i 1cdedbafc07995a6 - Admin

   На одну невыносимо жуткую секунду мне кажется, что Арт уже никогда не очнется. Что он мертв, настолько бледным и обескровленным выглядит его лицо. Потом я различаю едва уловимое движение тощей груди. Дышит.

   Обзор закрывает лицо третьего мучителя -- он присаживается передо мной на корточки и с любопытством разглядывает меня, как особенно редкого слизняка. Ему чуть за двадцать, бритая голова, сухое обветренное лицо, в углу рта алеет бляшка простуды. Но больше всего меня пугают его глаза. Серые, по-рыбьи водянистые, без тени интеллекта и всякой надежды на пощаду.

   Я пытаюсь приподняться на локтях, но он толкает меня обратно на землю, предостерегающе цокая языком.

   -- Лежать. Куда собрался?

   -- Вы уже все взяли... -- удается выговорить мне.

   Во рту стоит отвратительный привкус рвоты, голова кружится, как после хорошей пьянки. Что касается боли, то она уже давно стала отдельным, шестым чувством моего организма, четвертым измерением моего существования, моим вторым я. Если бы единственным лекарством от нее была пуля в голову, я бы без промедлений согласился на лечение.

   -- Ага, -- кивает лысый. -- Спасибо за ружья.

   -- И за шмотки, в хозяйстве все пригодится, -- тот, что тряс меня за волосы -- щуплый белобрысый очкарик, смахивающий на героинового наркомана -- принимается мерзко хихикать.

   Другой, покрупнее и потише, чернявый и смуглый, с едва наметившимся пушком над верхней губой, не оставляет попыток привести в чувство Арта.

   -- Тогда чего вам надо?..

   "Рыбьи глаза" достает из кармана ветровки ключ от "Ниссана", соединенный цепочкой с брелком от сигнализации, и качает им у меня перед носом, точно гипнотизер.

   -- Где тачка?

   Ну, конечно. Они хотят взять все. И наши жизни в придачу.

   -- Скажу, если пообещаете нас не убивать.

   Все трое обмениваются взглядами.

   Потом "рыбьи глаза" без предупреждения наносит мне удар кулаком в скулу. Голова взрывается ошеломительной болью, и я отключаюсь вторично.

   18:02

   Когда я прихожу в сознание, то обнаруживаю себя пристегнутым рукой к металлической ножке лавки, на которой по вечерам сиживали бабки из нашего подъезда, а по ночам пьянствовала молодежь. Пластиковый хомут глубоко врезается в запястье, причиняя дополнительную боль, которая, впрочем, кажется смехотворной по сравнению с той, что разрывает мою голову. Рядом со мной, пристегнутый ко второй ножке, лежит Арт. Он уже в сознании и тоже изрядно "помят": губа кровоточит, левый глаз подбит. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять -- он до сих пор не раскололся лишь потому, что страх побоев перебарывается страхом смерти, которая может наступить сразу после того, как наши пленители получат нужную информацию. Я смотрю в его серые глаза, и меня одолевает неконтролируемая паника. Готов спорить, мои глаза производят на Арта тот же эффект.

   -- Мы все равно, бля, их найдем.

   "Рыбьи глаза" бьет меня мыском ботинка под ребра, и "очкарик" с небольшим запозданием повторяет его движение на Арте. Мой друг крякает от боли.

   -- Но если скажете по-хорошему, мы успеем сделать это до дождя.

   Я понимаю голову кверху и только теперь понимаю -- переполненные отравленной водой тучи полностью загромоздили небосклон. В иссиня-черных утробах беззвучно помигивают молнии.

   -- Хуй его знает, может, мы подобреем и оставим вас дышать, -- добавляет "чернявый".

   Если бы существовал учебник по распознаванию фонетической лжи, эту фразу я поместил бы туда в качестве примера к разделу "введение, первые шаги". Но разве у нас есть выбор?

   Смотрю на Арта. На его лице четко и ясно написано: "если не скажешь ты, скажу я".

   -- Ладно, -- соглашаюсь и добавляю, рискуя получить еще один пинок под ребра: -- Бля, пацаны, только за базар отвечайте. Если вокруг беспредел, это еще не значит, что нельзя уважать побежденных.

   На самом деле, именно это и значит. Остается уповать, что моя ложь дотягивает хотя бы до раздела "углубленные знания".

   Пинка не следует. Вместо этого "рыбьи глаза" ставит ногу мне на живот.

   -- Будет зависеть от того, что ты скажешь, птичка-говорун.

   -- Машина на Зорге, первая остановка от Еременко по нашей стороне. Серебристый "Ниссан Альмера", номера...

   -- Обойдемся, -- обрывает меня "чернявый", -- мы не мусора. Еще чо-нибудь чо мы должны знать? Друзья, бля, в засаде, собака в салоне? Бля, найду чо, сука, вернусь сюда и лично тебя выебу, понял?

   Он наклоняется надо мной и шлепает грязной ладонью по щеке. Шлепок получился несильный, но мой израненный мозг все равно отзывается острой болью.

   -- Понял, бля?

   И куда подевалась его кротость? Знавал я товарищей вроде этого. Про таких говорят: "в тихом омуте". Голос с хрипотцой, дурацкая манера растягивать слова. Полный отморозок, словом.

   Внезапно меня захлестывает ненависть. Меня унижает и грабит мразь, которая в обычной жизни ничего из себя не представляла, никогда бы не сделала ничего полезного, прожила бы никчемную жизнь и загнулась в сорок от "передоза" или цирроза.

   -- Нет, -- отвечаю, скрепя сердце. -- Вроде, все.

   И тут я допускаю ошибку. Тупая, безрассудная надежда, что ключ-брелок от "Хаммера" где-то потерялся, что они его не нашли или (о Иисус, Мария и Иосиф плотник, какая невероятная заносчивость!), что этим недоумкам, не видевшим в жизни ничего лучше ржавой "копейки", в которой они катали своих шлюховатых подружек на залитых пивом сиденьях, не хватит мозгов отличить его от обычного брелока, толкает меня на самую бездарную в мире ложь. На ложь, которую в учебнике для распознания лжи следовало бы поместить в раздел "смехуечки".

   Нас начинают бить безо всяких преамбул, словно только и ждали моего ответа, как команды к действию. Методично и молча.

   18:15

   Удары сыплются со всех сторон, мы с Артом только успеваем кое-как прикрывать мягкие места и вскрикивать, когда сделать это не удается. Впервые в жизни меня избивают вот так: на земле, как какого-то попрошайку или пьянчугу. Спустя пять минут экзекуция останавливается.

   Боли почти не ощущаю, сказываются шок и потрясение, но чувствую, что урон телу нанесен немалый. Я весь в чем-то склизком; спустя мгновение понимаю, что это кровь. Вся кожа в мелких ссадинах и порезах, завтра все это будет густо приправлено синяками и кровоподтеками. Конечно, если это завтра вообще наступит...

   Один из мучителей, кажется "очкарик", нависает над нами. Слышу, как он собирает во рту слюну.

   Первый плевок летит а Артема, второй в меня:

   -- Пидоры, бля. Наебать нас решили?

   -- Да вы чо, пацаны... -- начинает Арт, но тут же получает очередной пинок -- кажется, на сей раз по зубам -- и принимается стонать от боли.

   Это самый жалкий звук, который я когда-либо слышал. Когда от боли стонут близкие тебе люди, ощущения совсем иные. Это уже не просто звук страдающего человека -- это зов о помощи. И вдвойне тяжело слышать его и не иметь возможности эту помощь оказать. Особенно когда сам вот-вот завоешь от страха и отчаяния.

   -- ЧО, СУКИ, ДУМАЛИ, МЫ НЕ ЗНАЕМ ПРО "ХАММЕР"? -- вопит "чернявый", стараясь нагнать побольше страха.

   И ему удается. Несмотря на все протесты оскорбленного самоуважения, я едва сдерживаюсь, чтобы не начать умолять. Особенно когда "рыбьи глаза" принимается ковырять у меня в затылке дулом моего же карабина.

   -- Ну, все, пизда вам.

   Внезапно перед глазами встает образ брата. Его искаженное ненавистью лицо. Может статься, последнее выражение, которое я видел от него в этой жизни. Ирония судьбы -- если бы я отдал ключи от "Хаммера" Жене, сейчас мы бы сохранили не только половину нашего добра, но и шанс на спасение. А, может, это карма?

   -- "Хаммер" там же где и "Ниссан", вы бы его и так заметили... -- пытаюсь оправдаться я.

   -- Похуй уже. Косяк засчитан.

   -- В башку верняк, -- вворачивает "очкарик". -- Бац и все.

   В эту секунду я окончательно понимаю всю серьезность нашего положения. Нас действительно собираются убить. Это не заигрывания с Евой -- здесь все по правде.

   Дуло карабина сильнее вдавливается в темечко. Боль такая, будто в голову закручивают буравчик.

   -- Пожалуйста... не надо... -- слышится чей-то жалобный писк.

   До меня не сразу доходит, что это мой. Вот и все. Я сломался. Чувство собственного достоинства пасует перед страхом смерти. Все эти крутые парни, умудряющиеся сохранять самообладание с дулом у виска -- вымысел не в меру романтических литераторов и режиссеров. Либо профессионалы, которых годами учили подавлять инстинкт самосохранения -- самый мощный, самый сильный инстинкт человека. Инстинкт, для разрушение которого и был создан вирус "розового дождя".

   К моим мольбам присоединяется Артем, повторяя на одной безумной ноте снова и снова:

   -- Ребят, пожалуйста, не убивайте... ребят, пожалуйста, не убивайте... ребят, пожалуйста, не убивайте... ребят, пожалуйста, не убивайте...