Все зависит от тебя - Гоар Маркосян-Каспер

— Как ты сказал? — переспросил Маран. — Резидент? Это же… Великий Создатель!

— Погоди. Сначала и я был потрясен и чуть не примчался к тебе вечером. Но потом, когда спокойно подумал, понял, что переводчики просто пассивно следовали эдурскому словарю, помнишь, ведь и в современном языке под резидентом понимается обитатель резиденции. Наши не стали осмысливать оттенки, только и всего.

— Да, ты прав, конечно, — ответил Маран рассеянно. — Но дело в том… Эта лингвистическая неточность оказалась… Ну чем-то вроде катализатора. У меня возникла идея. Да… Нет, не может быть. Хотя…

Наи всплеснула руками.

— Что ты делаешь?! Отдай! — Она отняла у Марана термос, Дан расхохотался, а Маран невидяще посмотрел на сахарницу, куда, вместо чашки, налил кофе, и недовольно сказал:

— Почему он не прислал хотя бы половину?

— Кто и половину чего? — спросила Наи.

— Отец твой. Половину атласа.

— Наверно, просто не успел, — сказала Наи смущенно. — Я заехала к нему прямо перед отлетом, боялась, что он меня не пустит, я разок заикнулась за пару недель до того, так он рассердился, начал говорить, что у тебя тут куча врагов, и ты будешь все время нервничать из-за меня, что я эгоистка, потому что у тебя и без меня полно забот… Скорее всего, он был прав. Но я подумала, что если ты тоскуешь по мне хоть вполовину… Я так тосковала по тебе…

— Я по тебе и сейчас тоскую, — вздохнул Маран, — хоть ты и сидишь напротив. Ты сделала правильно, что приехала. Только вот… Не знаю, как тебе удастся отослать меня работать. Придется, наверно, выталкивать.

— С чего это вдруг? Ты же встал и оделся, чтобы идти. Разве нет?

— Да. Но это было давно. Добрых полчаса назад. Моя решимость иссякла.

— А ты не ходи, — посоветовал Дан. — В конце концов, ты полтора месяца работал с утра до ночи. Прогуляй пару дней.

— Я уже вчера прогулял, — возразил Маран.

— Ну и что?

— Нет, нельзя. Пойду. Только… Чуть позже. А ты можешь приступить к следующему роману.

— Дай человеку кофе допить, — возмутилась Наи.

— Я уже допил, — сказал Дан. — Но не уйду, пока он не скажет, что за идея ему пришла в голову.

— Этого я тебе сказать не могу. Ты подумаешь, что я сошел с ума.

— Не подумаю.

— Подумаешь. И потом она еще незрелая. Зеленая и кислая. Вот когда она поспеет и нальется соком… Что ты сидишь? У тебя совесть есть?

— Есть, — сказал Дан, вставая.

Дан уже почти дочитывал второй роман, когда ему помешали. Строго говоря, это был не роман, а жизнеописание, насколько он мог судить, более или менее документальное, на нескольких сотнях страниц детально разбирались, в основном, бесчисленные любовные связи некой известной актрисы, а заодно глухо упоминалось и о ролях, сыгранных ею на сцене и в кино. Подбор фактов и их изложение удивительно напоминали аналогичного уровня биографические книги, читанные Даном на Земле, хоть и не во множестве, этот жанр был не в его вкусе. И, конечно, больше, чем сама банальная, в сущности, биография, его заинтересовали всяческие бытовые детали, а особенно, неоднократные упоминания о войне, которую актриса пережила ребенком. Он подумал, что книга даст массу материала хорошему арт-историку, потом вспомнил, что теперь такой, а вернее, такая, есть тут рядом, за соседней дверью, и решил, что сегодня же перезапишет кристалл для Наи, если, конечно, Маран уже не сделал этого сам.

Когда в дверь постучали, он чуть струхнул, вообразив, что это может быть Нила, но посмотрев на часы, понял, что сейчас разгар рабочего дня, и открыл.

Вошел Поэт, за которым следовал кто-то еще, разглядев его, Дан удивился чрезвычайно. Это был Ила Лес, которого он в последний раз видел два года назад, в пору нелегального их с Мараном пребывания в Бакнии, да и то лишь однажды, когда Маран счел нужным с тем встретиться, в небольшом домике под Бакной, где отправленный сменившим Марана на посту Главы Лиги Лайвой на пенсию (хорошо еще, не на тот свет) Ила вел тихую полукрестьянскую жизнь.

Ила Лес совершенно не изменился, был, правда, хмур, но веселостью он не отличался никогда и особой разговорчивостью тоже, так что, когда поздоровавшись с Даном за руку, он молча сел в угол, Дан в этом ничего необычного не усмотрел.

— Ты не знаешь, где Маран? — спросил Поэт.

— Напротив, наверно, — ответил Дан с удивлением. — У себя в кабинете, я имею в виду.

— Нет его там. Не приходил.

— До сих пор? — Дан снова посмотрел на часы. — Мы завтракали вместе, и он сказал, что пойдет работать. Правда, чуть позже. Но это было добрых три часа назад…

— Ах чуть позже? Понятно.

— Что тебе понятно?

— Понятно, почему телефон не отвечает. Выключил. Я и постучался только что, тоже ноль внимания. Но послушай, оставил же он какой-то способ до себя добраться. Я надеюсь, он все-таки не забыл, что является главой государства.

— Может, и забыл, — сказал Дан. — Судя по тому… Видишь ли, он выставил меня за дверь.

— Выставил?

— В полном смысле слова.

Поэт улыбнулся.

— Не обижайся. Он ведь не церемонится только с очень близкими людьми.

— Да я не обижаюсь.

— И все же! Не взламывать же мне замок…

— «Ком», — вспомнил Дан. — Вчера он сказал, чтобы я в случае чего вызвал его по «кому».

— Чего ж ты молчишь? Давай, вызывай.

— Да, но… Это так срочно? И важно?

— Он не один? — спросил Ила Лес.

— К нему приехала жена, — объяснил Поэт. — Которую он уже декад пять-шесть не видел.

— Маран женился? — удивился Ила Лес. — Вот так дела! Интересно взглянуть… Не знаю, — сказал он, с опозданием отвечая Дану, — покажется ли это ему срочным и важным, но… Умер Ган.

— Ган?!

— Да, — сказал Поэт. — Я думаю, что Марану важно узнать об этом. И узнать вовремя. Похороны сегодня.

Дан больше не спорил, он нажал на шарик коммуникатора, в его памяти сразу ожила сцена в деревне под Вагрой, когда маленький тщедушный человечек в очках, почти забавный на вид, потребовал, чтобы его тоже арестовали вместе с Илой, не желая оставаться в стороне и трусливо выживать…

Маран ответил почти сразу, после совсем маленькой паузы, правда, голос у него был недовольный.

— Ну что там? — спросил он.

— У меня здесь Ила Лес, — сказал Дан кратко. — Умер Ган.

Маран молчал долго, наверно, целую минуту, потом вздохнул.

— Подождите немного, я подойду.

— Отчего он умер? — спросил Дан, отключая связь. — Он чем-то болел?

— Болел. Ты должен помнить. Когда вы навещали меня в позапрошлом году, я говорил Марану… — Ила Лес смотрел на Дана с легким укором, но тот уже вспомнил. У Гана были больные почки, ему посоветовали сменить климат, перебраться на юг, где посуше, и он уехал в Солану, далеко, потому и Маран с ним не встретился…

— Он там, в Солане, и умер? — спросил он.

— Нет. Умирать он вернулся в Бакну.

Ила Лес больше ничего не сказал, и Дан не стал спрашивать. Он вспомнил уже другой эпизод, когда Ган безоговорочно поддержал Марана в вопросе об архивах Высшего Суда… да и вообще он поддерживал Марана почти всегда, в отличие от Илы Леса, который месяца три колебался, он стал на сторону Марана с первой минуты и был на его стороне до… Нет, не до конца, но долго, дольше всех старых лигийцев, которые держались Марана, пока он сражался со сторонниками Изия, но отшатнулись, когда он пошел дальше… Но ведь не они одни. Дану припомнился тот день, когда Поэт сказал: «Ты слишком быстро уходишь вперед, Маран, я не успеваю за тобой»… Да, даже Поэт в какой-то момент засомневался, правда, ненадолго, но… Что же говорить об этих стариках, совсем не старых, в сущности, но стариках с инертным мышлением и приверженностью нормам своей юности… Маран даже не винил их и никого не упрекнул, когда они бросили его на съедение тем людоедам на Большом Собрании… Не упрекнул. Но ушел. И ни разу не обернулся…

Маран открыл дверь без стука, стремительно прошел в комнату и остановился перед Илой.

— Когда он умер? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил с гневом: — Почему мне не сказали?! Почему ты не пришел ко мне раньше? Месяц назад, две декады? Я попросил бы землян… Я не дал бы ему умереть! Почему?!

— Я хотел прийти, — сказал Ила Лес. — Он не позволил. Ты же знаешь, Ган был упрямым человеком. Когда он говорил «нет», он говорил «нет», это отмене не подлежало.

— Но почему «нет»? Он не простил мне, что я разогнал Лигу?

— Нет, Маран. Он не хотел к тебе обращаться, потому что он тебя предал. То есть он считал, что предал. Я, знаешь, не считаю. Я думаю, мы не предали, а сделали выбор. Ты поставил нас в положение, когда нам пришлось выбирать между тобой и идеей, которой мы посвятили свою жизнь. И мы выбрали идею.

— Нет, — поправил его Маран, — это не так. Я не предлагал вам себя в идолы. Я предлагал другую идею.

— Неважно. В его понимании… Словом, Ган считал, что предал тебя. Переживал. И запретил мне к тебе идти. Он знал, что ты поможешь. Но стыдился твоего великодушия. Он ведь тебя любил, Маран.