На самом деле - Мария Чепурина

— Андрей! — окликнул кто-то.

Аспирант очнулся от фантазий и увидел своего товарища Ивана, странно запыхавшегося и растрепанного.

— Привет, — сказал Андрей.

— Ты как, идешь? — спросил приятель.

— Я? Куда иду?

— О господи! — Иван, который, видимо, хотел бежать куда-то дальше, тяжело вздохнул, решив потратить две минуты на приятеля. — В реальность возвращаться собираешься? Ну ты, блин, прямо с этой диссертацией…

— Да я б и рад вернуться. Не дают, — вздохнул Андрей. — На волю не пускают. Держат в коконе… А ты куда спешишь?

— Ну, куда, на митинг! — выпалил Иван с заметным раздражением. — Ты б хоть объявления читал, что ли! Весь универ ими обвешан!

— Извини уж! Что за митинг-то?

— У консульства Америки. Чтоб это… убирались…

— Из Ирака?

— Какой, к черту, Ирак!

— Из Афганистана?

— Не смешно!

— Ну толком объясни, раз ты уж начал! Я серьёзно ничего не понимаю и совсем не в курсе новостей!

Иван утер намокший лоб, пригладил волосы.

— Короче, выступаем за разрыв дипотношений с англосаксами, которые убили Петра Первого.

— Опя-ять! — протянул Андрей.

— Я знаю, ты, Андрей, в это не веришь. Но позволь с тобой не согласиться. На мой взгляд, государя однозначно в Европе подменили. Я догадался об этом еще до того, как появилось знаменитое письмо от Прошки к Софье. Большинство считает так же. Там, у входа, уже тысяча человек собралась, не меньше. — Иван глянул на часы. — Не опоздать бы. Вот-вот отправляемся. Ну, в общем…

— В общем, я не иду, — докончил за него Филиппенко.

— Правильно, витай в научных эмпиреях! Родина тебя не интересует!

— Мы расходимся во мнениях по поводу того, что нужно Родине. Ну, а что до науки, то, по-моему, аспирант и должен заниматься наукой, а не скрываться от военкомата три года в аспирантуре под предлогом изучения истории.

Ваня фыркнул.

— …Работая этим самым… супервайзером… над этими… промоутерами! — едко закончил Андрей.

— Моя должность называется теперь «надсмотрщик над продвигателями»! Попрошу запомнить! — снова возмутился новоявленный славянофил. — Понятно?

— До свидания, — ответил Филиппенко, развернулся и пошел к другому выходу, туда, где не было толпы.

Потом, уже придя домой, он подумал, что напрасно так по-хамски обошелся со старым другом. Если посмотреть на события широко, не как ученый, а просто как человек, то Иван по-своему прав. В его позиции была своя правда. Может быть, Петра и не воровали, но американцы с англичанами Андрею искренне не нравились.

24

— И еще, — сказала завуч, вручая Анне утром ключ от кабинета. — У меня к вам разговор. Присядьте здесь.

— А у меня к вам тоже разговор, — не растерялась молодая историчка.

Она села возле толстой Клавдии Михайловны, лицо которой, видимо, навечно приняло печать усталости.

— И что у вас такое?

— Первый раз я вам не говорила… Но на той неделе в класс опять вломился этот… из седьмого… матерился, не давал вести урок.

— Ах, Перцев! — сразу поняла завуч. — Мы от этого дерьма уж сколько лет избавиться не можем.

Случай тот был первым и последним, когда Анна Сарафанова слышала от завуча неприличное слово. Из соседней учительской в кабинет завуча вошла Ирина Павловна — учительница по ОБЖ. Услышав слово «дерьмо», она спросила:

— Что, опять Перцев?

Анна изложила ситуацию.

— А, с ним сражаться бесполезно! — ответила обэжистка. — Ну, терпеть уже недолго, пару лет. Девятый класс закончит — и гудбай!

— Если не сядет к тому времени, — заметила завуч.

— Сядет — нам же легче! — весело заявила Ирина Павловна и пошла по своим делам.

— Вот так и мучаемся, — подвела итог завуч. — Куда его девать-то? Школа обязана учить. «Двойки» у него по всем предметам. И что? Знает ведь, что на второй год его не оставим — мы ж не мазохисты — вот и творит, что хочет.

— А если родителей подключить?

— Подключишь их, как же! — выдавила Клавдия Михайловна саркастически. — Отец не просыхает, а мамаша уверена, что учителя только тем и занимаются, что обижают ее ненаглядное дитятко!

Завуч тяжело вздохнула, видимо, вспомнила особенно неприятный момент своего общения с перцевскими родителями, а затем сменила тему разговора.

— В общем, дело у меня к вам такое, Анна Антоновна. Ну, во-первых: на вас жалуются. Ваши восьмиклассники раскручивают стулья в кабинете математики. А винтики уносят. Вот, вчера еще один стул пришлось выкинуть. А стоит он шестьсот рублей.

Учительница с беспокойством прикинула, оплате за какое количество уроков это равняется.

— В следующий раз придется вам за свой счет стулья покупать! — пригрозила завуч.

Анна обещала впредь следить за учениками, хотя понимала, что это невозможно. Про себя студентка прокляла того, кто догадался ставить в школах парты, подлежащие разборке голыми руками. Она вообще сомневалась в том, что в природе может существовать учитель, способный рассказывать материал, писать на доске и одновременно следить за тем, чем заняты пятьдесят непоседливых рук двадцати пяти непоседливых человек.

— А во-вторых, — сказала завуч, — что вы сейчас проходите?

У Анны было шесть восьмых классов, и все изучали одно и то же. Программа требовала излагать историю девятнадцатого века — и свою, и зарубежную, две четверти на то, две — на другое. Что касается порядка прохождения, то учитель выбирал его самостоятельно, и Анна приняла решение первым делом взяться за Европу.

— Революции тысяча восемьсот сорок восьмого года в Австрии, Германии и Франции, — ответила Сарафанова.

— Ну, сегодня можете продолжить. А со следующего занятия к России приступайте.

— Как к России? Это почему?

Начальница скривилась:

— Что тут непонятного? Ввиду последних фактов и разрыва отношений со странами Европы. В общем, сверху поступила директива: изучение западной истории отменить. Изучать только родную.

— Так ведь есть еще восточная. Китай, Япония. Восстание боксеров… — робко сообщила Анна.

Наверху об этом, видимо, не знали.

— Сказано: теперь только российскую! И, кстати. На историю теперь только один час, а не два в неделю.

— Так я и Россию не успею, — удивилась Сарафанова.

— Ну, вы все не изучайте. Только главное. Выбирайте патриотичное. Что там по программе?

— Реформы Александра Первого, потом война двенадцатого года, аракчеевщина, декабристы, Николай Первый, реакция, общественная мысль…

— Что за мысль?

— Ну, славянофилы, западники.

— Западников выкиньте. Восемьсот двенадцатый — давайте, а потом — к славянофилам. Все равно они всех этих декабристов не запомнят, — рассудила Клавдия Михайловна.

Расстроенная Анна успокаивала себя тем, что ей, по крайней мере, не придется перечитывать учебник по всеобщей истории. Сарафанова исправно задавала из него параграфы, но осилить хоть один из них сама так и не сумела. Первое время она пыталась читать учебник перед уроками, но очень скоро узнала, что это — снотворное лучше любого другого. Объем предлагаемых фактов был больше, чем спрашивал самый придирчивый преподаватель с истфака. Предлагалось помнить итальянских королей — всех до последнего, — английских политических ораторов и с десяток персонажей знаменитого индийского восстания сипаев. Для чего все это нужно, автор умолчал. Ребята порой спрашивали Анну, зачем им точно знать подробности восстания ткачей в какой-нибудь Силезии, а также дату битвы при Садова. Анна этого не знала. И не знал, наверное, никто. Работать без учебника было невозможно: подростки не воспринимали длинных лекций. Учебник, между тем, вываливал им гору всяких фактов, притворяясь, будто не навязывает чьих-то явных взглядов, а предлагает оценить материал самостоятельно. Но это было неправдой. Видимо, ленивый автор взял советское пособие и, не мудрствуя лукаво, выкинул оттуда все о классовой борьбе, о Ленине, о Марксе и отчитался, что его труд очищен от идеологии. Но подборка фактов оставалась советской: длинные и скучные параграфы о старой экономике с сухим перечнем цифр по выплавке металлов; информация о восстаниях — китайских, африканских, папуасских — с именами вождей, зато безо всяких данных о восточной жизни и религии; полное отсутствие рассказов о повседневной жизни; наконец, отделы по культуре, представляющие собой простой перечень имен писателей, художников, артистов и всем своим видом как бы намекающие на второстепенность этой «надстройки».

«Все к лучшему, — сказала себе Анна. — И потом, Петра украли, это факт, это мое открытие! А значит, Европа действительно не заслуживает нашего внимания. Может быть, ребята легче будут понимать историю отечества, чем зарубежку? Может быть, если им не придется запоминать ихэтуаней и луддитов, если вместо Гладстона и Дизраэли будут Сперанский и Горчаков, успеваемость повысится?..»