Побег на войну - Сергей Линник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через минуту уже ничего не было видно. Валит и валит, успевай протирать глаза. Где мы? Куда идем? Кто там впереди был? Надо назад, в кучу собираться, а то сейчас шаг в сторону – и готов. Ага, догадался, выпал из вьюги. Кто это хоть тут в снеговика переоделся? Витя Гаврилов, наш артиллерийский старшина. Ну вот, все вместе, хорошо. А плохо то, что спрятаться некуда.
– Товарищ командир! – Это Параска подошла откуда-то сбоку. – Я знаю, куда идти! Тут недалеко совсем, мы же на полдороге между Боромыками и Березной! Километров шесть, не больше!
– Так не видно же ничего! – крикнул я, пытаясь уклониться от ветра, дующего прямо в лицо, в какую сторону ни повернись.
– Сейчас вот тут пройдем, – она махнула куда-то влево, – потом через ручей переправимся, а там рукой подать. Пойдемте, а то замерзнем здесь!
Хоть и не хочется так рисковать, но понимаю, что придется. Что поделаешь, понадеюсь еще раз на свою везучесть, раз больше ничего не остается.
– Веди! – крикнул я Параске, и она, кивнув, поперла прямо во вьюгу.
Уж не знаю, с какой скоростью мы двигались, но казалось, что прошло уже дня три. Задубели все, но при этом дружно переставляли ноги, хоть некоторым пришлось держаться за сани, чтобы не отстать. Хотел подбодрить народ какой-нибудь военной песней, даже начал напевать:
Как-то летом на рассвете Заглянул в соседний сад…
Но снег забивал не только глаза, но и рот. Заткнулся и дальше уже брел молча.
Как мы дошли до ручья, о котором говорила Параска, сам не знаю. Подбежала девчонка, говорит:
– Лед тонкий, надо осторожно!
Ну, сказано – сделано. По одному переправились на другой берег. Сани разгрузили, барахло вручную перенесли. Вроде и ветер немного стих. Осталась только лошадь. Конечно, ее распрягли, и сани перетащили на себе. Пока ходили туданазад, я присматривался и прислушивался. Вроде как не трещит и не прогибается. А что делать? Идти все равно придется, не ехать же вдоль берега в поисках хоть какого-нибудь завалящего мостика.
Коняшку взяла под уздцы Параска. Понятное дело, они знакомы уже долго, больше некому. Потихоньку ступили на лед. Казалось бы, тут того ручья одно название, курица перелетит, а волнуюсь, будто реку переходим.
Шаг, другой, третий. Осталось совсем немного, я уже даже начал набирать в грудь побольше воздуха, чтобы облегченно вздохнуть, но тут правое заднее копыто скользнуло по льду, коняшка переступила с ноги на ногу, и через секунду надо льдом была видна только лошадиная, извините, задница. Проклятая животина, вместо того чтобы спокойно подождать, когда ее вытащат, начала паниковать и брыкаться.
Кто его знает, чем бы все кончилось, если бы не знатный коневод, опирающийся на опыт многих поколений. Это я про Ильяза. Правда, узнал я о данном обстоятельстве только в эту минуту. Раньше про животноводство мы с ним как-то разговор не заводили.
Татарин подбежал к месту катастрофы, отогнал бестолково топчущуюся Параску, снял ватник и, схватив лошадь под уздцы, начал что-то ей рассказывать. Я стоял далеко, поэтому не слышал, что там Ахметшин ей вещал и на каком языке, но через минуту или чуть больше он уже снял сапоги и прыгнул в воду. И начал толкать к берегу то, что осталось над поверхностью. А с берега за уздечку тащили Базанов с Быковым.
Я знаю, что к лошади сзади подходить нельзя. Не на асфальте рос, видел. Но Ильяз и этот запрет обошел, чуть руку под хвост не засунул. В конце концов все оказались на берегу. И лошадка, и Ахметшин. Мокрые и холодные.
– Ну, чего стоим? Ждем, когда они замерзнут? Быстро костер развести, лошадь обтереть, Илья-за переодеть! Старшина! Налей ему граммов сто! Чего встал?
О как я командиром быстро стал! Даже Базанов ни слова не сказал, только кивнул одобрительно. Все враз зашевелились. Старшина, как самый опытный в вытаскивании народа из водных просторов, быстро поднес к посиневшим губам татарина фляжку и влил в него, а потом уже начал помогать стаскивать мокрую одежду.
Параска, смущенная своей нерасторопностью, молча обтирала лошадь. Задымился костерчик, сооруженный из того, что успели натаскать. Ну вот, вроде и это приключение позади.
– Товарищ командир!
Оглянулся. А сзади Анна.
– Что тебе?
– Какую песню вы пели? Ну там, перед ручьем.
– Смуглянку.
Надо же… Не только глазастая, но и слух хороший.
– Напойте. Никогда не слышала.
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка
Собирает виноград…
Бойцы отряда подошли ближе, встали кругом.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
«Станем над рекою
Зорьки летние встречать».
Дошел до «к партизанам в лес густой» – и народ заулыбался. Анна и Параска начали подпевать со мной припев:
Раскудрявый клен зеленый, лист резной,
Здесь у клена мы расстанемся с тобой!
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резно-ой!
– Ой, да здесь у нас концерт самодеятельности! – разгребая снег сугроба, из-за кустов вышел Быков.
– Так, товарищи, концерт и правда закончен.
Я подошел к разведчику, но меня за рукав телогрейки схватила Аня:
– Петр, запиши слова.
– Пожалуйста, товарищ командир! – Это уже дочка лесника умоляюще заглянула в глаза.
Бойцы согласно загалдели. Всех интересовало, кто автор.
– Автора не знаю, слышал на привале и запомнил. Слова напишу. Но сначала дело, товарищи.
Мы с Быковым отошли в сторону, я дождался, пока он отряхнется от снега.
– Мы тут с местным прогулялись… Ну, с Борей этим…
– Андрей, не тяни ты! Что за мода, как на свидании, ходить вокруг да около! – Это я завелся, надо успокоиться.
– Короче, километрах в двух отсюда немцы стоят. До взвода. С бронетранспортером. Ближе не стал подходить: степь, место открытое.
– Да что ж это за день такой? – прошипел я. – Кто там у костра? Гасите срочно!
– Здесь рядом, вон за теми деревьями, – показал мой главный разведчик, – балочка небольшая, там и костер разжечь побольше можно, и ветер не так задувать будет.
– Ну хоть что-то хорошее, – вздохнул я. – Давайте перебираться, раз там лучше.
В балке устроились вполне прилично: тут и ветер не задувал,
