводу в книге «Греческая цивилизация»:

«Старый способ объяснять культурные и лингвистические изменения рядом «нашествий» больше не приветствуется и не считается убедительным. С современной точки зрения, большинство людей – и, разумеется, их предки – всегда жили на одном месте, и существует много внутренних причин, объясняющих, почему меняется культура и язык».

Но время не течет вспять. Как же сам Дж. Перкис объясняет «обратный» ход истории? Ответа нет. Зато потом начинается какой-то греческий ренессанс, «возрождающий сам себя». А с I века н. э. греческая цивилизация опять падает, и даже писатели возвращаются к языку четырехсотлетней давности (!), зато римская цивилизация почему-то возвышается именно на фоне падения греческой. Из чего складываются столь странные представления о начале литературы, вообще об истории? Не морочат ли нам голову?

Мы отказываемся верить этим ничем не подкрепленным выдумкам и приходим к выводам, что поскольку архаическая форма полиса относится к XI–XII реальным векам, то к этому же времени относится и зарождение письменной литературы.

И хотя в «Истории всемирной литературы» сказано, что «Старые» литературы… были замкнуты в своем существовании рамками Древнего мира, и даже те творческие импульсы, которые они передали литературам – своим преемникам, были исчерпаны последними еще в Древности», – это всего лишь очередная попытка объяснить необъяснимое. На деле европейцы старательно творили свою собственную средневековую историю. Потом появились Скалигер и Петавиус и объявили: и не жили вы, а возрождали прошлое, да не свое, а чужое, – никому неведомую античность! Одно можно сказать твердо: люди, которые все это придумали, веселились от души. Нашим же современным литературоведам остается только, зажмурившись от стыда (хочется все же верить в их человеческую честность), плести такие, например, кружева:

«Но я имела в виду историческое своеобразие Греции, еще мало изученное, которое сложилось в результате перехода и трансформации государственных (условный термин) форм, – всех этих эгейских культур, Крито-Микен и прочей чертовщины… Эволюции, конечно, не было, но из одной культуры вырастала противоположная, другая» (О. Фрейденберг).