Каштаны на память - Павел Автомонов

— Как там обстановка? — Шаблий пригласил ее сесть.

— Несколько раз были в открытом бою.

— Плохо, что в открытом, — с болью заметил Шаблий. — Нужна тактика внезапных ударов.

— Первые две недели мы уничтожали эшелоны, мосты на железной дороге и шоссе, разбили несколько штабов в селах. На юге не так уж много лесов. Мы были все время на ногах…

— Да, движение, постоянное перемещение — это тоже основная тактика партизан. — Ну, еще что?

— Встретились с красноармейскими частями. Нам приказали прикрывать их отход. Там и легло наших немало…

— Печально. В открытом бою с регулярными моторизованными частями противника партизанам не устоять. Да еще в степи, с разветвленной сеткой дорог… Да, жаль! — удрученно покачал головой Шаблий.

— Что же теперь? — в отчаянии спросила партизанка.

— Оставаться в тылу противника. Небольшими группами идите в леса. В подполье. Готовьтесь к борьбе в условиях оккупации. В своей работе опирайтесь на население. Придет время — сформируете новые отряды. Вот что я могу ответить на ваш вопрос.

— Понятно, Семен Кондратьевич. Так и передам, если дойду.

— И еще передайте. Отчизна не забудет подвига вашего партизанского отряда. Пятьдесят бойцов и командиров представлено к правительственным наградам. И вы, Екатерина, среди них.

Слезы выступили у партизанки: может, из этих пятидесяти человек, которых наградят орденами и медалями, многих уже нет в живых.

— Сейчас мой водитель проводит вас. Отдыхайте. Потом в воинскую часть. Оттуда с армейскими разведчиками перейдете линию фронта, — сказал полковник и позвал шофера. — Гриша найдет вам и новую обувь.

— Может, еще встретимся, Семен Кондратьевич! — не то спрашивала, не то утверждала партизанка.

— Должны встретиться, — сказал Шаблий. Ему очень хотелось утешить эту женщину, которая преодолела тяжелый двухсоткилометровый путь и которую ждала еще более тяжелая дорога назад, к партизанам. Он обнял разведчицу и посмотрел ей в глаза. — Не надо плакать.

Партизанка ушла. Мысли полковника устремились туда, за линию фронта, где сражались отряды, прибывшие на помощь столице из Харькова, Полтавы, Донбасса. Еще в те дни, когда гитлеровские генералы собирались устроить обед на Владимирской горке, партизаны нанесли такие ощутимые удары по вражеским частям, штабам, эшелонам, танковым колоннам и складам, что немцы вынуждены были бросить целые дивизии на карательные операции против них.

Шаблий склонился над списком руководителей подпольных групп, остающихся в Киеве. С каждым нужно еще раз поговорить. Тяжело партизанам, но еще тяжелее будет подпольщикам: у фашистов был опыт борьбы с патриотами в Европе, в самой Германии.

Уже стемнело, окна были зашторены. Впопыхах перекусив, Шаблий решил выйти минут на десять на улицу, глотнуть свежего воздуха. Но зазвенел телефон из штаба армии.

«В двадцать три ноль-ноль важное совещание. Ваше присутствие обязательно», — сообщили оттуда.

До начала совещания оставалось немного. Шаблий поехал. На сердце было неспокойно. А сердцу своему он доверял еще с границы.

Генералы, полковники, подполковники, майоры сидели мрачными, как бы ожидая приговора. Все опустили головы, догадываясь, что им сейчас прочитает начальник штаба армии. Знали, но боялись произнести эти слова даже шепотом: столь они противоестественны. Семьдесят дней отстаивали Киев. Семьдесят дней… Только на фронт киевляне послали двести тысяч своих сынов. Было сформировано двадцать отрядов народного ополчения. Десятки тысяч людей днем и ночью копали окопы, ставили противотанковые заграждения.

Как цитадель стоял Киев против двадцати гитлеровских дивизий. Враг менял направления ударов, перегруппировывал силы, пытался штурмовать город то с юга, то с запада, обойти с северо-востока, наконец, с востока. Силы у обороняющих Киев еще были. Но вот после продолжительных боев 1-я танковая группа фашистов под командованием фельдмаршала фон Клейста 12 сентября форсировала Днепр возле Кременчуга и начала продвигаться на север в направлении Ромодана и Лохвицы. А двумя неделями раньше гитлеровское командование бросило против советских войск, которые были на Киевско-Гомельском выступе, группу «Юг», 2-ю армию и танковую группу под командованием фельдмаршала Гудериана, сняв эту группу с Московского направления. 9 сентября фашисты в районе Чернигова форсировали Десну. Враг готовился затянуть вокруг Киева петлю. Противник возобновил атаки на столицу с юга, но снова был отброшен. Эти атаки и даже атаки 2-й армии врага, захватившей Чернигов и Гомель, еще можно было сдержать. Но встреча в районе Лохвицы танковых групп фон Клейста и Гудериана могла замкнуть кольцо вокруг Киева и создать угрозу не только столице, но и армии, расположенной между Сулой и Днепром.

— Стойкость защитников Киева в семидесятидневной битве способствовала планомерной эвакуации на восток промышленного оборудования и людей из западных областей Украины, ибо мосты через Днепр мы удерживали на протяжении трех месяцев войны, — сказал генерал и закончил почти шепотом: — Приказ Ставки оставить Киев.

Слова о сдаче города ошеломили присутствующих. Каждый ощущал себя виновником того, что Киев приходится сдавать врагу. Никто не смотрел друг другу в глаза. Кто-то выругался…

Зачитали приказ о порядке отхода.

Последняя ночь в Киеве. Ранним утром город оставят войска укрепрайона.

Шаблий вышел из штаба с группой военных. Дул ветерок, с каштанов падали спелые плоды. Семен Кондратьевич наклонился и поднял один твердый шарик. Он вспомнил, как месяц назад стояли они с Андреем под развесистым деревом. «Каштаны на память о Киеве…» — так сказал тогда ему сын. Сейчас Шаблий смотрел на зарево, пылавшее в окрестностях Киева, и медленно перекладывал из руки в руку твердый шарик. «Каштаны на память…»

В управлении его ждали начальники отделов и служб. Все смотрели на Шаблия с каким-то напряжением и даже страхом, свойственным людям, попавшим в безвыходное положение.

— Получен приказ оставить Киев… — Семен Кондратьевич долго собирался с духом и наконец сказал: — Наша колонна выходит предпоследней. За нами полк саперов. Направление отхода… — Он подошел к карте и показал маршрут. — Мероприятия по охране флангов будут такие…

Шаблий водил указкой по карте и бросал взгляд на присутствующих. Большинство из них были оперативные работники, люди не военные. Но их серьезные лица говорили, что на них можно положиться, они готовы к тяжелейшим заданиям, понимают ситуацию.

— Помните, наш успех при выходе из вражеского окружения зависит от нашей организованности, четкости действий, сплоченности. Не забывайте, мы на своей родной земле. Родная земля всегда придает силы. Будем каждый отдельно и все вместе находчивыми в бою. Или смерть на поле боя! Только так! Третьего не дано. Не забывайте, что мы чекисты…

Выдержав паузу, дав всем время обдумать его слова, Шаблий сказал в заключение:

— Рано утром будьте готовы к отходу.

Полковник обвел всех взглядом: «Удастся ли встретиться потом? Прорыв невозможен без потерь».

Почти до рассвета никто не уходил из управления. Готовили к отправке важные документы, архив. Все, что не брали с собой, сжигали. Лишь под утро Шаблий вместе с водителем Гришей вышел на улицу. В шуме пожаров, что полыхали в городе, Киев, казалось, стонал и всхлипывал. Может, это была обида, что его оставляют свои.

— Сколько видел на своем веку Киев доброго и страшного, сколько горел, но всегда возрождался, — тихо сказал Гриша.

Семен Кондратьевич положил на его плечо руку и прошептал:

— Мы вернемся в родной город! И скоро! До свидания, Киев!

Утром 19 сентября через Днепр пошли колонны автомашин, тягачей с пушками, строем потянулись на левый берег красноармейцы, днепровские матросы, железнодорожники, рабочие с котомками за плечами. Они шли с надеждой, что им поможет вся страна, шли в надежде на удачный прорыв к своим. Лишились они этой надежды и закончилась бы их жизнь, стойкая борьба.

Шли киевляне на восток и не представляли все преграды, созданные фашистами на Левобережье.

Поток машин не прекращался до двух часов дня, на правом берегу остались только полк прикрытия и саперы, которым приказано было взорвать все три моста через Днепр.

Шаблий покидал город одним из последних. Ехали по мосту. Он смотрел на холмы, где возвышалась Лавра, на куполах которой золотились лучи щедрого сентябрьского солнца. В небе ни одной тучки. Куда-то в голубую даль плыла паутина.

На левом берегу остановилось несколько машин, возле них стояли офицеры. Они наблюдали в бинокли за Правобережьем. Из Голосиева доносились взрывы снарядов, выстрелы, треск пулеметных очередей. Фашисты рвались к переправам.