Хуже всех (сборник) - Сергей Литовкин

Про меня тут недавно в стенгазете написали: «Вдумчивый молодой ученый…», – гордо сказал Витя, – я эту свою папку называю «умный вид». Человек с пустыми руками, вроде как и не при деле. Остановит начальник и пошлет за какой-нибудь пакостью. А у меня и облик деловитый, и информационная база всегда под рукой.

Да, – восхищенно протянул я, – не каждому это дано! Боюсь, что не получится у меня…

Можешь, конечно, и на головастика переучиваться. Станешь таким, как майор Лискин из двадцать третьего. Тот позавчера в патруле был и бойца-дембеля за искажение формы задержал. А парень так мозги майору законопатил, что Лискин ему червоне на дорогу дал и на вокзал проводил. К вечеру того бойца уже нормальный патруль на этом же вокзале взял, когда отличник заканчивал лискинский подарок пропивать…

Мы задержались еще на часок-другой в этой пельменной. Вспомнили однокашников и сослуживцев по флоту. Выпили за каждого, кроме ли недостойных и противных, которых было не так уж и много. В общежитие я отправился с каким-то тяжелым чувством неясной жизненной перспективы.

Утром, когда я добирался на службу, кто-то приложился сверху к моей белой фуражке грязной пятерней. Трамвай был переполнен, и не было ничего удивительного в том, что некто с пролетарским напором попытался столкнуть меня с нижних ступенек для ускорения движения транспорта. Появившись в отделе, я снял испачканный чехол и, спрятав осиротевшую фуражку в нижний ящик стола, отправился на стирку в туалет, где, как водится, не было ни мыла, ни порошка. На поиски жизненно необходимых стиральных средств я двинулся в противоположное крыло здания и после долгих хождений по этажам выпросил наконец кулек порошка у уборщи. Потом перекурил напротив буфета. Выпил в буфете соку и забежал на минутку в библиотеку. Затем аккуратно отстирал свой белый-пребелый чехол и отправился на рабочее место. Всего-то я отсутствовал около часа, но этого оказалось достаточно для радикального изменения обстановки в помещении. Все выдвижные ящики в шести рабочих столах были перевернуты, а их содержимое вывалено на пол, шкафы открыты нараспашку, а моя фуражка, чьи-то коричневые ботинки и китель цвета хаки валялись в углу около мусорной корзины.

– Что случилось? – поинтересовался я, с опаской оглядевшись вокруг.

– Руководство НИИ проверяло состояние порядка в отделе по случаю ожидаемого визита представителей Генштаба. Оценка – неудовлетворительно. Приказано все сделать параллельным и перпендикулярным, – произнес начлаб подполковник Колтанов. – А тебя где носило?

– Дело было одно, – ответил я уклончиво, – а с чего это мою парадную фуражку выкинули?

– Ничего себе, парадная, – отозвался начлаб, – страшнее моих ботинок, что рядом покоятся. А им еще и трех лет нет.

(Надо сказать, что флотская белая фуражка без чехла действительно производит неприятное впечатление по причине торчащей сверху сероватой тканевой основы с выдающимися во все стороны обрывками ниток.)

– Никакого понятия о флотской форме нет у нашего зеленого командования, – буркнул я, отряхнув фуражку и приводя ее в нормальное состояние.

Все присутствующие внимательно и с интересом наблюдали процесс заталкивания пружины во влажный еще белый чехол с последующим водружением оного на базовую часть фуражки. Показ преобразования «седла» путем легкого смещения пружины в разгильдяйский «гриб» поверг публику в полное изумление. Я повторил эту операцию «на бис».

– Это вам не какой-то двойной круговой интеграл. Здесь опыт и изобретательность поколений моряков, – с удовольствием прокомментировал я финальное действо.

За соседним столом все это время с отсутствующим видом пребывал старлей Сушневский.

– Чем отягощен, Саня? – спросил я.

– Да вот, вытряхнули все мои записи, все перепутали, – грустно и удивленно произнес он, глядя на живописную кучу книг, бумаг и прочего добра около стола.

Оказалось, что, будучи извещен о предстоящем шмоне, Саша сознательно положил в верхний ящик стола пару грязных сопливых платков, полагая, что брезгливое командование, увидев подобное, не станет дальше рыться и копаться в его хозяйстве и оставит бумаги и карандашики в исходном состоянии.

– Ну, что ж, – подумал я, легонько хмыкнув в ответ на Сашину исповедь: ему, как научно-унивеситетскому ополченцу, позволительны подобные заблуждения, но командование-то у нас нормальное, военное. И это как-то даже… радует.

– Все нормально, – сказал я вслух, – порядок у меня в заведовании уже наведен. Все ящики в столе пока пусты. Да и голова не перегружена.

Ближе к вечеру я сходил в соседний корпус к нашим вычислителям и взял у них толстую пачку чистых перфокарт. Пригодятся…

Музыкальный уикэнд

Эта пятница на конечной стадии восьмидесятых годов прошлого века не шибко-то выделялась из прочих предыдущих и последующих. Денежное довольствие в нашем военном НИИ опять где-то заблудилось. В борьбе с пьянством пали последние абстиненты. Внутриполитическая и международная обстановка не оставляли никаких надежд, кроме ничем не подкрепленной веры в светлое будущее и заступничество за нас перед Господом тысяч православных мучеников и праведников.

После 18.00 я сменил военную форму на спортивный костюм и собирался покинуть охраняемую территорию, выводя из-за загородки свой видавший виды велосипед. В это время меня догнал майор из нашего отдела, старый мой приятель Виктор Трончин.

– Ты что вечерком делаешь? – спросил он и оглянулся, выразительно поправив узел галстука, очевидно опасаясь увидеть поблизости кого-нибудь из бдительных политборцов с алкоголизмом.

– Да вроде ничего особого, – самопроизвольно потянулся и я к галстуку, но, не обнаружив оного на себе, потеребил ворот футболки. – А что, есть идеи?

– Угу. Приходи ко мне домой через часок. Надо пианино переставлять из спальни в гостиную. Жена подработку нашла в каком-то учебном кооперативе. Завтра к ней ученика с ранья пришлют на музыкальные занятия, а техника еще не выдвинута на позиции.

– А она сама-то дома? – задал я естественный вопрос.

– Нет. Поехала с дочкой на фазенду. Рассаду повезла в землю закапывать. Завтра обещалась быть, с утра… Никто не помешает.

– А… – начал я было, но Витя подмигнул мне последовательно каждым глазом и двумя сразу.

– Есть, – сказал он шепотом, – нашел позавчера в гараже под мотороллером бутылку доперестроечной андроповки. Во жили, а? Могли позволить флакону в угол закатиться без всяких кошмарных последствий. Помнишь, мы субботник как-то у меня завершали? Годков несколько назад. Видать, тогда это и случилось.

– Тихо! – грозно прошептал я и оглянулся по сторонам, – буду в срок, жди.

Второпях заскочив домой, я вскоре уже был у Виктора. На кухонном столе в его малометражной хрущовке с почти позабытым величием возвышалась бутылка с зеленоватой наклейкой. Рядом, на двух блюдцах, была сложена закуска, состоящая из незаменимых псевдосарделек и наотмашь нарубленного ржаного хлеба. Я добавил к этому натюрморту большой соленый огуре, доставленный из дома, и предложил сначала передвинуть инструмент, а потом уже и выпить с удовольствием и чувством выполненного долга. Виктор же, давно изнывавший от предвкушения праздника, настаивал на его немедленном начале. Я дал себя уговорить, и мы с немалым удовольствием хлопнули по рюмашке. Нас можно было понять, учитывая, что все последние годы, промелькнувшие от оголтелой борьбы с алкоголем до полного безденежья, заставили нас привыкнуть ко всяким спиртовым суррогатам гнусного вида, запаха и вкуса.

– Хорошо! Хватит пока, – сказал я, подавив в себе естественное стремление к продолжению начатого, – показывай свою музыку. Будем двигать.

Легко было сказать. Двигать было существенно тяжелее. Тем более, что инструмент представлял собой не какую-то кабинетную игрушку, а полномасштабное пианино крупных размеров и вычурных форм первой половины двадцатого века, с бронзовыми подсвечниками.

Мы изрядно выдохлись, подтаскивая агрегат к дверному проему между спальней и проходной комнатой, называемой почему-то гостиной. Дальнейший процесс застопорился из-за того, что линейные размеры пианино никак не вписывались в доступные сектора фарватера. Окончательно запыхавшись, мы выпили по второй и задумались.

– Слушай, а как же его туда затаскивали? – спросил я Виктора, расслаблено закусывая выпивку куском сарделины с привкусом столярного клея.

– Кто ж его знает? Квартира-то тёщина. Покойницу не спросишь. Когда я сюда прибыл с Дальнего Востока, все уже давным-давно так и стояло. Мы пропустили еще по стопарику, и на меня нашло озарение.

Виктор, понял! Надо фоно на попа ставить и на коврике втаскивать.

Иначе ничего не получится.

Ура! – обрадовался Витя радикальному решению.

Дело, однако, пошло не так, как хотелось. Попытка водрузить инструмент на бок ни к чему путному не привела, кроме ушибов ног и хруста в пояснице. Мы опять выпили, но и это не помогло.