Хрупкое сердце - Бонкимчондро Чоттопаддхай

— Скорей сюда! В саду вор!..

Вооружившись крепкими бамбуковыми палками, Добе, Чобе, Панре и Теяри бросились в сад.

Дебендро издали услышал топот тяжелых башмаков и увидел их черные бороды. Он выскочил из беседки и бросился наутек. Охрана преследовала Дебендро по пятам. Она могла бы схватить его, но не сделала этого, хотя кое-что беглецу, конечно, перепало. Нам неизвестно доподлинно, сколько ударов обрушилось на спину и голову Дебендро. Но мы знаем, что в тот же день его слуга, допив остатки бренди, недопитого хозяином, рассказывал своей любовнице, что ему пришлось натирать хозяина маслом, и он видел у него на спине огромный синяк.

Возвратившись домой, Дебендро принял два твердых решения. Первое — не посещать дом Дотто до тех пор, пока там служит Хира. И второе — отплатить ей за ее проделки.

И он отплатил ей. За невинную шалость Хира понесла жестокое наказание. Даже каменное сердце Дебендро разрывалось при виде столь ужасного возмездия. Но об этом после.

У дороги

Наступил сезон дождей. Стояла ненастная погода. Весь день лил дождь. Ни на минуту не выглядывало солнце. Все небо заволокло тучами. Скользкая дорога, на которой расползались ноги, вела в Бенарес. Дорога пустынна — кому охота мокнуть под дождем?! Тем не менее медленно брел по ней одинокий путник. На нем была желтая накидка, на шее — четки, на лбу — сандаловый знак, на голове — редкие седые волосы. В одной руке он держал круглый зонтик, а в другой — кувшин. Ночь застала его в пути — такая чернильно-черная ночь, что путник уже не разбирал дороги, но по-прежнему шел вперед, ведь это был отшельник, а для них день и ночь, дорога или бездорожье — все равно.

Полночь. Земля словно залита тушью, а небо задернуто черным покрывалом. Верхушки деревьев, сливаясь вместе, казались темной громадой. Моросил дождь. Время от времени вспыхивала молния, но ее свет был страшнее тьмы. Мгновенные вспышки порождали чудовищные видения, исчезающие во мраке.

Вдруг отшельник услышал чей-то тяжелый, тихий и болезненный стон. Отшельник остановился. В свете нескольких коротких вспышек молнии он увидел нечто, лежащее у дороги. Неужели человек? Еще вспышка... Сомнений не оставалось — это был человек!

— Кто ты, лежащий на дороге? — спросил отшельник.

Молчание.

— Кто ты? — снова повторил он.

На сей раз до его слуха донеслись едва уловимые всхлипывания. Отшельник поставил на землю кувшин и зонтик, стал на ощупь продвигаться вперед. Его руки вскоре коснулись чего-то мягкого.

— Кто же ты? — еще раз спросил он; рука скользнула по голове и задержалась на пучке волос. — О Дурга! Это женщина!

Не дожидаясь ответа, он поднял на руки почти бездыханное тело и, забыв о зонтике и кувшине, не разбирая дороги, прямо через поле пошел к деревне. Здешние места отшельник знал хорошо. С легким, словно детским телом на руках он довольно быстро проделал столь тяжелый путь. Говорят, что желание помочь погибающему и любовь к ближнему придают силы.

На краю деревни отшельник остановился возле небольшого домика, крытого соломой.

— Хора, дитя мое, ты дома? — спросил он.

— Я слышу голос учителя, — донесся из домика женский голос. — Вы давно здесь, учитель?

— Только что пришел, — отвечал отшельник. — Открой мне скорее, я в большой беде.

Хоромони распахнула дверь. Отшельник попросил ее зажечь свечу и осторожно опустил свою ношу на пол. Хора осветила женщину, и они долго рассматривали ее измученное лицо.

Женщина была не стара. Но по ее виду нельзя было определить возраст. Ее изможденное тело носило печать ужасных страданий. Когда-то, возможно, она и являлась красавицей, но сейчас от прежней красоты не осталось и следа. На ней было мокрое, грязное платье, все в лохмотьях. Мокрые волосы разметались по плечам. Глаза ввалились. Она чуть заметно дышала, но не открывала глаз и не приходила в сознание. Казалось, смерть бродила совсем рядом.

— Где вы ее нашли? — спросила Хоромони.

Отшельник рассказал ей обо всем, что с ним случилось, и добавил:

— Мне кажется, она умирает. Надо попробовать согреть ее, может, это поможет. Делай, что я тебе скажу.

По указанию отшельника Хоромони ловко переодела женщину в сухое платье, вытерла ей волосы и разожгла очаг. В комнате стало теплее.

— Вероятно, она давно ничего не ела. Дай ей немного молока, если у тебя есть.

Хоромони держала корову, и в доме всегда имелось молоко. Она согрела его и напоила женщину. Как только тепло разлилось по телу, несчастная открыла глаза.

— Откуда и кто ты, мать? — спросила Хоромони.

— Где я? — удивилась женщина, придя в себя.

— Я нашел тебя на дороге, ты была без чувств, и я принес тебя сюда, — ответил отшельник. — Куда же ты держишь путь?

— Очень далеко.

— Ты носишь браслеты, значит, ты замужем? — спросила Хоромони.

Лицо женщины исказила гримаса страдания. Хоромони растерялась.

— Дитя мое, как нам называть тебя? Как твое имя?

— Меня зовут Шурджомукхи, — после некоторого колебания ответила женщина.

На пути надежд

Надежды на выздоровление Шурджомукхи не было. Отшельник не мог определить причину ее болезни, и ему пришлось обратиться за помощью к деревенскому лекарю.

Рам Кришна Рай, прекрасно знакомый с шастрами, считался в деревне большим знатоком медицины. Осмотрев больную, он сказал:

— У нее кашель и, кроме того, жар. Очень тяжелая болезнь. Но, может, все-таки выживет.

Этот разговор происходил в другой комнате, и Шурджомукхи не слышала его. Рам Кришна Рай прописал лекарства, но требовать вознаграждения за лечение не решился. Он не был жаден.

Как только эскулап ушел, отшельник тотчас же дал Хоромони какое-то поручение, а сам подсел к Шурджомукхи.

— Учитель! — сказала Шурджомукхи. — Зачем вы так заботитесь обо мне? Я не заслуживаю сострадания.

— Сострадание — мой долг, — сказал старец. — У меня никого нет, я — отшельник. Моя святая обязанность — помогать ближнему. Если моя помощь не нужна тебе, она понадобится другому.

— Тогда оставьте меня и помогите другому. Меня вы спасти не можете.

— Почему?

— Потому что спасти меня — это не значит помочь мне. Помочь мне может только смерть. Когда вчера ночью я упала на дороге, я надеялась, что мой конец близок. Зачем вы спасли меня?

— Я не знал, что у тебя такое горе, но как бы ни было оно велико, самоубийство — большой грех. Никогда не замышляй его. И убийство, и самоубийство — тяжкий грех.

— Я не собиралась убивать себя. Смерть сама должна была прийти ко мне, мне только следовало ждать ее. Умирать, конечно, невесело. — При этих словах голос Шурджомукхи дрогнул и из глаз покатились слезы.