Там, где в дымке холмы - Кадзуо Исигуро

Я постояла у окна в нерешительности. Потом надела сандалии и покинула квартиру. На улице нестерпимо пекло, и путь по иссушенному пространству показался мне вечностью. По дороге я и в самом деле так выдохлась, что, приблизившись к домику, чуть не забыла, зачем сюда шла. И потому была прямо-таки потрясена, когда услышала доносившиеся изнутри голоса. Один принадлежал Марико, другой был мне незнаком. Я шагнула ближе, но разобрать слова не удавалось. Немного помедлила, не зная толком, что делать. Потом слегка отодвинула дверную панель и позвала хозяев. Голоса смолкли. Я подождала еще минуту, потом переступила порог.

Глава десятая

После яркого дневного света внутри домика показалось темно и прохладно. Там и сям через узкие щели проникали солнечные лучи, пятнами ложась на татами. В воздухе держался привычно стойкий запах сырого дерева.

Мои глаза приспособились к полутьме не сразу. На татами сидела пожилая женщина, Марико — перед ней. Поворачиваясь лицом ко мне, женщина двигала шеей с осторожностью, словно опасалась сделать себе больно. Выглядела она изможденной и бледной как мел, что поначалу меня совершенно обескуражило. На вид она казалась лет семидесяти, хотя хрупкость шеи и плеч могла быть вызвана скорее болезнью, нежели возрастом. Кимоно на ней было темного цвета, такое обычно носят при трауре. Глаза из-под полуприкрытых век смотрели на меня без всякого выражения.

— Здравствуйте, — услышала я наконец.

Я, слегка поклонившись, ответила на приветствие. Секунду-другую мы разглядывали друг друга с чувством неловкости".

— Вы соседка? — спросила женщина. Слова она выговаривала медленно.

— Да, — кивнула я. — Добрая знакомая.

Женщина, не сводя с меня глаз, проговорила:

— Вы не знаете, куда девалась жиличка? Оставила ребенка одного.

Марико пересела так, чтобы быть рядом с незнакомкой. Услышав вопрос женщины, девочка внимательно на меня посмотрела.

— Понятия не имею.

— Странно, — произнесла женщина. — Ребенок тоже не знает. Интересно, где она может быть. Я не могу задерживаться.

Мы снова обменялись с ней взглядами.

— Вы издалека?

— Очень издалека. Извините, что я так одета. Только что с похорон.

— Понятно. — Я опять поклонилась.

— Печальное событие, — продолжала женщина, медленно кивая головой. — Бывший сослуживец моего отца. Отец слишком болен и не покидает дома. Послал меня выразить соболезнование. Печальное это событие. — Она обвела глазами комнату, все так же осторожно поворачивая шею. — Так где она, вы не знаете? — снова спросила она.

— Боюсь, что нет.

— Я не могу долго ждать. Отец будет беспокоиться.

— Быть может, что-то передать? — спросила я.

Женщина ответила не сразу:

— Передайте, что я приезжала и о ней спрашивала. Я ее родственница. Меня зовут Ясуко Кавада.

— Ясуко-сан? — Мне стоило труда скрыть свое удивление. — Вы Ясуко-сан, родственница Сатико?

Женщина поклонилась, при этом плечи ее слегка дрогнули.

— Так вы передадите, что я была здесь и о ней спрашивала. А где она может быть, не знаете?

Я повторила, что понятия не имею. Женщина вновь покивала головой:

— Нагасаки теперь совсем другой город. Сегодня я едва его узнала.

— Да, — согласилась я, — думаю, город сильно изменился. А вы живете не в Нагасаки?

— Мы живем в Нагасаки уже много лет. Город сильно изменился, вы правы. Появились новые здания, даже новые улицы. Последний раз я ездила в город весной. Точно знаю, что весной их не было. Собственно говоря, и в тот раз я тоже ездила на похороны. Да, это были похороны Ямаситы-сан. А похороны весной кажутся еще печальней. Вы, говорите, соседка? Что ж, я очень рада с вами познакомиться.

Ее лицо дрогнуло, и я увидела на нем улыбку: глаза сузились, а углы рта, вместо того чтобы подняться, опустились вниз. Стоять на пороге мне было неловко, но ступить на татами я не решалась.

— Очень рада нашему знакомству, — сказала я. — Сатико часто вас вспоминает.

— Она меня вспоминает? — Женщина, казалось, была чуточку удивлена. — Мы ждали, что она приедет и будет жить с нами. Со мной и с моим отцом. Наверное, она вам так и говорила.

— Да.

— Мы ждали ее три недели назад. Но она так и не приехала.

— Три недели назад? Думаю, вышло какое-то недоразумение. Я знаю, что она готова вот-вот тронуться.

Женщина снова обвела глазами комнату.

— Жаль, что ее нет. Но если вы ее соседка, то я очень рада с вами познакомиться. — Она снова поклонилась и устремила на меня взгляд. — Может, передадите ей от меня несколько слов?

— Да, конечно.

Женщина умолкла, потом заговорила:

— Между нами случилась небольшая размолвка. Быть может, она даже вам о ней и рассказывала. Всего лишь небольшая размолвка, и только. Я была очень удивлена, когда на следующий день она собрала вещи и уехала. Я на самом деле была очень удивлена. Я вовсе не хотела ее обидеть. Отец говорит, что виновата я. — Женщина помолчала. — Но я вовсе не хотела ее обидеть.

Раньше мне ни разу не приходило в голову, что дядя Сатико и его дочь даже не подозревают о существовании американского друга. Я снова поклонилась, в замешательстве не умея подыскать подходящий ответ.

— После ее отъезда я, признаюсь вам, по ней скучала, — продолжала женщина. — Скучала и о Марико-сан. Мне нравилось проводить время с ними, и это была такая глупость с моей стороны — вспылить и наговорить все то, что я наговорила, — Женщина опять помолчала, взглянула на Марико, потом на меня. — Мой отец по-своему тоже по ним скучает. Он, знаете ли, слышит. Слышит, как тихо стало в доме. Как-то утром я к нему вошла, когда он уже проснулся, и он мне говорит, что дом напоминает ему могилу. Точь-в-точь могила, сказал он. Отцу станет гораздо лучше, если они вернутся. Может, она вернется ради него.

— Я, конечно же, расскажу Сатико-сан о ваших переживаниях, — сказала я.

— И ради меня тоже. Женщине, в конце концов, не годится быть без мужчины, который бы ею руководил. Добра от этого не жди. Мой отец болен, но жизнь его вне опасности. Она должна вернуться — если не ради других, то хотя бы ради собственного благополучия. — Женщина начала развязывать лежавший рядом с ней узел. — Тут шерстяные кофты, я их сама связала, больше ничего. Из тонкой шерсти. Хотела подарить их, когда она вернется, но взяла с собой сегодня. Сначала связала одну для Марико, а потом подумала, дай-ка свяжу и вторую для ее матери. — Она растянула кофту в руках и взглянула на девочку. Углы рта у женщины при улыбке опять опустились вниз.

— Смотрятся они чудесно, — заметила я. — Времени, должно быть, вы потратили немало.

— Это из тонкой шерсти, — повторила женщина. Она снова положила кофты в узел и тщательно его завязала. — Ну, мне пора обратно. Отец будет беспокоиться.

Она поднялась с места и сошла с татами. Я помогла ей надеть деревянные сандалии. Марико шагнула на край татами, и пожилая женщина легонько коснулась ее макушки.

— Не забудь же, Марико-сан, передай маме, что я тебе сказала. А о котятах не беспокойся. У нас в доме для них полно места.

— Мы скоро приедем, — отозвалась Марико. — Я передам маме.

Женщина снова улыбнулась, потом с поклоном обратилась ко мне:

— Я рада с вами познакомиться. Дольше задерживаться не могу. Мой отец неважно себя чувствует.

— А, это вы, Эцуко, — произнесла Сатико, когда я тем вечером снова пришла к ней в домик. Засмеявшись, она добавила: — Не удивляйтесь так. Вы ведь не думали, что я навеки здесь застряну?

Предметы одежды, одеяла, уйма прочих вещей были раскиданы по татами. Я в ответ что-то пробормотала и пристроилась в сторонке, чтобы не мешать. На полу возле меня лежали два великолепных на вид кимоно, которых я на Сатико не видела ни разу. Посередине комнаты в картонной коробке был упакован ее изящный чайный сервиз из светлого фарфора.

Сатико широко раздвинула центральные панели окон — впустить в комнату остатки дневного света; сумерки, однако, начинали сгущаться, и закатные лучи едва проникали в дальний конец веранды, где тихо сидела Марико, наблюдая за матерью. Поблизости от нее шаловливо боролись два котенка, третьего девочка держала на руках.

— Я думаю, Марико вам рассказала, — начала я. — Сегодня у вас была гостья. Ваша родственница.

— Да, Марико мне рассказала. — Сатико продолжала собирать чемодан.

— Вы уезжаете утром?

— Да, — нетерпеливо бросила Сатико. Вздохнув, она взглянула на меня: — Да, Эцуко, мы уезжаем утром. — Она сунула что-то в угол чемодана.

— У вас столько багажа. Как вы это все унесете?

Сатико продолжала молча укладываться, потом сказала:

— Вам, Эцуко, это прекрасно известно. Мы уложим все вещи в машину.

Я молчала. Сатико перевела дыхание и глянула через комнату в мою сторону.