Последний варяг - Роман Канушкин

— Решил сбежать, не заплатив? — громко поинтересовался Авось.

— Простите, господин! — залепетал Карифа, суетливо кланяясь. — Это было так быстро и… страшно… мы…

— Ты чего тут? — Авось явно был сбит с толку таким странным поведением. — Чего рассказываешь?

— Простите, господин, я никогда бы… напугался… очень страшно…

«Вот хитрая лиса, — подумал Авось. — Притворяется. Юлит. Делает вид, что не узнаёт, принимает за другого».

— Белены объелся, да, Карифа? — спросил Авось.

— Я… какой-такой белены? — пролепетал Карифа. Казалось, он вот-вот грохнется в обморок. Самое удивительное, что стоявший за ним Рагежа и тот, второй, вроде бы мусульманин, тоже были напуганы — что они тут за представление перед ним устроили?

— С тебя три дирхама серебром, — твёрдо сказал Авось.

Карифа захлопал губами, как рыба, выброшенная на берег. Ему показалось, что он ослышался. Не могут неприятности так быстро закончиться. Окружающие купцы притихли — о таких мелких суммах тут никто не говорит. Не принято. А тем более, не устраивают скандал. Однако поведение Карифы, богатейшего из них… Купцы были явно заинтригованы.

— Так господин просто хочет получить долг? — проблеял Карифа, будто ему только что позволили поднять голову с плахи, но, вполне возможно, пошутили, и сейчас великодушие палача закончится.

— Плати! — Авось поднял три растопыренных пальца. — Серебром!

Карифа тупо уставился на его руку. Да нет, этот юноша явно издевается над ним.

— Сколько дирхамов? — пропищал Карифа. Он был готов заплатить и тридцать, и триста…

— Так ты смеёшься надо мной! — воскликнул Авось. Горькая досада поднялась в нём — они все выставляют его на посмешище, выставляют его дураком. Ну, тогда он хоть отделает этого самодовольного, издевающегося над ним купца, хоть так сохранит достоинство. — Смеёшься, Карифа?!

Авось взмахнул рукой. Он даже не ожидал, что его голос может звучать так грозно. Карифа зажмурился — ну вот, великодушие закончено, кладите голову на плаху. Вдруг кто-то перехватил руку Авося. Юноша обернулся. Это был слепой богомолец с чёрной повязкой, тот самый, на которого он наткнулся у купеческого шатра. Нищий проповедник смиренно улыбался, но рука его оказалась неожиданно крепка для старца.

— Позволительно ли юноше с добрым сердцем, что жалеет пьяных варягов, — насмешливо спросил он, — обижать мирного торговца?

— Пьяных варягов? — обескураженно промолвил Авось и чуть дёрнул плечом. Ухватившая его рука действительно была как сталь. Авось выдохнул: — Он… Он не заплатил гридню конунга.

Юноша кивнул на Карифу и попытался выпрямиться с прежней важностью, только не был уверен, получилось ли.

— Ах, вот перед нами какая важная птица, — слепец говорил по-прежнему насмешливо, но вполне дружелюбно. — Долги принято возвращать.

Он обернулся к Карифе, а тот снова безмолвно раскрыл и закрыл рот, лишь указывая безвольным пальцем на Авося.

— Три дирхама, я слышал? — спокойно поинтересовался богомолец. — Так заплати.

Карифа закивал и принялся отсчитывать деньги. Его руки дрожали.

— Заплати гридню князя! — улыбнулся слепец, и его крепкая рука скользнула по плечу Авося чуть вверх, туда, где под плащом прятался браслет. Хватка неожиданно ослабла. Авось вздрогнул. И на миг в голове его мелькнуло что-то… пугающее, но странным образом знакомое — прялка, и на ней золотые нити… Он что — перегрелся? А богомолец уже отпустил его. Насмешливое выражение лица нищего проповедника неожиданно сменилось. Он чуть склонил голову к Авосю и непонятно проговорил:

— Такими вещами не стоит шутить.

В этот момент Карифа протянул Авосю деньги. Казалось, он ожидал, что его сейчас ужалит змея.

— Три дирхама, господин, — пролепетал купец.

— Серебром? — завороженно произнёс Авось.

Карифа застонал.

— Это всё? — серьёзно поинтересовался богомолец.

Авось кивнул. Юноше показалось, что он услышал суровые, а быть может, даже осуждающие нотки в его голосе.

И тогда раздался низкий и громкий звук труб. Все расступились и покорно смолкли. Богомольцы тут же куда-то подевались.

Вдали, на главной дороге, ведущей к торговой площади, появилась самая странная процессия из тех, что доводилось видеть Авосю. Впереди острым клином шли, скорее всего, священнослужители в высоких чёрных капюшонах и накидках, расшитых загадочными символами. Лиц их не было видно за пугающими золотыми масками. Их было семеро, и каждый нёс перед собой золотую плошку с солью. За ними следовали бритые наголо рабы в одних ослепительно белых набедренных повязках, которые контрастировали с цветом кожи, покрытой позолотой. Даже блестевшие на солнце черепа и даже веки были покрыты краской, что придавало рабам сходство с ожившими золотыми статуями. На плечах их покоился помост, размером и формой похожий на ладью, в центре которого был сооружён высокий трон.

Все звуки вдруг смолкли, как будто весь бесконечный торг разом замолчал. На троне восседало удивительное создание: совсем ещё хрупкий юноша с нарисованными на закрытых веках яркими глазами с пугающе-кошачьей чёрточкой зрачков. Всё лицо его под высоким золотым головным убором с множеством отчеканенных человеческих ликов было усыпано драгоценными камнями, а от семи самых крупных рубинов на щеках тянулись к ушам золотые цепочки.

— Каган, божественный каган, — пронёсся вздох над толпой.

И все хазары пали ниц; и даже иностранные купцы преклоняли колено, пока процессия проходила мимо. Авось склонился вместе со всеми.

Новая дорога, по которой двигалась процессия, упиралась в ворота главного святилища хазарской столицы. Вновь раздался низкий звук труб, и ворота древнего храма стали медленно отворяться. Там, в полусумрачной глубине святилища, возвышалось нечто кошмарное: поставленный вертикально золотой саркофаг с точной копией лица молодого кагана был раскрыт так, что можно было различить острые смертоносные стержни внутри него.

— Хыр Ишвар… — раздался над толпой исполненный ужаса и священного трепета ропот.

— Хыр, Хыр, Хыр Ишвар, — теперь уже монотонно, словно вгоняя людей в транс, повторяли шедшие впереди жрецы.

— Хыр, Хыр. — С мучительным стоном губы кагана разомкнулись, и теперь его голос влился в общий лад. — Хыр Ишвар! Хыр, Хыр, Хыр Ишвар!

И тогда Авось вздрогнул. Вопреки общему ладу, повторяющему, как заклятье, страшное слово ритуального жертвоприношения, вопреки гипнотическому мороку, павшему на толпу, он совершенно отчётливо услышал другой голос.

— Шад всё же решился на это, — сказал слепой богомолец своему поводырю. А вздрогнул Авось потому, что богомолец говорил шёпотом, и было до них достаточно далеко. Но юноша всё равно смог разобрать каждое слово, будто голос прозвучал у него в голове. Интересные получались дела: Авось поискал взглядом других пилигримов. Те разбились по двое и встали в толпе вдоль следования процессии.