О Ленине - Лев Троцкий

Перед тем как сесть в вагон для поездки сюда, в Харьков, я разговаривал с нашим московским командующим, Николаем Ивановичем Мураловым, которого многие из вас знают, как старого партийца, о том, как воспринимает красноармеец положение в связи с болезнью Ленина. Муралов мне сказал: «В первый момент весть подействовала, как удар молнии, все откинулись, а затем задумались больше и глубже о Ленине»… Да, товарищи, беспартийный красноармеец задумался теперь по-своему, но очень глубоко, о роли личности в истории, о том, что мы, люди старшего поколения, когда были гимназистиками, студентиками или молодыми рабочими, изучали по книжкам, в тюрьмах, на каторге, в ссылке, размышляли и спорили об отношении «героя» и «толпы», субъективного фактора и объективных условий, и пр., и пр. И вот ныне, в 1923 г., наш молодой красноармеец конкретно задумался об этих вопросах сотнями тысяч умов, а с ним вместе задумался всероссийский, всеукраинский и всякий иной крестьянин сотней миллионов умов о роли личности Ленина в истории. А как же отвечают наши политруки, наши комиссары, секретари ячеек? Они отвечают так: Ленин — гений, гений рождается раз в века, а гениев — вождей рабочего класса, их два только насчитывает мировая история: Маркс и Ленин. Создать гения нельзя даже и по постановлению могущественнейшей и дисциплинированной партии, но попытаться в наивысшей мере, какая достижима, заменить его во время его отсутствия можно: удвоением коллективных усилий. Вот теория личности и класса, которую в популярной форме наши политруки излагают беспартийному красноармейцу. И это правильная теория: Ленин сейчас не работает, — мы должны работать вдвое дружнее, глядеть на опасности вдвое зорче, предохранять от них революцию вдвое настойчивее, использовать возможности строительства вдвое упорнее. И мы это сделаем все: от членов Ц.К. до беспартийного красноармейца…

Работа у нас, товарищи, очень медлительная, очень частичная, хотя бы в рамках большого плана, методы работы «прозаические»: баланс и калькуляция, продналог и экспорт хлеба — все это мы делаем шаг за шагом, кирпичик к кирпичику… нет ли тут опасности крохоборческого перерождения партии? А подобного перерождения мы также не можем допустить, как и нарушения ее действенного единства, хотя бы в малейшей степени ибо, если даже нынешний период затянется еще «всерьез и надолго», то ведь не навсегда. А может быть, даже и ненадолго. Революционная вспышка широкого масштаба, как начало европейской революции, может явиться раньше, чем многие из нас теперь думают. И если мы из многих стратегических поучений Ленина что должны особенно твердо помнить, так это то, что он называет п.о.л.и.т.и.к.о. й к.р.у.п.н.ы. х п.о.в.о.р.о.т.о. в: сегодня на баррикады, а завтра — в хлев III Государственной Думы, сегодня призыв к мировой революции, к мировому октябрю, а завтра — на переговоры с Кюльманом и Черниным, подписывать похабный Брест-Литовский мир. Обстановка переменилась, или мы по-новому учли ее — поход на Запад, «даешь Варшаву»… Обстановку переучли — Рижский мир, — тоже довольно похабный мир, как вы знаете все… А затем — упорная работа, кирпичик к кирпичику, экономия, сокращение штатов, проверка: нужно ли пять телефонисток или три, если достаточно трех, не смей сажать пять, ибо мужику придется дать несколько лишних пудов хлеба, — мелкая повседневная крохоборческая работа, а там, глядь, из Рура полыхнет пламя революции; что же, оно застигнет нас переродившимися? Нет, товарищи, нет! Мы не перерождаемся, мы меняем методы и приемы, но революционное самосохранение партии остается для нас превыше всего. Балансу учимся и в то же время на Запад и на Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не застанут. Путем самоочищения и расширения пролетарской базы укрепляем себя… Идем на соглашательство с крестьянством и с мещанством, допускаем нэпманов, но в партию нэпманов и мещанства не пустим, нет, — серной кислотой и каленым железом выжжем его из партии. (Аплодисменты.) И на XII Съезде, который будет первым Съездом после Октября без Владимира Ильича, и вообще одним из немногих Съездов в истории нашей партии без него, мы скажем друг другу, что к числу основных заповедей мы в наше сознание острым резцом впишем, врежем: не окостеневай, помни искусство крутых поворотов, маневрируй, но не растворяйся, входи в соглашение с временным или длительным союзником, но не позволяй ему вклиниться внутрь партии, оставайся самим собой, авангардом мировой революции. И если раздастся с Запада набат, — а он раздастся, — то хоть мы и будем по сию пору, по грудь, погружены в калькуляцию, в баланс и в Нэп, мы откликнемся без колебаний и без промедления, мы — революционеры с головы до ног, мы ими были, ими остаемся, ими пребудем до конца. (Бурные аплодисменты, все стоя аплодируют.)

Из доклада на VII всеукраинской партийной конференции, 5 апр. 1923 г.

ОБ УМЕРШЕМ

Ленина нет. Нет более Ленина. Темные законы, управляющие работой кровеносных сосудов, оборвали эту жизнь. Медицина оказалась бессильной совершить то, чего от нее со страстью ждали, требовали миллионы человеческих сердец.

Сколько среди них таких, которые отдали бы, не задумавшись, свою собственную кровь до последней капли, только бы оживить, возродить работу кровеносных сосудов великого вождя, Ленина, Ильича, единственного, неповторимого. Но чудо не совершилось там, где бессильной оказалась наука. И вот Ленина нет. Слова эти обрушиваются на сознание, как гигантская скала в море. Можно ли верить, мыслимо ли признать?

Сознание трудящихся всего мира не захочет принять этот факт, ибо страшно силен еще враг, долог путь, не закончена великая работа — величайшая в истории; ибо Ленин нужен мировому рабочему классу, как, может быть, никогда никто не нужен был в человеческой истории.

Более 10 месяцев длился второй приступ болезни, более тяжкий, чем первый. Кровеносные сосуды, по горькому выражению врачей, все время "играли". Это была страшная игра жизнью Ильича. Можно было ждать и улучшения, почти полного восстановления, но можно было ждать и катастрофы. Мы все ждали выздоровления, а пришла катастрофа. Дыхательный центр мозга отказался служить — и потушил центр гениальнейшей мысли.

И вот нет Ильича. Партия осиротела. Осиротел рабочий класс. Именно это чувство порождается прежде всего вестью о смерти учителя, вождя.

Как пойдем вперед, найдем ли дорогу, не собьемся ли? Ибо Ленина, товарищи, с нами больше нет!

Ленина нет, но есть ленинизм. Бессмертное в Ленине — его учение, его работа, его метод, его пример — живет в нас, в той партии, которую он создал, в том первом рабочем государстве, которое он возглавлял и направлял.

Наши сердца потому поражены сейчас такой безмерной скорбью, что мы все — великой милостью истории — родились современниками Ленина, работали рядом с ним, учились у него. Наша партия есть ленинизм в действии, наша партия есть коллективный вождь трудящихся. В каждом из нас живет частица Ленина — та, что составляет лучшую часть каждого из нас.

Как пойдем вперед? С фонарем ленинизма в руках. Найдем ли дорогу? Коллективной мыслью, коллективной волей партии найдем!

И завтра, и послезавтра, и через неделю, и через месяц мы будем спрашивать себя: неужели Ленина нет? Ибо невероятным, невозможным, чудовищным произволом природы долго еще будет казаться его смерть.

Пусть тот же укол иглы, который мы чувствуем, который будет каждый раз чувствовать сердце при мысли о том, что Ленина более нет, станет для каждого из нас напоминанием, предостережением, призывом: твоя ответственность повысилась. Будь достоин воспитавшего тебя вождя.

В скорби, в трауре, в горе сомкнем наши ряды и сердца, сомкнем их теснее для новых боев.

Товарищи, братья, Ленина с нами нет. Прощай, Ильич! Прощай, вождь!..

Тифлис, вокзал, 22 января 1924 г.

Примечания

1

Н. Н. Суханов в своей истории революции строит особую свою линию в отличие от линии Ленина. Но Суханов заведомый "конструктивист". — Прим. авт.

2

Приведенные в этой главе диалоги имеют, разумеется, лишь приблизительный характер, но фразу "об аппарансах" помню дословно. — Прим. авт.

3

Тов. Милютин рассказал этот эпизод несколько иначе; но приведенная выше редакция кажется мне более правильной. Во всяком случае, слова Ленина "пахнет революцией" относятся к моему предложению назвать правительство в целом Советом Народных Комиссаров. — Прим. авт.

4

К сожалению, я никак не могу вспомнить вопроса, по поводу которого явилась делегация. — Прим. авт.

5

сочувствие, соболезнование (нем.).-Ред.

6