Контур человека: мир под столом - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Приключений! – в сердцах крикнула молодая мама, высмаркивая нос малышу. – Приключений нам, идиотам, не хватало! Слишком спокойно жили. Скучно было. Перемен захотелось! Вот теперь и развлекаются! – грозно сообщила она распрямившись и взявшись было за ручки коляски. И снова две крупных слезы скатились по ее щекам.
– Тетенька, вы не плачьте! – не выдержала я.
Три пары женских глаз удивленно развернулись на меня.
– Вы к Нине Ивановне вечером приходите. В окошко на первом этаже в третьем подъезде постучите, она вам без всякой очереди масло отдаст! У нас в доме все так делают.
– К какой Нине Ивановне?
Я повернулась было показать к какой и тут вдруг поняла, что на меня смотрит вся очередь. Тишина в магазине установилась какая-то нереальная. А поверх замерших и обращенных на меня людских голов, недобро прищурившись, из-за прилавка пристально взирала Нина Ивановна.
И тут, откуда ни возьмись, появилась Бабушка, стремительно сгребла меня в охапку и бросилась вон из магазина. Последнее, что я слышала, был надсадный вопль издевательского хрипловатого мужского голоска:
– Бей сволочей-спекулянтов!
И страшный грохот, оборвавшийся в момент, когда за нами сама собой закрылась магазинная дверь.
Бабушка поставила меня на ноги, схватила за руку и бегом понеслась по улице.
– Сколько раз я тебе говорила, не лезь во взрослые дела! Сколько раз я тебе говорила, научись разговаривать тихо, а не орать! – задыхаясь, твердила она. – Идиотка! Надо думать, что ты делаешь!
Я, как могла, бежала за Бабушкой, совершенно не понимая, за что она меня ругает.
– Бабушка! Но мне тетю жалко! Она же плачет. И мальчика…
Бабушка круто остановилась на бегу:
– А приблуду нашего тебе не жалко? Ты понимаешь, что теперь точно конец твоему любимцу?! И так на волоске висел! Эта тварь же теперь обязательно собаколовку вызовет!
Выскочив из лифта, мы не увидели ни нашего Тузика, ни коробки, ни мисок.
Я заревела в голос. Бабушка сердито ковыряла ключом замок.
– Странно, – бурчала она, – я вроде бы на верхний тоже закрывала.
– Закрывала, закрывала, – раздался голос изнутри квартиры.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась моя Мама.
– Мама! – сквозь слезы оторопело сказала я. – Мама… ты, когда шла, не видела, куда наш Тузик делся? Мама, его уже собаколовка забрала? Мама, ну Мама… Ну скажи же мне…
Истерика била меня крупной дрожью. Бабушка, пряча глаза, вытаскивала ключ из замка.
– Что же ты даже телеграмму не дала…
– А я сюрприз хотела сделать! А получился не один, а сразу два сюрприза!
И она обернулась куда-то в глубь квартиры:
– Иди сюда, иди, иди. Иди, не бойся, ты теперь под моей защитой!
Из-за Маминых ног сперва опасливо выглянула кирпично-квадратная мордочка с торчащими в разные стороны нелепыми шерстяными клоками, затем два виноватых глаза, а потом… потом весь «недотерьер» лег на пол и пополз к Бабушкиным ногам, виновато виляя хостом и помигивая глазами. От его распушившейся, расчесанной, неожиданно светло-серой шерсти исходил аромат земляничного шампуня.
Я бросилась к нему, прижала его крепко-крепко, и он, с трудом развернувшись, благодарно умыл меня своим шершавым языком.
– Маша! Ты же так его задушишь! Или сломаешь! – смеялась Мама.
Бабушка аж руками всплеснула:
– Да что ж ты…
Но Мама ее перебила:
– Судя по нашему пледу, который я бросила стирать, вы не первый день его кормите. Так чего уж… не взыщи… а то какая-то дурацкая доброта наполовину.
И Бабушка снова опустила глаза.
Пес словно понял, что его участь решена положительно, вырвался от меня, закрутился, запрыгал вокруг Бабушки, норовя лизнуть ее руки.
– Уйди, уйди, дай пройти, – еще сердилась Бабушка, с сумками пробиваясь на кухню. А Мама бросилась меня раздевать, и пес прыгал теперь вокруг нас, то и дело облизывая то мою мордаху, то Мамин нос.
– Машка, вы как его назвали? – тормоша меня, спрашивала Мама.
– М‐м‐м‐м… никак…
– Что же, он у вас так и жил безымянным? – удивилась Мама. – Кормить кормили, а имя дать не озаботились.
Мы все вошли в кухню. Мама села к столу и сказала:
– Эй, новый жилец, иди сюда.
Пес улыбнулся и с наслаждением подставил ей под руку свою морду.
– Нет, подожди ласкаться, – строго сказала Мама. – Сейчас мы будем выбирать тебе имя.
– Шарик! – язвительно сказала Бабушка, гремя кастрюлями.
– Ну, зачем ты так, – смеясь, упрекнула Мама. – Посмотри, он даже головы не повернул на твою колкость!
– Значит, Тузик, – еще въедливее буркнула Бабушка.
Пес по-прежнему улыбался и ластился к Маме.
– Дружок? Лорд? Грей? Рекс?
Но он вилял хвостом и никак не мог понять, чего от него хотят.
– Так, Бима, иди-ка ты обедать. – Бабушка, кряхтя, наклонилась и поставила на пол миску с кашей.
– Гав! – благодарно провозгласил Бима и затрусил к еде.
Мама бросилась обнимать Бабушку.
– И не надо делать вид, что ты придумала это только сейчас! – смеялась она. – Ты давно его так называешь!
А Бима, бросив свою трапезу, снова самозабвенно прыгал вокруг них, оглашая кухню своим звонким лаем.
– Не ори! – строго сказала Бабушка. – Завтра же пойду в аптеку и всем вам, – тут она строго оглядела всех нас, – включая тебя, – тут ее взгляд упал на пса, и он в нетерпении переступил с лапы на лапу, – вкачу по дозе антиглистного!
– Гав! – сказал Бима и помчался к своей миске. Похоже, его все устраивало, лишь бы мы были рядом.
Бим остался с нами на целых одиннадцать лет – до тех самых пор, пока старость и болезнь не отправили его, кроткого, честного и благородного по светлой дороге в собачий Рай. Втихаря от Бабушки спал на ее кровати. Втихаря от Бабушки получал от меня самые лакомые кусочки. Любил он нас всех беззаветно и преданно, но самым большим своим другом все же считал Бабушку, которая хоть и тщательно это скрывала, но души не чаяла в своем новом питомце.
Мама вскоре улетела обратно на Север – ее отпуск кончился. Чавкающая промозглая осень – тоже. Пошел мелкий снежок. Потом – крупный. Потом все газоны между площадками в детском саду замело высоченными сугробами. И потому, даже если бы я не боялась Ивана Павловича, на поваленное бревно под сиренью все равно не смогла бы ничего положить. «Ничейный» Мальчик так и не появлялся, а привычка припрятывать в своем шкафчике для него какие-нибудь лакомства осталась. Так, на всякий случай. А вдруг бы, идя в садик или из него, мы с Бабушкой его бы встретили?
Но дни шли за днями, а Мальчик нам все не встречался и не встречался. Часть припасенного традиционно перепадала теперь уже нашему квартирному лохматому жильцу, а что-то, что было ему не по вкусу, приходилось вечером, уже забравшись в свою постельку, потихоньку съедать самой.
Но бывало, мои «запасы» мне очень даже пригождались. Например, однажды свой не съеденный в саду банан я отдала на улице незнакомой девочке, которая, поскользнувшись на льду, расквасила себе нос. Девочка так удивилась, что даже перестала плакать, взяла банан, слабо улыбнулась и спросила: «Это мне?
