Дневник памяти - Николас Спаркс

Ты не только самый прекрасный в мире любовник, ты – мой друг, и я не знаю, что ценю больше. Это нельзя разделить, да и не нужно, как не нужно делить нашу жизнь на меня и тебя. Ты самый лучший на свете, Ной, ты сильный и добрый. И я, и все, кто тебя знает, больше остального ценят именно твою доброту. Ты умеешь прощать и забывать плохое. Бог вознаградит тебя, иначе и быть не может, потому что ты самый настоящий ангел.

Ты удивлялся, почему я пишу тебе и прошу ответить мне именно сейчас, пока мы еще дома. Наверное, со стороны я на самом деле выглядела странно, но, уверяю, у меня были на то причины. Спасибо, что терпеливо ждал разъяснений и не сердился, когда я не отвечала на твои вопросы. Вот и пришло время все объяснить.

Мы прожили замечательную жизнь, такое счастье выпадает далеко не всем, и сейчас, когда я смотрю на тебя, ужасно боюсь, что все это скоро закончится. Мы оба слышали прогнозы врачей и представляем, что ждет нас впереди. Когда я вижу твои слезы, я беспокоюсь за тебя даже больше, чем за себя, ведь тебе придется страдать гораздо сильнее. Даже не знаю, как выразить то, что я чувствую, какие подобрать слова.

И все-таки попробую. Слушай: я люблю тебя так сильно, так невероятно глубоко, что найду способ вернуться еще раз, несмотря на болезнь. Я обещаю. И на этом я заканчиваю свое письмо. Когда я забуду тебя и нашу любовь, перечитай эти слова, вспомни, что ты рассказывал детям, и знай: где-то глубоко в душе я все равно помню о нас. И может быть, да, может быть, когда-нибудь мы снова будем вместе.

Не сердись на меня, когда я тебя забуду (а мы оба знаем, что это неминуемо случится). Помни, что бы ни случилось, я люблю и всегда буду любить тебя и благодарить за то счастье, что ты мне подарил. Счастье быть вместе с тобой.

А если ты сохранишь это письмо и откроешь его через много дней, представь, что я пишу именно теперь, когда ты читаешь. Не важно, где мы и что с нами происходит, я все равно люблю тебя, Ной. И тогда, когда пишу эти строки, и тогда, когда ты их читаешь. Как жаль, если ты сейчас развернул мое письмо, а я не могу сказать тебе сама: «Я помню тебя, муж мой, ты был и остаешься моей единственной любовью».

Элли.

Я дочитываю письмо и встаю из-за стола. Нахожу свои тапочки. Они стоят у кровати, и, чтобы надеть их, мне приходится сначала сесть. Справившись с этим нелегким делом, я пересекаю комнату, открываю дверь и осторожно выглядываю в коридор. Так, сегодня дежурит Джанис. Во всяком случае, так кажется отсюда. Чтобы добраться до комнаты Элли, я должен пройти мимо поста медсестры, только вот беда – в это время суток я не имею права бродить по коридорам, а Джанис не тот человек, чтобы закрыть на это глаза. У нее муж – прокурор.

Я стою и подсматриваю в щелочку, не собирается ли она куда-нибудь отойти. Однако Джанис спокойно сидит за столом. Терпение мое иссякает, я не выдерживаю и все-таки выхожу из комнаты: шаркаю – скольжу вправо – шаркаю. На то, чтобы дойти до стола медсестры, у меня уходят века, но странным образом она меня не видит. Я, как пантера, беззвучно крадусь сквозь джунгли. Я, как птенец в гнезде, невидим для врагов.

И тут меня замечают. Неудивительно. Я останавливаюсь перед Джанис.

– Ной, – укоризненно говорит она, – что вы здесь делаете?

– Гуляю, – невинно отвечаю я. – Что-то не спится.

– Вы же знаете, что это запрещено.

– Знаю.

Я не двигаюсь с места. Не удастся ей меня прогнать.

– Вовсе вы не гуляете. Вы хотите пройти к Элли.

– Так и есть, – признаюсь я.

– Помните, чем все кончилось, когда вы последний раз попытались зайти к ней ночью?

– Помню.

– Тогда вы должны понимать, что лучше вернуться.

– Я очень скучаю, – уклончиво объясняю я.

– Понимаю… и тем не менее пропустить не могу.

– Сегодня годовщина нашей свадьбы, – уговариваю я Джанис. И не кривлю душой. Всего год до золотой свадьбы. Сорок девять лет.

– Ясно.

– Можно пройти?

Сестра смотрит в сторону, а когда наконец отвечает, голос ее звучит гораздо добрее. Удивительно, никогда бы не заподозрил Джанис в сентиментальности.

– Ной, я работаю здесь уже пять лет, а до этого работала в другом доме престарелых. И здесь, и там я видела сотни семей, борющихся с горем и болезнями, но ни одна не поразила меня так сильно, как вы с Элли. Никто здесь – ни доктора, ни сестры – не видел ничего подобного.

Она замолкает на секунду и вытирает мокрые глаза. Джанис плачет?

– Я пытаюсь представить себе, как вы выдерживаете все это, как повторяете одно и то же – день за днем… И не могу. Иногда вам даже удается победить болезнь Элли! Доктора ломают головы, пытаясь понять, что это за чудо, а мы, медсестры, знаем. Любовь, вот и все. Самая простая и вместе с тем самая удивительная вещь на земле.

У меня перехватывает горло.

– И все-таки, Ной, вам не положено ходить ночью по коридору. Я не вправе вас пропустить, возвращайтесь-ка в свою комнату. – Джанис улыбается мне, шмыгая носом, шуршит на столе какими-то бумагами и добавляет: – Кстати, я иду вниз выпить кофе. Поэтому не смогу проверить, как вы добрались к себе. Будьте осторожны.

Она быстро встает, дружески касается моей руки и уходит в сторону лестницы. Даже не оглядывается. Я остаюсь один, не зная, что и подумать. Смотрю на стол и вижу полную чашку еще дымящегося кофе. В который раз убеждаюсь в том, что мир не без добрых людей.

Я впервые не мерзну, малюсенькими шажками двигаясь по коридору к комнате Элли. И даже при такой скорости у меня быстро устают ноги. Приходится держаться за стену, чтобы не упасть.

Тихо жужжат галогеновые лампы, яркий свет режет глаза, я щурюсь. Прохожу мимо десятка одинаковых комнат, обитателям которых я нередко читал вслух, и вдруг понимаю, что соскучился и по ним тоже. За эти годы я подружился с соседями, узнал их лица и характеры, а потому рад, что завтра увижу их снова. Только сегодня мне нельзя останавливаться. Я толкаю себя вперед, и сердце с трудом гонит кровь по изношенным артериям. Удивительное дело: с каждой секундой я чувствую себя все сильнее. За спиной хлопает дверь, но шагов не слышно, и я двигаюсь дальше. Я вышел на свой Путь, и меня теперь не остановишь. В сестринской звонит телефон, и я пытаюсь прибавить шагу, чтобы меня не поймали. Я похититель в черной маске, летящий через пустыню на черном коне, притороченная к седлу сумка полна золотого песка, и луна освещает мою дорогу! Я юный влюбленный, страстный и сильный, сердце мое пылает, я выломаю дверь ее комнаты, подхвачу любимую на руки и улечу с ней прямо на небеса.

Кого я хочу обмануть?

Я веду примитивную жизнь. Я смешон – дряхлый влюбленный старик, мечтатель, которому осталось только одно – читать жене вслух да держать ее за руку. Я много грешил, наивно верил в чудо, однако теперь я слишком стар не только чтобы меняться, но и чтобы из-за этого переживать.

Наконец я добираюсь до комнаты Элли. Тело как ватное, ноги дрожат, сердце готово выскочить из груди. Приходится побороться с дверной ручкой; в конце концов мне удается повернуть ее – с третьего раза и обеими руками. Дверь открывается, и свет из коридора заливает комнату, выхватывая из темноты кровать со спящей Элли. Я смотрю на жену и вдруг четко понимаю, что для нее я не более чем прохожий в переполненном городе – встретишь и тут же забудешь.

В комнате тихо, Элли спит, откинув одеяло. Вдруг она поворачивается на бок, вздыхает, и эти звуки будят в памяти воспоминания о других, счастливых временах. На этой кровати Элли кажется такой маленькой, я смотрю на нее и понимаю, что все кончено. В комнате душно, меня начинает трясти. Это место станет нашей могилой.

Почти минуту я стою не двигаясь. Как бы мне хотелось рассказать жене обо всем, что я чувствую, именно сейчас, в годовщину нашей свадьбы!.. Но я боюсь разбудить ее. Кроме того, я написал записку, которую собираюсь сунуть ей под подушку:

Любовь и страсть последних днейЕще светлей, еще сильней.Как свет зари, цветы, трава,Она права, всегда права!

Кажется, кто-то идет по коридору. Я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь. В навалившейся темноте на ощупь подхожу к окну. Открываю занавески и вижу огромную и круглую луну – хранительницу ночи. Поворачиваюсь к Элли и любуюсь ею. Засунув ей под подушку свои стихи, я сажусь на кровать, хотя и знаю, что этого делать не стоит. Глажу лицо жены – нежное, как шелк. Перебираю волосы и чувствую, как у меня захватывает дыхание – какая же она удивительная! Наверное, примерно так чувствует себя музыкант, впервые услышавший музыку Моцарта.

Элли вздрагивает и открывает сонные глаза. Я тут же раскаиваюсь в своей глупости – сейчас она закричит и заплачет, как обычно. До чего же я слабовольный и нетерпеливый? И все-таки мне хочется сделать невероятное, я наклоняюсь и…

Когда мои губы встречаются с губами жены, я чувствую странную дрожь, не похожую ни на одно из знакомых ощущений. Но не отнимаю губ. И тут случается чудо – рот Элли приоткрывается, и я вновь оказываюсь в раю, неизменном и бесконечном, как звездное небо. Я чувствую тепло ее тела, мой язык касается ее языка, и я уплываю куда-то, как и много лет назад. Глаза мои закрыты, я – стремительный корабль, несущийся по пенным волнам, дерзкий и бесстрашный, и парус мой – моя Элли. Я нежно провожу пальцами по ее щеке, нахожу ее руку, целую глаза, губы. Слышу ее вздох и нежное бормотание: