Мама для подкидыша - Мила Реброва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом меня ведут в огромный банкетный зал и ставят около фотозоны, куда тут же слетается очередь из желающих сфотографироваться с невестой.
Тут и там слышатся восторженные возгласы, и я даже не сразу понимаю, что они посвящаются мне.
День тянется безумно долго, голова готова лопнуть от шума живой музыки, а ноги гудят от стояния на каблуках.
К счастью, меня зовут на фотосессию с женихом, но только вот вместо нее ведут в свободную комнату, одну из тех, что выделяют для гостей.
– А как же?.. – не успеваю я закончить, как девушки, что помогали мне, хихикая убегают, а в комнату входит Дударов. – Так это твоих рук дело?
– Чьих же еще, – ухмыляется он.
– А можно узнать цель?
– Всего лишь хочу облегчить тебе участь.
Тут-то я и замечаю в его руках пакет.
– Что ты…
– Иди сюда, садись, – направляется он к дивану и похлопывает по нему. – Да не съем я тебя!
– Может, ты голоден? Кто тебя знает, – бурчу я скорее от смущения, чем от возмущения.
– Даже если голоден, тебя есть точно не стану. Слишком уж ты красивая, – смущает он меня еще больше, окидывая тем самым взглядом голодного кота. – Ну иди же, Красоточка.
Понимая, что веду себя глупо, следую его просьбе и подхожу. Аккуратно сажусь и жду его действий.
А действия меня просто поражают. Шамиль тут же встает передо мной на корточки и тянется к подолу моего платья.
– Ты чего?! – вскрикиваю я, отдергивая ноги, но Дударов уже успел схватить меня за щиколотку и стянуть одну туфлю.
– Так я и думал, – качает он головой, оглядывая мою покрасневшую ножку. Даже сквозь чулки было видно, что туфли нещадно натерли мне ноги. – Зачем вы, женщины, сами над собой так издеваетесь? Под твоим платьем не видно, во что ты обута, так зачем надевать такую неудобную обувь?
– Обувь? – глупо хлопая глазами, переспрашиваю я.
– Ну да, я заметил, что ты то и дело переступала с одной ноги на другую, – достает он из пакета кеды, продолжая меня удивлять. – Переобувайся, и пойдем делать фото. Наши мамы очень старались, украшая отдельный зал и беседку цветами. И я хочу, чтобы на этих фотографиях ты улыбалась, а не корчилась от муки из-за натертых ног, – вроде как ворчит он, но то, как касается моих ног, дает мне понять, что это больше напускное недовольство.
– Кто бы мог подумать, что грубиян с той трассы может быть таким милым, – припоминаю я наше первое знакомство.
– Грубил твой виноватый в столкновении таксист, – уже надев и зашнуровывая один кед, отвечает он. – Не жмет?
– Нет, где ты их только взял? – удивляюсь я, видя, что обувь новая.
– Съездил в ТЦ и купил, – приступает ко второй ноге мужчина. – А эти твои пыточные туфли надо выкинуть!
– Вот еще! Ты знаешь, какие они дорогие? – возмущаюсь я, смотря на неудобные, но такие красивые туфельки, что лежат рядом с Дударовым.
– И что? Твое удобство куда важнее каких-то там туфель.
«… – Мне холодно! – возмущаюсь я, когда муж с силой вырывает из моих рук накидку.
– Потерпишь! – зло рычит он сквозь зубы. – Люди должны видеть твои украшения, ты представляешь собой мой достаток, и мне плевать, если ты немного замерзнешь. Не сахарная…»
– Хади? Что такое? – вырывает меня из кошмара прошлого обеспокоенный голос Шамиля. Моего мужа. Именно сейчас я в полной мере поняла это. Я больше не жена Азима.
– Спасибо, – моргая, силясь не дать прорваться своим слезам, шепчу я. Неужели мужчина действительно может быть таким заботливым?
– Было бы за что, Красоточка, – сжимает он мою лодыжку и, нежно погладив, опускает ногу на пол. – Теперь пошли. Нас ждет не меньше часа муки под прицелом камеры.
Шамиль
– Не смущайся, брат, положи руку невесте на талию, – инструктирует меня фотограф. Усмехаюсь тому, что кто-то думает о том, что меня в принципе кто-то может смутить, и кладу руку, куда велено. Хади вздрагивает, напрягается, но не возражает. Сейчас, без каблуков, она еле достигает своей макушкой моего плеча, и я со злобой думаю о том, как у кого-то вообще могла подняться рука на такую хрупкую, милую и заботливую девушку. О чем вообще думают мужчины, считающие себя вправе бить женщин? Да и как называть мужчинами обижающих тех, кто слабее и не может дать сдачи?
– Ты в порядке? – заметив мой хмурый взгляд, спрашивает Красоточка.
– Прости, задумался, – качаю я головой, пытаясь выкинуть из нее ненужные в такой момент мысли, и встаю в нужную позу.
Мы делаем миллион фотографий: сначала в комнате, потом на улице, в беседке, где среди выпавшего снега выложили алые розы. Правда, тут мы задерживаемся совсем ненадолго, ведь на улице просто мороз, Хади то и дело стучит зубами, хоть и пытается улыбаться и вставать в нужные позы.
– Ну всё, хватит, – даю отбой фотографу. – Материала отснято столько, что и за день не пересмотреть.
– Да, думаю, хватит. Я вышлю их месяца через два, – подходит он ко мне и пожимает руку. – Счастливой вам семейной жизни. Пусть Всевышний благословит вашу пару.
– Спасибо, брат, – жму руку в ответ, прощаюсь и веду свою Красоточку в ту же комнату, где оставил ее туфли.
– Мы зачем сюда?.. – всё стучит она зубами, пытаясь согреться. Кутается в свою шубку, которая больше играет роль аксессуара, чем реально греет.
Снимаю свой пиджак и, усадив на стул, оборачиваю его вокруг нее.
– Я попросил принести горячего чая, выпьешь и согреешься, – беру я ее ледяные ладошки и тру, пытаясь согреть.
– Я ужасная мерзлячка, – признается она, почему-то выглядя виноватой.
– Это не проблема, сейчас я тебя согрею, – успокаиваю я ее, а потом замечаю ее маникюр. – Ого!
Она почему-то тут же пытается скрыть его и тянет свои ладошки из моих рук, но я раскрываю ее кулачки и продолжаю любоваться ее красивыми пальчиками. Обычно у нее были аккуратно и коротко подстриженные ногти, но сейчас на смену им пришли ногти средней длины, украшенные снежинками.
– Мама настояла, – вздыхает она.
– Очень красиво.
– Да, жалко будет убирать, – соглашается она, всё еще выглядя скованной.
– А вот и чай, – с сожалением встаю я, услышав стук в дверь.
Официантка заходит в комнату и, расставив чай вместе с едой, которую я попросил принести, уходит.
– Давай покушаем, пока нас никто не хватился, – наливаю в две чашки чай и пододвигаю к ней ее любимый салат с рукколой и креветками.
– Я не хочу…
– Тогда я тоже не буду,
