Слуги меча - Энн Леки

— Вам придется подождать, — сказала она, и ее лицо разгладилось. — Она появится через несколько минут.

— Ваши Сады прекрасны, гражданин, — сказала я. — Хотя, признаюсь, это столь красивое озеро кажется мне небезопасным.

— Это не мой сад. — Снова этот гнев, сильно, тщательно сдерживаемый. — Я здесь лишь работаю.

— Он не был бы таким без людей, которые здесь работают, — отметила я. В ответ она сделала ироничное движение рукой. — Я думаю, вы слишком молоды, чтобы быть одним из лидеров тех забастовок на чайных плантациях десять или пятнадцать лет назад. — Слово, обозначающее «забастовку», существует на радчааи, но оно очень старое и малоизвестное. Я использовала термин на лиосте, который узнала от базы прошлой ночью. Самиренды, привезенные на Атхоек, говорили на лиосте, а иногда говорят и сейчас. Эта особа — самиренд, я достаточно узнала от базы, чтобы понять это. И достаточно узнала от гражданина Фосиф о надсмотрщиках-самирендах, которые участвовали в тех забастовках. — Вам было, наверное, шестнадцать? Семнадцать? Если бы вы играли важную роль, то были бы уже мертвы или в какой-нибудь совершенно другой системе, где нет социальных отношений, которые позволили бы вам причинить неприятности. — Ее лицо застыло, она дышала ртом, очень тщательно. — Они проявили снисходительность из-за вашей молодости и неопределенной позиции, но примерно вас наказали. — Несправедливо, как я догадалась вчера.

Сначала она не отвечала. Она испытывала душевные муки, и это подтверждало, что я права. В результате перевоспитания размышления об определенных действиях стали доставлять ей сильный внутренний дискомфорт, а я напомнила ей непосредственно о тех событиях, которые привели ее к встрече со службой безопасности. И конечно, для любого радчааи даже упоминание о перевоспитании крайне неприятно.

— Если капитан флота завершила свои замечания, — произнесла она наконец, — у меня есть работа. — Ее голос выдавал напряженность, в которой она пребывала, и вместе с тем это прозвучало чуть более робко, чем обычно.

— Разумеется. Приношу свои извинения. — Она моргнула — от удивления, подумала я. — Вы обстригаете с лилий мертвые листья?

— И мертвые цветы. — Наклонившись, она запустила под воду руку и вытянула скользкий, сморщенный стебель.

— Как глубоко озеро? — Она посмотрела на меня, опустила взгляд на воду, в которой стояла. Затем снова подняла глаза на меня. — Да, — согласилась я, — я вижу, насколько глубоко оно здесь. Везде одинаково?

— Около двух метров в самом глубоком месте. — Ее голос прозвучал спокойнее; похоже, она восстановила прежнее самообладание.

— А под водой есть перегородки?

— Нет. — Будто в подтверждение ее слов, лилово-зеленая рыба приплыла в свободное от лилий пространство, где и стояла, широкая, с блестящей чешуей, длиной, должно быть, с три четверти метра. Она зависла под водой и, кажется, смотрела на нас, широко раскрывая рот. — У меня ничего нет, — сказала она рыбе и вытянула руки в промокших перчатках. — Иди подожди у моста, кто-нибудь придет. Всегда приходят. — Рыба продолжала разевать рот. — Смотри, вон они идут.

Двое детей обошли куст и побежали вниз по тропинке к мосту. Тот, что поменьше, прыгнул с земли на мост с гулким тяжелым стуком. Вода под мостом стала волноваться, и лилово-зеленая рыба повернулась и ускользнула из виду.

— У моста есть дозатор корма, — пояснила особа, стоящая в воде. — Примерно через час там будет довольно много людей.

— Тогда я рада, что мы пришли рано, — заметила я. — Если это не представит для вас сложности, не расскажете ли, какие тут принимаются меры безопасности?

Она коротко и резко рассмеялась.

— Они заставляют вас волноваться, капитан флота? — Она указала на купол над головой. — И это?

— И это, — признала я. — Они оба вызывают тревогу.

— Не стоит беспокоиться. Это построено не жителями Атхоека, это хорошее, солидное радчаайское сооружение. Без растрат, взяток, замены компонентов более дешевыми материалами с прикарманиванием разницы, отлынивания от работы. — Она произнесла это совершенно искренне, без малейшего сарказма, которого можно было бы ожидать. Она имела в виду именно то, что сказала. — И разумеется, база ведет постоянное наблюдение и даст нам знать при малейшем признаке неполадок.

— Но база не способна видеть под Садами, так ведь?

Не успела она ответить, как со стороны прозвучало:

— Как дела, Сирикс?

Я знала этот голос. Слышала его в записях, еще детским, много лет назад. Он походил на голос ее сестры, но не в точности. Я повернулась посмотреть на нее. Она похожа на свою сестру, родство с лейтенантом Оун было очевидно по ее лицу, голосу, тому, как чопорно она держалась в зеленой форме садовода. Ее кожа чуть смуглее, чем была у лейтенанта Оун, лицо — круглее, и не удивительно. Я видела записи Баснаэйд Элминг — ребенка, послания ее сестре. Я знала, как она выглядит сейчас. И прошло уже двадцать лет, как я потеряла лейтенанта Оун. С тех пор как я убила лейтенанта Оун.

— Почти закончила, садовод, — ответила особа из чайной, все еще по колено в воде. Или я предполагала, что она в ней стоит, по-прежнему не отрывая взгляда от Баснаэйд Элминг. — Капитан флота пришла сюда, чтобы увидеться с вами.

Баснаэйд посмотрела прямо на меня. Заметила коричнево-черную форму, слегка нахмурилась в замешательстве, а потом увидела золотой брелок. Перестала хмуриться, на лице появилось выражение холодного осуждения.

— Я вас не знаю, капитан флота.

— Да, — согласилась я. — Мы никогда не встречались. Я была другом лейтенанта Оун. — Неловко говорить это, неловко упоминать о ней как о друге. — Я надеялась, что вы как-нибудь выпьете со мной чаю. Когда вам будет удобно. — Глупо, чуть ли не неприлично высказываться столь откровенно. Но она, кажется, не в настроении постоять и поболтать, а старший инспектор Скаайат предупреждала меня, что она вовсе не будет счастлива увидеть меня. — Прошу вашего снисхождения, я бы хотела кое-что обсудить с вами.

— Я сомневаюсь, что у нас есть что обсуждать. — Баснаэйд по-прежнему сохраняла ледяное спокойствие. — Если вы ощущаете потребность что-то сказать мне во что бы то ни стало, делайте это сейчас. Как, вы сказали, вас зовут? — Это было совершенно невежливо. Но я понимала почему, знала, откуда эта ярость. Баснаэйд более естественна в произношении, присущем образованному радчааи, нежели это когда-либо удавалось лейтенанту Оун, — она начала упражняться раньше, и я подозревала, что у нее слух был лучше с самого начала. Но это все же до определенной степени служило прикрытием. Как и ее сестра, Баснаэйд Элминг прекрасно понимала, что такое высокомерие и оскорбление. И не без оснований.

— Меня зовут Брэк Мианнаи. — Мне удалось не подавиться именем клана, которое навязала мне лорд Радча. — Вы его не узнаете, я пользовалась другим именем, когда знала вашу сестру. — То имя она бы узнала. Но я не могла назвать его. Я была кораблем, на котором служила ваша сестра. Я была вспомогательными компонентами, которыми она командовала, которые служили ей. Как всем здесь было известно, тот корабль исчез двадцать лет назад. И корабли — это не люди, не капитаны флота и никакие не офицеры вообще и никого не приглашают на чай. Если бы я сказала ей, кто я на самом деле, она усомнилась бы в здравости моего ума. Что, возможно, не так уж и плохо с учетом того, что следующим шагом после имени было бы рассказать ей, что случилось с ее сестрой.

— Мианнаи. — В голосе Баснаэйд слышно недоверие.

— Как я сказала, это не было моим именем в то время, когда я знала вашу сестру.

— Что ж, — она чуть ли не выплюнула это слово, — Брэк Мианнаи. Моя сестра была справедливой и правильной. Она никогда не преклоняла перед вами колен, что бы вы там ни думали, и никто из нас не хочет от вас никакой платы. Никто из нас не нуждается в ней. Оун не нуждалась в ней и не хотела ее. — Другими словами, если лейтенант Оун и имела со мной какие-то отношения — преклонение колен подразумевало сексуальные, — то это не потому, что она стремилась извлечь из этого какую-то выгоду. Когда старший инспектор Скаайат предложила Баснаэйд клиентские отношения ради лейтенанта Оун, то подразумевалось, что отношения Оун и Скаайат основывались на предположении обмена — секс за социальное положение. Это было довольно обычной сделкой, но граждане, продвигавшиеся по социальной лестнице снизу к заметно более высокому положению, были открыты для обвинений, что их продвижение или назначения — плод обмена на сексуальные услуги, а не их достоинств.

— Вы совершенно правы, ваша сестра никогда не преклоняла колен ни передо мной, ни перед кем-либо другим, никогда. А того, кто скажет обратное, прошу вас прислать ко мне, и я избавлю его от заблуждения. — Было бы и в самом деле лучше подвести к этому, выпить чаю, поесть чего-нибудь и составить предварительно вежливую беседу вокруг да около, чтобы прочувствовать подход и несколько сгладить то безрассудство, что я намеревалась предложить. Но как я видела, Баснаэйд на это не пошла бы. Я с таким же успехом могла изложить свое дело здесь и сейчас. — Мой долг перед вашей сестрой гораздо больше, и его невозможно выплатить в полной мере, даже если бы она была еще жива. Я могу лишь предложить вам маленький подарок на память. Я предлагаю сделать вас своей наследницей.