Дневник войны со свиньями - Адольфо Биой Касарес

– Откуда у тебя такие сведения?

– Вчера вечером, когда я уже собрался закрывать лавку, явился твой сосед Фабер. Ему довелось говорить с Больоло, а тому племянник рассказал это дело со всеми подробностями.

– И что там было?

– Да ничего. Пришел он поздно, хлеба уже не было. Я сказал, что остались одни сухари.

– А что случилось с Аревало?

– Он уже давно путался с этой девчонкой, – заметил Данте.

– Всегда я узнаю последним, – сказал Видаль, растерянно взглянув на него. – То-то я удивился, что он одет чисто, даже щеголевато. И перхоти не видно было.

– Банда мерзавцев поджидала его у выхода из отеля Нило, – сообщил Рей. – Девчонка, вся растрепанная, в крик: «Мне нравятся старики! Мне нравятся старики!»

– Провокация. Ух и влепил бы я в нее обойму, – свирепо прошипел Данте. – Она во всем виновата.

– С чего ты это взял? – возмутился Видаль.

– Данте, не мели чушь. Наконец-то мы услышали про честную девчонку, готовую умереть за свои убеждения, а ты еще ворчишь.

– Я снимаю перед ней шляпу, – сказал Видаль.

– Что же сделали с Аревало?

– Избили до полусмерти. Предлагаю сходить в больницу и узнать, как он себя чувствует.

– Девчонка – предательница! – пробормотал Данте.

– У меня времени в обрез, – предупредил Видаль. – Давайте сейчас и пойдем. Согласны?

Едва он это сказал, как тут же укорил себя в малодушии. Ведь для него в этот момент нет ничего более важного, чем его обязательства по отношению к Нели-де, но как это объяснить друзьям? Они бы его поздравили, позавидовали его удаче, но отнеслись бы с неодобрением к тому, что он Нелиду воспринимает слишком всерьез, что ставит ее на одну доску с другом всей жизни.

– А меня вы проводите до дому, – сказал Данте.

– Ей-богу, так мне будет спокойней. Мне вовсе не хочется ходить в темноте по улицам в такие времена. Серьезно вам говорю.

37

Дружески беседуя, Видаль и Рей вышли из булочной и повернули налево, до улице Сальгеро. Данте смотрел на них с жалобным видом, как ребенок, готовый заплакать. Он подбежал к ним, схватил Рея за локоть, стал умолять:

– Почему не хотите проводить меня до дома?

– Отстань, – рявкнул Рей, отдернув руку. Но потом спокойно прибавил: – Надо же выяснить, как там Аревало.

– Не говори так громко. Ты обращаешь на себя внимание. Ну пожалуйста! – умолял Данте.

– Я родился в Испании, – объяснял ему Рей, – но этот город – мой город.

– Ну и что с того? – сказал Данте.

– Как это – что с того? Я в Буэнос-Айресе про жил дольше, чем эти сопляки, и им не удастся выгнать меня из моего дома.

– Превосходно сказано! – согласился Видаль, – То, что ты готов сражаться с мальчишками, эта превосходно, но вот не поверил ли ты ложному слуху? Я бы из-за россказней Буяна не стал ссориться с Джими.

– Знаешь, я как услышу слово «донос», меня просто трясет.

– Не думаешь ли ты, – спросил Видаль с некоторым пафосом, – что ты стал жертвой новой тактики молодежных кругов – в данном случае племянника Буяна, – задумавших посеять раздор и вражду между нами?

– Психологическая война, – хмыкнул Данте.

– В том, что вы говорите, есть доля правдоподобия, – согласился Рей, – но, как бы то ни было, доносчика я не прощу.

– Как ты можешь себе вообразить, – настаивал на своем Видаль, – что Джими за какие-то пустые обещания оклеветал друга?

– Пустые обещания? – переспросил Рей.

– Чтобы убить Аревало, им вовсе не надо было отпускать Джими.

– Джими способен на все. Данте опасливо оглянулся.

– Что меня тревожит, – признался он, – так это вид города – все как всегда, будто ничего не происходит.

– Тебе было бы спокойней, если б шла драка? – заметил Видаль.

– Вчера она была, – утешил его Рей. – Здесь, рядом. Возле отеля Виласеко. Какие-то парни из Молодежной группы пошли на штурм. Мой земляк, при поддержке верного Пако, держал оборону. Когда поражение уже казалось неизбежным, явилась подмога с наручниками, и крепость была спасена.

38

Трое друзей поднялись по парадной лестнице и вошли в вестибюль больницы. В полутьме они издали увидели что-то похожее на лежащую статую, покрытую простыней. Рей приблизился на несколько шагов, чтобы посмотреть.

– Что там? – спросил Данте,

– Старик, – ответил Рей.

– Старик?

– Да, старик на каталке.

– Что он там делает? – не унимался Данте, не двигаясь с места.

– По-моему, умирает, – ответил Рей.

– О, зачем мы живем! – простонал Данте.

– Все мы окончим свои дни в этой или в другой больнице, – патетически заявил Рей. – Лучше привыкать заранее.

– Я устал, – запричитал Данте. – Вы даже не представляете, как я устал. Я чувствую себя совсем старым. Смерть Нестора, нападение на нас в Чакарите без всякой причины, теперь вот Аревало – мне дурно от всего этого. Я боюсь. У меня нет сил это перенести.

Они подошли к окошку для справок в вестибюле.

– Мы хотели бы узнать об одном сеньоре. Его привезли вчера, – сказал Рей в окошко. – Сеньор Аревало.

– Когда он поступил?

– Мне здесь не нравится, – громко заявил Данте.

Видаль подумал: «Бедняга. Если я ему скажу, что мы его здесь оставим, он расплачется».

– Его привезли вчера вечером, – сказал Рей.

– В какую палату?

– Этого мы не знаем, – ответил Видаль. – На него напали, избили.

Тем временем Данте, вытащив челюсть, протирал ее пальцем и принюхивался.

– Что ты делаешь? – спросил Видаль.

– Да вот, болтается она, еда застревает и воняет, – объяснил Данте. – Да у тебя ведь тоже вставная челюсть. Вот увидишь, как это бывает.

– Вы родственники пострадавшего? – спросил господин среднего роста, лысый, с круглой головой, напоминавшей калебасу, в которой вырезают глаза, нос и рот. На нагрудном кармане его халата было вышито синими нитками «Д-р Л. Каделаго».

– Нет, не родственники, – ответил Видаль. – Друзья. Друзья детства.

– Это все равно, – быстро парировал врач. – Идемте вот сюда.

– Скажите, доктор, – спросил Рей, – в каком он состоянии?

Врач остановился. Казалось, что он, поглощенный своими мыслями, смущен вопросом. Теперь уже Данте с нескрываемой тревогой осведомился:

– Ничего плохого не случилось? Лицо врача помрачнело.

– Ничего плохого? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

– Наш друг Аревало… не умер? – пролепетал Данте.

– Нет, не умер, – заявил врач сурово и печально.

– Он в критическом состоянии? – еле слышно спросил Видаль.

Врач усмехнулся. Друзья приготовились услышать хорошую новость, которая их успокоит.

– Да, в критическом, – подтвердил врач. – Очень слаб.

– Какое несчастье! – огорчился Видаль. Доктор Каделаго снова опечалился и сказал:

– Теперь мы располагаем средствами борьбы с подобными ситуациями.

– Но вы как думаете, доктор, он выживет? – спросил Видаль.

– Что до этого, – пояснил доктор, – то ни один профессионал, сознающий свою ответственность, никогда вам не скажет… – И зловещим голосом прибавил: – Средства контроля над такой ситуацией существуют. Несомненно, существуют.

Видалю внезапно вспомнилось, что он уже где-то встречал доктора Каделаго или кого-то другого, кто усмехался, когда был печален, – или же ему подобная встреча приснилась…

Следуя за врачом, который шел с удрученным видом, они направились к лифту.

– С этим типом не столкуешься, – прошептал Рею Видаль.

– Как мы можем столковаться, если мы в медицине ни бе ни ме? Ты пойми, мы живем в другом мире.

– К счастью.

«Человек идет по жизни с уверенностью, – подумал Видаль, – и даже в разгар войны предполагает, что беда произойдет с другими, но стоит умереть другу или достаточно услышать, что он, возможно, умрет, чтобы все вокруг стало ирреальным». Общий вид всего изменился, как в театре, когда осветитель поворачивает стеклянный разноцветный диск перед источником света. Сам доктор Каделаго, разлад между выражением его лица и его словами, его круглая голова вроде пустой тыквы, в которую вставляют зажженную свечу, чтобы ночью пугать ребятишек, казались чем-то фантасмагорическим. Видаль чувствовал, что он погружается в кошмар, вернее, пребывает в кошмаре. «Но ведь существует Нелида», – сказал он себе и сразу ободрился. Но тут же спохватился: «Впрочем, это еще неизвестно».

Снедаемый своими жалкими заботами, Данте возмущался:

– До каких пор мы будем здесь околачиваться? Мне здесь не нравится. Почему бы нам сразу не уйти?

Видаль подумал: «А он и вправду стар». Процесс старения ускорился, и очень мало чего осталось от прежних друзей: в последнее время они стали совсем другими, скорее даже неприятными людьми, с которыми продолжаешь общаться из верности прошлому.

Когда вошли в лифт, врач поинтересовался:

– Вам всем уже исполнилось шестьдесят?

– Мне еще нет, – мгновенно ответил Видаль.

Они вышли на пятом этаже. «Что здесь не очень приятно, – подумал Видаль, – в этом я с Данте совершенно согласен. Стоит вспомнить, что где-то там, снаружи, ты был свободен, становится тяжко, словно ты эту свободу потерял безвозвратно».