В пылающем небе - Кузьма Белоконь

– Я вас понял, товарищ подполковник, – сказал Вендичанский и вышел.

На коротком разборе полетов командиры эскадрилий рассказали всем летчикам о действиях на поле боя Вендичанского. Никто не осуждал ни ведущего, ни младшего лейтенанта Борисова: они воевали так, как подсказывало сердце и чувство ненависти к гитлеровцам. Но летчики были предупреждены, чтобы подобные случаи в полку больше не повторялись.

Наши войска с нечеловеческими усилиями продолжали сдерживать оборону на перешейке. Днем и ночью земля и небо были накалены смертоносным огнем. Штурмовиков прикрывали истребители, но наши ЛаГГ-3 в каждом вылете встречались с намного превосходящими силами немецких истребителей. Воздушные бои были тяжелыми, от разрывов зенитных снарядов чернело небо, полк нес потери.

Хотя Ил-2 не шел ни в какое сравнение с Су-2 по огневой мощи и живучести, но война есть война: в бою горят не только самолеты, горят танки, корабли – наши и вражеские.

Первого октября полк понес тяжелую утрату: погиб опытнейший летчик, командир первой эскадрильи капитан Яковенко. Еще в войне с Финляндией он на бомбардировщике СБ не раз бомбил линию Маннергейма, скопления вражеских войск, железнодорожные эшелоны. С орденом Красного Знамени возвратился Михаил Андреевич с финской кампании в родной полк.

Как-то Яковенко в непринужденной беседе с летчиками рассказал кое-что из своей биографии. С тех пор они между собой называли своего командира не иначе, как кубанский казак. Михаил об этом, конечно, знал, но не обижался, наоборот, в душе гордился таким именем, как гордился Кубанью.

Его детство и юность прошли в хуторе Сухие Челбасы близ станицы Каневской. По комсомольской путевке был принят в Луганскую (ныне Ворошиловград) военную школу летчиков. На мандатной комиссии познакомился с таким же пареньком, как и он сам, Тимофеем Хрюкиным, позже они стали неразлучными друзьями. Но после учебы пришлось расстаться: Яковенко и Хрюкин были направлены в разные части. Они оживленно переписывались, но через некоторое время связь оборвалась, письма Михаила оставались без ответа – Хрюкин как в воду канул. Яковенко забеспокоился, судьба Тимофея оставалась для него неизвестной. Прошло немало времени, пока два друга снова встретились, но теперь на груди Тимофея Тимофеевича сверкала Золотая Звезда Героя. Только сейчас Михаил узнал, что его друг сражался с фашизмом в небе Испании.

В этот день Яковенко шестеркой «илов» штурмовал вражеские войска, атаковавшие Ишуньские позиции. Трижды заводил ведущий самолеты на цель, трижды летчики снижались до бреющего полета и в упор расстреливали живую силу противника. И надо же такому случиться: ведущий вывел группу уже на свою территорию, как на нее обрушились «мессеры». Часть из них связала боем наши «лагги», остальные – их было много – атаковали «илы». Один «месс» ударил прямо по кабине Яковенко.

Боевые товарищи похоронили его на кладбище в селе Михайловка. Командиром первой эскадрильи был назначен капитан Попов.

Если бы Ил-2 имел огневую защиту задней полусферы, то потери от вражеских истребителей резко бы уменьшились. С каждым днем летчики все больше убеждались в этом. А у нас в тот период еще явно не хватало истребителей для сопровождения штурмовиков. Ни один самолет в мире не имел такой огневой мощи, как Ил-2. Но этот огонь был направлен только вперед, задняя же полусфера лишена активной защиты. Фашистские истребители это хорошо знали и страшно боялись попасть в зону обстрела штурмовика, а когда вынужденно попадали, то или как ошпаренные мгновенно выскакивали из нее, или так же мгновенно их сбивали. Зато при атаке сзади гитлеровские летчики проявляли сверхнахальство. Находились такие наглецы – это когда они атаковали одиночку, – что подходили на минимально возможный интервал к штурмовику и жестами показывали, что сейчас собьют «ил» и за это получат железные кресты.

«Дорогой Сергей Владимирович, – мысленно обращались мы к конструктору, – какой же прекрасный самолет создал ты, умнейшая голова у тебя! А вот посадить сзади штурмана да дать ему хорошее оружие ты не догадался».

Тогда мы еще не знали, что конструктор Ильюшин не только догадался, но и посадил воздушного стрелка с крупнокалиберным пулеметом конструкции Березина и за такой вариант самолета много попортил себе нервов: нашлись военные авторитеты, которые сумели доказать, что «илу» сзади оружие ни к чему, такой, мол, вариант только утяжелит самолет – двухместный штурмовик в серию не пошел. Но жизнь подтвердила, насколько был прав Сергей Владимирович Ильюшин. Хотя с большим опозданием, 10 октября 1942 года впервые были применены двухместные машины на Центральном фронте.

3 октября полк перелетел на аэродром Новоцарицыно и выполнял прежнюю задачу: поддерживал войска 51-й Отдельной армии, которые продолжали держать оборону на Крымском перешейке. Чем тяжелее становились бои, тем бесстрашнее сражались летчики. Каждый день уносил в бессмертие смелых и отважных молодых парней.

11 октября командир звена 2-й авиаэскадрильи Григорий Кузнецов повел четверку «илов» в район Перекопа. С ним пошли Малышенко, Емельянов и Борисов. Надо было во что бы то ни стало подавить огонь вражеской артиллерии, которая прямо-таки засыпала снарядами окопы наших обороняющихся войск. И Кузнецов не только подавил этот огонь, но со своими товарищами не менее двадцати минут носился над вражескими траншеями, расстреливая засевших в них гитлеровцев. По самолетам били зенитки, строчили пулеметы, когда штурмовики снижались до самой земли. В эти страшные для гитлеровцев атаки ведущий вкладывал всю силу гнева и ненависти. Ведомые понимали: их командир упивался этой ненавистью. Только когда стрелять было уже нечем, он начал уводить группу от цели.

Гитлеровцы видели, что делали эти смельчаки, поэтому сатанели от злобы. Там, где пролетала отважная четверка, небо чернело от разрывов зенитных снарядов. Уже совсем недалеко, рукой подать до своей территории. Но что случилось с командиром? Его самолет стал так рыскать по курсу и высоте, что ведомые не могли удерживаться на своих местах и боевой порядок распался. Потом Кузнецов снова выровнял машину и летчики тут же примкнули к нему. Так повторялось несколько раз. А вот и Новоцарицыно. Командир группы покачал крыльями, резко клюнул носом – сигнал роспуска – и, не выпуская шасси, с ходу пошел на посадку.

К нему подбежали техники Андрей Фурдуй, Анатолий Лукшин, Георгий Жорник, Иван Алексеенко и еще несколько человек. Когда открыли фонарь, Кузнецов… был мертв. У него под левым глазом торчал осколок зенитного снаряда.

Сколько же надо было иметь силы воли, терпения, мужества этому человеку, чтобы в таком состоянии довести летчиков на свой аэродром и еще дать сигнал роспуска на посадку. Был бы передатчик, многие услышали бы последние слова Григория Кузнецова. Но таких самолетов насчитывалось единицы. И он мог только помахать крыльями и «клюнуть» носом самолета, как бы призывая летчиков идти на посадку.