Уйти красиво и с деньгами - Светлана Гончаренко

Володька справился с рассказом довольно сносно. От себя он прибавил лишь самую малость – то, что Каша, отдавая шпильку, дрожала, как в лихорадке, а когда поведала Лизе о страшных людях, заставила клясться, что никто ничего про это не узнает. В знак нерушимости клятвы якобы обе ели землю прямо на Почтовой.

Ваня, слушая Володькины турусы, смотрел на Лизу с изумлением. Наверное, там, на качелях, он не поверил, что она ничего не боится и хочет летать на аэроплане. Но теперь он знал, что Лиза не только расспросила у Натансона про шпильку, но и почти выманила у Каши какой-то непонятный Зосин секрет. А то, что пришлось для этого заталкивать Кашу в лебеду и припирать к забору, Лиза не сказала даже Мурочке с Володькой.

– Дело, похоже, нешуточное, – сказал Ваня, когда Володька наконец замолчал. – Только мне кажется, оно не политическое.

– Почему? Мне идея с боевой группой нравится, – возразил Володька. – Очень складно все получается. Сами смотрите: Пшежецкая бомбистка, Матлыгин – руководитель группы. Он ни черта не боится и сам на черта похож, особенно на этой дикой лошади. Адам Генсерский, конечно, пожиже будет, но годится на роль связного. А что? Он помощник Пиановича, по адвокатским делам ездит – и в России, и даже за границу. Дела о наследстве – чем не выгодное прикрытие для конспиративных затей?

Лиза фыркнула. Нет, Адам Францевич Генсерский вряд ли годится для подпольной работы. Слишком он молодой, слишком франтоватый, к тому же слепо копирует своего патрона Пиановича. Только вот варшавские пиджачки сидят на нем кургузо. Усики у Адама бесцветные, а когда он улыбается и даже просто разговаривает, всегда видны десны. Нет, совсем не похож на террориста! Не то что бы Лиза воображала у революционеров какие-то особенные десны или усы, но все-таки должно в человеке хоть иногда просматриваться его истинное лицо! А Генсерский так охотно наряжался, так сладко щурился, когда видел дам или девиц, так медленно тянул дым из папироски, чтоб потом еще медленней выпустить его ноздрями, что никак нельзя было вообразить, чтоб он думал когда-нибудь о страданиях народа, справедливости или хотя бы о пропорциональном представительстве сословий – то есть обо всем том, что занимает революционеров.

Любопытно, что Ваня согласился с Лизой, хотя доводы у него были совсем другие. Он сказал:

– Не может эта веселая компания быть боевой группой. Конечно, бомбисты часто костюмируются, чтоб обмануть полицию. Но это они делают на время, пока акт готовят. Приезжают в какой-нибудь город и организовывают покушение или экс. Когда дело сделано, скрываются, в основном за границу. А эти? Пшежецкая, насколько я знаю, в Нетске и родилась, и живет постоянно. Матлыгин – самый настоящий офицер, его все знают. Куда он скроется? Генсерский…

– Тоже местный! – закончила Мурочка. – Значит, он всю жизнь под фата маскировался?

– Не знаю, как вы, а я нахожу в Генсерском что-то ненатуральное, – возразил Вова. – Он и ноги при ходьбе очень противно подгибает, и бриллианты в его кольцах слишком крупные – явно фальшивые! Мне даже кажется, что он пудрится. Зачем, хотел бы я знать?

– Чтоб стать интересным. Бледные лица выразительнее, чем румяные, – сказала Мурочка. – Артисты, например, всегда грим кладут перед выходом – и выглядят замечательно.

– Точно! Как же я забыл! – хлопнул себя по коленке Володька. – Варнавин тоже пудрится! Вы заметили: он ехал рядом с Генсерским на своем битюге и тоже выглядел бледновато. Он член боевой группы! С Адамом они два сапога пара – оба много разъезжают, оба не вызывают подозрений, оба в пудре. Одна шайка!

Мурочка не могла слушать подобной ереси о своем кумире.

– Как тебе, Чумилка, не совестно! – закричала она. – Варнавина-Бельского знает вся Россия! Это большой артист, это великая душа, это… это…

– Верно! И все девочки по нему с ума сходят. Отличная маскировка! – не унимался Володька. – Это же целые толпы добровольных помощниц! В огонь и воду готовы, стоит ему только свистнуть.

– Неправда! Как ты можешь такое говорить! – застонала оскорбленная Мурочка.

– Нет, Фрязин, твоя идея не годится, – сказал Ваня Рянгин. – Банда пудреных? Ерунда какая-то. Чего тут сидеть и выдумывать? Я считаю, надо следить за кладбищем. Кто-то там, возможно, и появится.

– И за Пшежецкой тоже можно следить, – добавил Вова.

– Согласен. Только это трудно – она, что называется, не нашего круга. Вот скажи, куда она сейчас поехала со всей этой публикой?

– В Зерновке купаться, – предположил Володька. – Или в Дальнюю рощу. Или просто так, по берегу круг сделать.

– Вот видишь! Не бегать же за ней и ее лошадью, высунув язык. Пшежецкая, в отличие от тебя, Фрязин, пешком почти не ходит – ездит, и с ветерком.

– Можно следить за ее квартирой, – не сдавался Вова. Ему очень хотелось за кем-нибудь следить.

– Тебя дворники погонят! Бороду, что ли, себе наклеишь? Напудришься? – хихикнула Мурочка.

– Почему сразу бороду? Я могу одеться нищим. Буду ходить около ее дома, просить милостыню.

– Тебя же все знают! Вон, скажут, сынок доктора Фрязина побирается – наверное, на ириски не хватает. Только опозоришься, и сидеть тебе потом в чулане до самой осени.

Володька обиделся на сестру:

– Какая ты, Маша, несерьезная!

– Напротив, я серьезней вас всех. Надо бросить это ник-картерство! Поиграли, и будет, пока нехорошим не кончилось.

– Чем именно?

– Не знаю, Чумилка, зато чувствую. Я как сегодня увидела эту Пшежецкую на белой лошади, вся не своя стала. Ты знаешь, что такое печать смерти?

– Знаю. Ерунда ненаучная, – твердо ответил Вова.

– Ничего подобного. Вспомни маску Гиппократа из папиной книжки! Давно известно, что в лице человека, которому предстоит скоро умереть, появляется что-то особенное. Я сама это видела у бабушки перед тем, как с ней удар сделался. И у Мити Слепина перед скарлатиной, и у Морохина, который сгорел. Я Морохина накануне на улице видела: он был не такой, как всегда.

– Ух, страху нагнала!

Володька отпрянул от сестры. Тишина, как назло, стояла вокруг полная, глухая, нехорошая.

– В самом деле, Мурочка! Что ты такое говоришь? Кто это должен скоро умереть? – удивилась Лиза.

– Она, – тихо ответила Мурочка. – Зося Пшежецкая. У нее на лице печать смерти.

– Тоже мне пифия нашлась, – буркнул присмиревший Володька.

Лиза вспомнила пристальный Зосин взгляд, синюю вуальку, белое горло с черной лентой – и поежилась.

– Ой, нам всем сейчас достанется! – вдруг пискнула Мурочка. – Заболтались. Посмотрите, что творится! Сейчас дождь будет с грозой. Я ужасно боюсь грома!

– Надо бояться молнии. Гром – это просто сотрясение воздуха, – поправил Мурочку Вова, хотя сам оглянулся на реку с тревогой.

Как это они не заметили, что облачное месиво заполнило все небо? Стало черно, тихо и душно, как в комнате. Неть почти беззвучно плескалась о берег и стала странно светлой, будто в воду подмешали молока.

– Пошли, – решил за всех Ваня.

Все четверо торопливо выбрались из прибрежного песка на твердую глину Косого Взвоза.

Подниматься в гору всегда труднее, чем с нее лететь. Сначала Лиза бежала почти вприпрыжку, но Косой Взвоз был таким крутым, духота такой липкой, а мостовая такой неровной, что пришлось перейти на спотыкающийся шаг. Гроза катила с реки куда быстрей. Она поддувала в спину холодным ветерком и тихонько грохотала. Ваня Рянгин взял Лизу за руку и потащил по крутизне наверх. Лиза хотела было вывернуться – она что, маленькая, чтоб ей помогали таким нелепым образом? Взрослых барышень не за ручку водят, а как-то иначе! Пока Лиза вспоминала, как именно, предпринимать что-то стало поздно. Если сразу не возмутилась, потом глупо дергаться.

Так и мчались они вдвоем, взявшись за руки. Скоро Лиза бежала уже не от грозы, которая догоняла, осыпала сором и песком, гремела и почти касалась низкими тучами и крыш, и деревьев, и Лизиной головы. Бежала Лиза не по Косому Взвозу, а потом не по Почтовой; не домой бежала, не под крышу – она бежала с Ваней все равно куда, только бы не разнимать рук.

Дом Фрязиных на их пути был первым.

– К нам! К нам! – крикнула догонявшая их Мурочка и помахала рукой. Вязаная шляпка свалилась с ее макушки и болталась за спиной на ленточке. По ее плечам и черноволосой голове били крупные капли. Фрязинская Дамка прыгала за забором и радостно хрипела.

– Нет! – крикнула в ответ Лиза. – У вас сейчас все дома!

Благовоспитанная барышня, племянница безупречной Анны Терентьевны, никак не могла ввалиться мокрой и растрепанной в гостиную Аделаиды Петровны. И как затащить туда незнакомого Ваню Рянгина, тоже мокрого? Или надо бросить его под дождем, на раскисшей глине Почтовой, у чужой или своей калитки? И для этого выпустить его руку, до сих пор жаркую, как этот день, который кончился ливнем и громом? О, никогда! И к Фрязиным нельзя, и домой, к тетке, нельзя – можно только в сумасшедшие грохочущие небеса.