Чужое оружие - Владимир Кашин

Однажды, когда Чепиков наблюдал за сборами жены, его охватило не то чтобы подозрение, а какое-то беспокойство: как там врачи лечат, что это за люди, у которых, задержавшись иной раз в Черкассах, она ночует? Решил разобраться и принять меры. Он отпросился в бригаде и сказал Марии, что поедет вместе с ней.

Жена не возражала. Даже, казалось, обрадовалась: давно бы так!

Тряслись на старой потребсоюзовской полуторке вместе с Ганной Кульбачкой, которая ехала на областную базу.

Мария была подчеркнуто ласкова. Чепиков давно не замечал у нее такого теплого, ясного взгляда. Диво, да и только!

В кабину с шофером Миколой сесть отказалась, хотя лезть в кузов с больной ногой Марии было нелегко — Чепикову пришлось буквально втаскивать ее за руки.

Они сидели вдвоем на доске, крепко обнявшись и прислонившись спинами к подпрыгивающей кабине. Ивану Тимофеевичу казалось, что остающаяся позади дорога уносит с собой и все их невзгоды, тревоги, отчуждение.

Возле поликлиники Иван Тимофеевич помог Марии слезть. Потом она о чем-то пошепталась с Кульбачкой.

Несмотря на очереди в длинных коридорах, Мария быстро зашла в нужный ей кабинет. Чепикову показалось, что она здесь легко ориентируется, медсестры называли ее по имени, встречали как старую знакомую. Даже некоторые больные, видимо постоянные посетители, здоровались с ней.

Иван Тимофеевич не посмотрел на часы, когда они вошли в поликлинику, но примерно за час Мария успела побывать в двух кабинетах и пройти процедуры. Чепиков давно собирался поговорить с врачами о болезни жены, сколько продлится лечение и нужно ли оно. Лекарствами хромоту ведь не излечишь, а ребенка у Марии все равно больше не будет, уже сказали. Зачем же ей сюда ездить, мучиться, тратить время и деньги? Каждый раз Мария накладывала целый узелок подарков для своих, как она говорила, спасителей. И сегодня привезла с собой увесистую кошелку!

Но к врачам Мария его не допустила. И Чепиков не стал ссориться с женой. Когда Мария закончила свои обходы, он обратил внимание, что кошелка с подарками все это время оставалась под стулом.

— Ты забыла одарить своих спасителей, — напомнил Чепиков.

Мария глянула на кошелку.

— Это для других, — твердо сказала она, — которые душу спасают.

Чепиков не стал допытываться, взял кошелку и пошел следом за женой на улицу.

— А теперь куда? — спросил он, щурясь на ослепительное солнце. У него осталось ощущение, что Мария как-то бегом обошла врачей.

— Ты же хотел с людьми познакомиться, у которых я бываю, — удивилась она.

«И то верно», — подумал он, глянув на сосредоточенное лицо жены, и ему вдруг захотелось сделать ей что-то приятное.

— Может, походим по магазинам, купим тебе туфли… А то каблуки совсем сбились.

Мария покачала головой.

— Устала я. Пойдем отдохнем, а там видно будет.

Они долго шли по улице, на которой рядом с новыми высокими домами соседствовали старые одноэтажные хаты, прятавшиеся в густой зелени садов, среди усыпанных плодами деревьев.

Почти в самом конце ровной улицы, там, где, свернув с мощенки, она уткнулась в сосновый бор, Мария остановилась возле высокого забора. Лишь приподнявшись на носки, Чепиков разглядел среди густой зелени угол свежевыкрашенной железной крыши.

Мария уверенно нажала на еле заметную кнопку звонка, вделанную на месте сучка и покрашенную зеленой краской под цвет калитки и забора. Где-то в глубине двора затренькал звонок.

Через некоторое время послышались шаги и чье-то тяжелое дыхание.

— Кто здесь? — спросил женский голос.

— Сестра Мария.

Иван Тимофеевич едва узнал голос жены — так нежно и ласково он прозвучал.

Калитка открылась, и Чепиков увидел невысокую полную женщину лет под шестьдесят с угловатым мрачным лицом. Не поднимая глаз, она сурово спросила:

— Кто такой?

— В миру муж мой, сестра Федора, — смиренно ответила Мария, — к благодати его веду, пусть и он удостоится.

У Чепикова все оборвалось. То, что Мария в последнее время стала слишком набожной, часто и подолгу молится, это он знал. Но чтобы и тут, в чужом городе, она «удостаивалась благодати»?.. Какой «благодати», черт возьми! В нем вспыхнул гнев, но он сдержался и опустил глаза.

— А наставник Михайло разрешил? — так же сурово спросила мрачная женщина.

— С братом Михайлом я говорила… и с братом Петром тоже. Господу угодно растить свое воинство во спасение души.

Сестра Федора, поколебавшись, наконец широко открыла калитку и отступила в сторону, пропуская гостей.

Чепиков решительно вошел во двор. Это был снова бой — за Марию, за себя, — и он, бывший солдат, не имел права от него уклоняться…

…Они были одеты в белые, длинные до пят полотняные рубахи, и внешне все было как будто пристойно.

Ужаснувшись, Иван Тимофеевич увидел, что и Мария одела такую же белую рубаху. У нее он никогда такой не замечал. Наверное, возвращаясь в Вербивку, она оставляла это одеяние здесь.

И Чепикову пришлось натянуть на себя тесный белый балахон, который властно протянул ему пресвитер Михайло, но надел он его поверх своей одежды. Единственное, что уступил, так это то, что сбросил полуботинки и теперь стоял босой, ощущая под ногами приятную прохладу гладкого крашеного деревянного пола.

Сначала брат Михайло прочитал что-то похожее на короткую проповедь. В ней говорилось о том, что у человека в жизни мало радости, он лишь винтик бездушной машины, которая, высосав из него все силы, выбрасывает бренные останки в могилу. Только на том свете настоящая жизнь, к этой истинной жизни и следует готовить себя, изо дня в день просить милости всевышнего, каяться в грехах и ждать ниспосланной благодати. Ибо духовную жизнь, в отличие от физической, которую дает человеку грешная плоть, он может получить только от бога.

Чепиков наблюдал, с каким вниманием и благоговением слушают одетые в белое люди своего духовного пастыря, и думал о той силе, которая заставляет их покорно следовать за этим дюжим дядькой, явно не пренебрегающим земными радостями.

Он уже знал от Марии, что в миру брат Михайло служит экспедитором спиртоводочного завода, и хотя пускает в свой дом для тайных встреч верующих, сам редко участвует в молениях. Познакомившись сегодня с Чепиковым, пресвитер сказал, что сестра Мария и брат Петро давно говорят о нем как о человеке честном, достойном войти в их братство, никакой другой цели, кроме духовного усовершенствования и преданности богу, не имеющим. Ибо господь всегда с ними и нисходит на них.

Прислушиваясь к хриплому голосу брата Михайла, Чепиков подумал: почему это Мария и, особенно, Лагута так хотят обратить его в свою веру.

После проповеди началось пение. Пели нестройно что-то о благодати, о любви к богу, о чудесном мире, который ожидает их по ту сторону короткой и бессмысленной земной жизни.

Сойдя с невысокого помоста, брат Михайло нажал на незаметную для глаз кнопку, и со всех сторон в комнату полились тихие мелодичные звуки молитвенной музыки. Пресвитер мельком глянул на Чепикова, вид которого говорил, что тот не чувствует необходимого для веры благоговения, и присоединился к поющим.

Постепенно голоса молящихся зазвучали сильнее, и скоро уже в благостное пение ворвались разрозненные выкрики.

Чепиков не сводил глаз с жены. Мария пела тонким приятным голосом, и ее красивое в профиль лицо, побледневшее от духоты, казалось необыкновенно возвышенным, незнакомым, словно он впервые видел его. Это чувство пугало…

В просторной комнате, где пребывало около десяти человек, дышать становилось все тяжелее — горели свечи, окна были наглухо закрыты тяжелыми ставнями, чтобы наружу не пробивались ни звуки, ни свет. То ли от копоти свечей, то ли от усиливающейся духоты у Чепикова закружилась голова, и все перед глазами поплыло. Усилием воли он встряхнул себя.

Обратил внимание на Ганну, которая стояла между Марией и братом Михайлом, и ему показалось — а может, это тоже была только игра света и теней, — что Кульбачка с еле заметной иронией рассматривает молящихся. Когда ее взгляд остановился на Чепикове, который не пел, а лишь беззвучно открывал рот, она насупилась.

Он и сам чувствовал, что у него сейчас довольно растерянный и глупый вид: был похож на вытянутую из воды рыбу.

Как хотелось Ивану Тимофеевичу, чтобы вместе с ним этот пренебрежительный Ганкин взгляд увидела и поняла также Мария. Может, тогда ему удалось бы увести ее отсюда, подальше от этого сумасшествия.

Он уже было протянул руку, но она замерла на полпути — Мария никого и ничего не замечала: ни Ганны, ни мужа, ни даже пресвитера. И Чепиков вдруг с болью понял, что причиной ее отчужденности была вовсе не болезнь, как он до сих пор думал. Все было намного глубже и опаснее, просто люди, которые стояли сейчас вокруг Марии и пели вместе с ней, давно уже стали ей ближе и дороже своей семьи.