Тень и реальность - Н. Кротовская

Но это возражение просто усложняет то же самое рассуждение. Прежде у нас было слово и тысячи примеров. Теперь у нас есть слово, тысячи примеров и идея. Почему слово, которое является всего лишь набором определенных звуков или знаков на листе бумаги, вызывает в нашем сознании идею самолета? И что такое «идея»? Почему в слово «самолет» укладываются все бесчисленные частные случаи этой идеи? В конце концов все эти трудноразрешимые вопросы приводят нас к простому выводу о том, что за словами стоит оккультная сила, которую мы не можем ни воспринять, ни понять.

Может быть, проще всего было бы спросить: «Где находится значение слова «самолет»? Ясно, что оно не находится просто в нашем повседневном опыте. И оно также не стоит на определенной полке в глубине нашего ума, если мы говорим об идее. Мне не требуется каждый раз, когда я слышу слово «самолет», сверятся с каким-то мысленным словарем, я знаю, что такое самолет, без всяких умственных усилий. Смысл превосходит время и пространство и даже дуализм истинного и ложного. «Самолет в небе» означает одно и то же, относится ли это к полету, происходившему десять лет назад, к полету в будущем или просто к воображаемому полету. Смысл остается тем же самым, даже если говорящий лжет относительно самолета в небе. Почему же миллионы и миллионы людей мгновенно понимают значение слова «самолет» во всех этих случаях?

Далее, предположим, мы говорим: «самолет Вайкунтхи в духовном небе». В данном случае слово «самолет» не становится оккультным. Смысл его так же ясен, как если бы речь шла о любом другом самолете, с которым мы не сталкивались в нашем опыте. Вероятно, следует объяснить это более подробно. Эта разновидность самолета, самолет Вайкунтхи, превосходит обычное восприятие, потому что она вечна и состоит из чистого сознания. Другой самолет, самолет братьев Райт, тоже превосходит обычное восприятие, потому что его давно не существует и он был сделан из материала, который мы сейчас не можем увидеть. В обоих случаях слово «самолет» передает смысл и в обоих случаях мы не можем ощутить, почему оно передает смысл.

Логику типа: «Самолет Вайкунтхи лежит вне пределов нашего опыта, поэтому нельзя понять, что это такое» можно приложить к тысячам и тысячам других случаев, когда мы говорим о самолетах, с которыми встречались в жизни. Но вопреки этой логике мы узнаем об этих самолетах посредством слов, и если мы не так доверяем источникам слов о самолетах Вайкунтхи, как источникам слов о материальных самолетах, это не означает, что мы являемся людьми с высокоразвитым разумом. В конце концов мы не в состоянии даже понять, почему мы знаем, какой смысл имеет слово «самолет».

Точно так же мы знаем, что такое «форма», не зная почему. Мы знаем, что такое «я», не зная, почему мы это знаем. Так же, как и в примере с самолетом, значение слов «я» и «форма» не связаны с нашим ограниченным опытом знакомства с определенными материальными формами и телами и не связаны также с определенными идеями, хранящимися в нашем сознании. Например, ни один человек не думает о себе как об автомобиле, если, конечно, он не сумасшедший. Тем не менее, если на шоссе какая-то машина ударяет мою, я могу воскликнуть: «Вы меня ударили!» А кто-то, услышавший меня, сразу же понимает, что я имею в виду, несмотря на то, что идеи «я» и «машина» совершенно различны. Восклицание «Вы меня ударили!» превосходит как опыт (поскольку меня не воспринимают как машину), так и идею (поскольку я не воображаю себя машиной), но тем не менее передает смысл.

Когда наш пратьякшавади заявляет: «Я не могу понять, что вы имеете в виду, когда говорите «трансцендентная форма», поскольку это понятие выходит за пределы моего опыта», мы можем спросить его, почему он в таком случае понимает, когда говорят о какой-то материальной форме, с которой он столкнется в будущем.

Изначальный смысл языка

Витгенштейн писал: «Язык сам по себе является колесницей мысли»[144], что в целом совпадает с ведическим представлением о языке. Но остается один вопрос: чью мысль передает язык? Витгенштейн предполагал, что мысль человечества, поскольку язык — это просто игра, в которую играют люди. Если это так, то человечество должно быть способно объяснить, почему слова имеют смысл, что такое смысл и что такое идея. Но даже самые эрудированные философы не могут дать исчерпывающих ответов на эти вопросы[145].

По ведическим представлениям, передача обыденных понятий является лишь вторичной функцией слов. Изначально язык имеет трансцендентный смысл. Слова происходят из сердца Верховной Личности Бога. Они несут именно тот смысл, который придавал им Кришна. «Кена-упанишад» (1.2) объясняет:

шротрасья шротрам манасо мано ядвачо ха вачам са у пранасья пранахчакшушаш чакшур атимучья дхирахпретьясмал локад амрита бхаванти

«Господь есть Слух слуха, Ум ума, Речь речи, Дыхание дыхания и Зрение зрения. Познав это [отринув представление «Я есть слышащий, думающий, говорящий, дышащий и видящий»], мудрый превосходит этот мир и обретает бессмертие».

Желание летать в колеснице с крыльями изначально принадлежит Кришне, и блистательные самолеты Вайкунтхи — вечные слуги Кришны, осуществляющие это желание. Что бы ни пожелал Кришна в уме Своем, это мгновенно осуществляется и становится истиной, поэтому Его называют Сатья-санкалпой[146]. Его самолеты исполнены знания и истины, которые превосходят человеческие мысли, они есть вечное свойство божественного великолепия Вайкунтхи, которое пронизывает духовное пространство (эфир) как трансцендентная вибрация.

Та же вибрация несет энергию и активизирует эфир в глубине сердца каждого человека, порождая в уме миллионы имен и форм, в том числе слово «самолет» и образ крылатой машины. А люди, возбужденные материальным образом самолета, возникшим в их сознании, с помощью гьяна-канды (теории и практики) преобразуют эти тонкие материальные имя и форму в грубые — самолеты, которые мы видим сегодня.

Благодаря нашей подверженности иллюзии мы употребляем слова, данные нам Кришной, не для того, чтобы доставить удовольствие ему, а в других целях. Но истинная цель слов — будь то «самолет», «форма» или «я» — состоит в том, чтобы прославлять Господа, Его игры и Его преданных, которые разделяют с Ним Его божественные качества. Когда слова употребляются с этой целью, их способность нести в себе смысл, превосходящий наши чувства, мысли, время, пространство, обстоятельства и даже истину и иллюзию, полностью реализуется (на уровне апракриты) как вечная Абсолютная Реальность. А когда мы употребляем слова с иными целями, эта способность привязывает нас к временному и относительному.

«Как жаль, что несчастные люди вместо того, чтобы обсуждать описания планет Вайкунтхи, разговаривают на темы, которые оскверняют их слух и помрачают разум. Те, кто отказывается слушать повествования о Вайкунтхе и предается разговорам о материальном мире, прокладывают себе путь в темнейшие районы невежества»[147].

«Материалист, чей разум осквернен его ложными чувствами, не способен увидеть и распознать Тебя, хотя Ты всегда пребываешь в органах его чувств и сердце, а также в объектах его восприятия. В то же время, даже когда разум человека покрыт Твоей иллюзорной энергией, но он получает от Тебя, Верховного духовного владыки всего сущего, ведическое знание, он приходит к прямому познанию Тебя»[148].

Глава 4. Дискуссия о способах познания

А теперь д-р Вишва Парагдришти (ученый), Ведасара дас (бхакти-ведантист), Кхагакша (представитель религиозного рационализма), Видьявируддха (представитель имперсонального монизма) и Свапнаратри (субъективный идеалист) обсудят некоторые проблемы, поднятые в предыдущих главах.

Д-р ПАРАГДРИШТИ: Дело в том, что ученые не идеологи. Мы практичные люди, и большинство из нас не слишком озабочены философскими вопросами. Я думаю, именно поэтому Пол Фейерабенд в 1975 году заявил, что единственный принцип прогресса для ученых — это «все сгодится». И я сам как ученый могу сказать, что это делает науку особенно увлекательной.

В современной науке вы найдете приверженцев христианства, философии Веданты, платонизма, картезианства, логического позитивизма, материализма, идеализма, функционализма, феноменологии и других философских взглядов. Но у всех ученых есть общий взгляд на этику научной работы: отрешись от теории, иди в лабораторию или в поле и вернись с ощутимыми результатами, с чем-то, что мир может «пощупать». Мне кажется, именно в соответствии с этим критерием и следует оценивать методы познания — что они дают человечеству.