СОЛНЦЕ ВОСХОДИТ НА ЗАПАДЕ - НИКОЛАЙ ФЕВР

Впрочем, эти экспонаты действуют неубедительно. О их жизни и «творчестве», гораздо убедительнее говорят другие экспонаты, которые мне довелось увидеть в Киеве. Это – Андреевский и Софиевский соборы. Первый, за много лет до войны, был просто заколочен. Второй – превращен в антирелигиозный музей. Уже во время войны, оба эти храма, за недостатком мест в тюрьмах, были обращены в тюрьмы для политических. После отступления большевиков из Киева, в обоих храмах были обнаружены горы трупов расстрелянных людей: В Софиевском соборе, некоторые из них были распяты и прибиты гвоздями к стенке. О последнем обстоятельстве даже, как-то, не хочется упоминать. Слишком оно напоминает «классические зверства» большевиков, как будто взятые из книг о временах революции. Но я это почерпнул не из книг. Мне это рассказывали киевлянки, которые своими собственными руками снимали со стен тела своих близких. Среди последних было и несколько киевских профессоров. Жаль, что изуродованные тела этих ученых нельзя перенести в «Музей деятелей науки и искусства» в Киево-Печерской Лавре и поместить их там рядом с портретами Ленина и Сталина. Это были бы единственные правдивые и показательные экспонаты этого музея.

С 1934 года в столичном Киеве не было ни одной открытой церкви. Лишь в одной часовенке, на Байковом кладбище, иногда совершались богослужения. За неимением священника, их совершал старенький дьякон. Его несколько раз вызывали в горком и говорили: – «довольно дурака валять». Но дьякон возвращался опять на кладбище и продолжал свое. Потом он исчез. Имя этого дьякона следовало бы со временем отыскать. И, когда пройдут канонические сроки, причислить его к лику святых. Он это, несомненно, заслужил.

Спустя четыре года, на нюрнбергском процессе, так называемых, главных преступников войны, представитель советского обвинения товарищ Руденко скажет, что немцы, в оккупированной зоне России, разрушили 1670 православных церквей. Произнеся эти слова товарищ Руденко сделает то, что не смеет делать ни один прокурор мира. Он – солжет. И ложь эта, казалось бы, совсем была не нужна, ибо немцы на оккупированной русской территории совершили достаточно ничем неоправданных преступлений для того, чтобы им приписать еще одно, ими несовершенное.

Нет сомнения в том, что на оккупированной немцами территории, когда-то и было 1670 церквей. Вероятно, их было даже больше. Но разрушены они были не немцами, а советской властью. Те же несколько десятков церквей, которые еще уцелели на этой территории, давно перестали быть церквами, а были превращены большевиками в антирелигиозные музеи, комсомольские клубы и избы-читальни. Во время немецкой оккупации все эти церкви были открыты для верующих.

Эту поправку я делаю не из благородного негодования по поводу поклепа возведенного на немцев. Слова недобросовестного советского прокурора, добросовестно перепечатали все газеты мира. И на основании напечатанного в газетах, может возникнуть историческая ошибка полезная советской власти. Мною же руководит искреннее желание, чтобы ошибок такого рода было бы возможно меньше.

В Киеве советская власть жестоко расправилась не только с православными святынями. И, просто, исторические памятники города постигла та же безрадостная судьба. Снесен стариннейший фонтан, носивший имя – «Самсон», срыт, так называемый, «Ирининский памятник».

Впрочем, это памятники второстепенного значения.

А вот «Аскольдова могила» неотделима от Киева, как и Киев неотделим от нее. Раньше вокруг «Аскольдовой могилы» было красиво разбитое кладбище. Над самой могилой возвышалось белое строение изящной архитектуры. Получасовня, полунадгробный памятник. Сюда часто приходили киевляне, приносили цветы и проводили час – другой в солнечно – зеленой тиши, так хорошо отвечающей этому месту. Большевики «ликвидировали» кладбище. Могилы были разрыты, сравнены с землей и на их месте были сделаны дорожки для гуляющих. Ну, что ж, может это и не так плохо. В конце концов, живым надо отдавать предпочтение перед мертвыми. Но на этом не остановились. Чтобы гуляющие не скучали, тут же была устроена площадка для танцев. По выходным дням – оркестр-джаз. Танцующим же, как известно, приятно иногда освежиться пивом или нарзаном. Для этого нужен кабачок или, по меньшей мере, киоск.

Но зачем же его строить, если тут же под боком, стоит никому ненужная утиль-часовенка? И вот в часовенке на Аскольдовой могиле, сохраняя ее прежнюю колоннадную архитектуру, пробиваются широкие окна, тащится стойка с насосными приспособлениями и…. пожалуйте, граждане, кому жигулевского, кому нарзана?… Товарищ Яша, где же ваш джаз- А, ну, давайте «У самовара»…

Что это, отсутствие ненужных предрассудков? Отрицание условностей?? Проповедь материализма под звуки джаза? Нет, – в мавзолее Ленина танцевать не разрешается. Нарзан и пиво там тоже не продаются. Джаз не исполняет на бис «У самовара»…

Значит условности все-таки имеются? Места, которые надо уважать есть? Разумеется – есть. В Советском Союзе надо уважать все то, что имеет прямое отношение к советской власти, разъеденный сифилисом труп Ильича, постановления ЦК ВКП(б) и, конечно, – НКВД. А вся тысячелетняя история страны и народа это пустая условность и вредный предрассудок. А, поэтому, граждане, – кому жигулевского, кому нарзана? Семячки сплевывайте здесь, прямо на товарища Аскольда! Товарищ Яша, где же вы? А, ну, давайте жизни…

На Владимирской горке, по-прежнему, стоит памятник Св. Владимиру. Каким чудом он уцелел? Говорят, несколько раз выносилось решение снести и его, но каждый раз удавалось этот памятник отстоять. В административном аппарате Киева, были все же люда, которые, примирившись со всеми другими разрушениями, имели мужество отстаивать статую покровителя города.

Св. Владимир, стоящий над высоким обрывом у Днепра – не старина. Ему нет и ста лет. На цоколе памятника высечена дата – 1853. Но эта статуя олицетворяет собою Киев. До революции, большой крест, в руке Св. Владимира, был весь в электрических лампочках и, с проходивших ночью днепровских пароходов, пассажиры, за много верст, видели огненный крест в его руке. Этим светящимся крестом он, как бы, ограждал свой город от всех бед и напастей. Существовало поверие, что когда крест этот погаснет, то Киев постигнет несчастье. Поверие это сбылось. В 1917 году, крест в руке Св. Владимира – погас и его город был предан невиданному еще физическому и духовному погрому. Теперь родилось новое поверие,- когда снова зажжется этот крест, тогда и Киев возродится к новой жизни. Суеверные люди терпеливо ждут этого дня.

Ждут уже двадцать пять лет.

***

В первый год войны многие киевляне переменили свои квартиры. На стенах разрушенных домов в центре города находится своеобразный адресный стол. Стены этих домов испещрены надписями, разъясняющими кого и где, из живших тут, следует искать. Такие адресные столы появятся скоро во многих городах Европы.

Однако, уже имея адрес, найти нужного киевлянина не так просто. Номера домов находятся в хаотическом состоянии. А найдя нужный дом, надо еще помучиться, чтобы отыскать нужную квартиру. Иногда бывает так, что на первом этаже находятся квартиры с большими номерами, уменьшающимися по мере того, как вы поднимаетесь по лестнице. Иногда – наоборот. А то бывает и так; 9-я, 11-я и 12-я квартиры находятся на одном этаже, а 10-я на другом.

На дверях квартир имена жильцов. Звонки почти везде не действуют годами. Поэтому надписи; таким то стучать – три раза, таким то – пять. Когда вы постучите, вам никогда не откроют дверь сразу. Сначала раздастся вопрос: – кто? Для человека, выросшего в Европе, это звучит странно и необычно. «Кто? – это тоже порождение советской эпохи. Этот вопрос, на случай страшного ответа – «проверка паспортов» (означающего приход энкаведистов для производства ареста), давал еще несколько секунд для перенесения пакетика с ценностями соседям и дачи последних указаний родным и домашним.

Один мой приятель киевлянин, у которого я бываю ежедневно и ежедневно смеюсь над этим «кто?», – уверяет меня, что он идя к двери и зная, что стучу именно я, дает себе слово не задавать этого привычного вопроса, но затем этот вопрос вылетает сам собой.

На успокоительный ответ начинают открывать дверь. Начинают, – ибо просто открыть дверь в киевской квартире невозможно. Двери снабжены целой системой замков, засовов и цепочек. Закрытая дверь киевской квартиры напоминает мне внутреннюю часть люка подводной лодки, перед ее погружением в воду. Это тоже наследие большевизма. Но это предназначалось не для агентов НКВД. Тут имелись ввиду грабители. Впрочем, оба эти понятия были тесно связаны одно с другим.

Если нищета является первым признаком внешнего порядка, знаменующим собой советскую эпоху, то ее первым признаком внутреннего свойства является – страх. Страх, как и нищету, обильно сеяла советская власть на неизмеримых пространствах огромной страны и лишь немногие, тесно связанные с существующим строем, были избавлены от необходимости близкого знакомства с этими верными спутниками большевизма. Вечный страх за свою жизнь, вечный страх за жизнь своих близких, вечная боязнь сказать лишнее слово и, порожденное страхом, вечное недоверие ко всем и ко всему, вот что угнетающим чувством непрестанно витало над советской страной и будет витать на ней до тех пор, пока она будет называться – советской.