Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917 - Ричард Пайпс

Финансовые проблемы вынуждали правительство поддерживать развитие промышленности для расширения налоговой базы. Сюда также хлынул поток иностранного капитала, ибо европейские инвесторы верили, что России, с ее высокой численностью населения и неисчерпаемыми ресурсами, нужен только капитал и технологии, чтобы стать новыми Соединенными Штатами64. В 1892—1914 годы иностранцы поместили в российские предприятия 2,2 млрд. руб. (1,1 млрд. долларов), что составило почти половину всех капиталовложений в эти предприятия в названный период65. Около трети этих капиталов были вложены в нефте- и угледобывающую промышленность, но не были обойдены и металлообрабатывающая, электротехническая и химическая отрасли, а также недвижимость. Французский капитал составил 32,6% этих денег, английский — 22,6%, германский — 19,7% и бельгийский — 14,3%66. В 1900 году Витте подсчитал, что приблизительно половина всего российского промышленного и торгового капитала была иностранного происхождения. [ИМ. 1935. № 2/3. С. 135. John P. McKay (Pioneers for Profit. Chicago, 1970. P.37) считает, что в 1914 году «иностранцы держали по крайней мере две пятых всего номинального капитала корпораций, действовавших в России».].

Столь существенное участие иностранцев в российской экономике навлекло на Витте со стороны консервативных и одновременно радикальных его оппонентов обвинение в том, что он превратил Россию в «колонию Европы». Обвинение было незаслуженным. Как указывал Витте, иностранный капитал шел исключительно на нужды производства [Витте С.Ю. Воспоминания. Т.2. С. 501. В общих чертах верное, это утверждение все же несколько преувеличенно, ибо чрезвычайный бюджет, опирающийся на иностранные займы, составлял существенную долю в оборонных расходах. Использовался он и на выплату задолженностей.] — то есть развивал российскую промышленность, а значит, и преумножал ее богатства. И в значительной мере именно рост неаграрного сектора экономики, ставший возможным благодаря вливаниям иностранного капитала, более чем удвоил доходы казны в период с 1892 по 1903 год (с 970 млн. до 2 млрд. руб.)67. Указывалось и на то, что иностранные инвесторы не просто «доили» российскую экономику, используя доходы у себя на родине, но вкладывали их заново в российские предприятия, что давало благотворный кумулятивный эффект. [McKay. Pioneers. P. 383—386. McKay подчеркивает, что помимо помещения капитала большой вклад внесли иностранцы во внедрение в России прогрессивной технологии (там же. Р. 382—383)]. В этой связи часто забывается, что и экономическое развитие Соединенных Штатов также во многом зависело от иностранных капиталовложений. Европейские вложения в Соединенные Штаты в середине 1914 года составляли 6,7 млрд. долларов, [Kirkland E.G. A History of American Economic Life. N.Y., 1951. P. 541. По оценкам других историков, в 1914 году европейцы владели облигациями Соединенных Штатов на сумму от 4,5 до 5,5 млрд. долларов (см.: Shulz W.J., Caine MR. Financial Development of the United States. N.Y., 1937. P. 502)] то есть в два раза превышали то, что европейцы вложили в Россию. «В значительной мере средства для национальной экспансии и развития [Соединенных Штатов], — писал специалист по экономической истории, — были получены из-за границы»68. И все же роль иностранного капитала редко упоминается в американской истории и никогда не служит поводом для обвинений в превращении Соединенных Штатов в «колонию Европы».

Начальная фаза индустриальной революции развернулась где-то около 1890 года и сопровождалась резким скачком промышленного производства. Некоторые западноевропейские экономисты считают: в 1890-х годах промышленное производство России возросло на 126%, что вдвое превосходило те же показатели в Германии и трижды в Америке69. Даже учитывая то, что Россия стартовала с более низкого уровня, прирост был весьма внушительный, как это видно из приведенных ниже данных:

В период между 1890 и 1900 годами объем промышленной продукции России в денежном выражении более чем удвоился (с 1,5 млрд. до 3,4 млрд. руб.). [Pasvolsky L., Moulton H.G. Russian Debts and Russian Reconstruction. N.Y., 1924. P. 112. К этой цифре следует прибавить ценность товаров, произведенных кустарной промышленностью, которую Пасвольский считает равной 50% приведенной выше цифры (см. там же. Р. 113).].

В 1900 году Россия была величайшим в мире производителем нефти: ее ежегодный объем добычи был выше, чем во всех других нефтедобывающих странах вместе взятых. Специалисты по экономической истории сходятся во мнении, что накануне первой мировой войны, когда промышленная продукция в России оценивалась уже в 5,7 млрд. рублей, страна занимала пятое место в мире по развитию экономики — картина весьма впечатляющая, даже если принять во внимание, что в соотношении к численности населения промышленное производство и доходы оставались невысокими. Так, в 1910 году потребление угля на душу населения в России составляло 4% от американского, а стали — 6,25%. [Согласно статистике, приведенной в кн.: Notzold J. Wirtschaftpolitische Alternativen der Entwiclung Russlands in der Ara Witte und Stolypin. Berlin, 1966. P. 110.].

Как того и опасались консерваторы, зависимость России от иностранного капитала имела политические последствия, которые выразились в усилении давления на правительство с целью принудить его к поиску соглашения с обществом — то есть к либерализации. Вкладчиков капитала не привлекают политическая нестабильность и гражданские волнения, и если возникает такая угроза, они предпочитают либо свернуть дело, либо получить вознаграждение за риск. Каждый внутренний кризис, тем более сопровождавшийся народными волнениями, приводил к падению курса российских государственных облигаций, вынуждая правительство платить большие проценты. В результате революции 1905 года российские облигации, обращавшиеся в Европе, в последующие два года претерпели существенную уценку. Для иностранных вкладчиков было бы предпочтительней, чтобы правительство Российской империи действовало исходя из правовых норм и при поддержке общества, воплощенной в институте парламента. Таким образом, обратившись к странам парламентской демократии в поисках финансовой помощи, Россия оказалась в силовом поле парламентской формы правления. Вполне естественно, что министерство финансов, ключевое звено финансовых операций, стало провозвестником либеральных идеалов. Министерство финансов еще не решалось выдвигать лозунг принятия конституции и создания парламента, но выступало за укрощение бюрократического и полицейского произвола, уважение закона, равноправие национальных меньшинств, в особенности евреев, игравших существеннейшую роль в международном банковском деле.

Так нужды царской казны тянули Россию в направлении, противоположном тому, к которому тяготела идеология вотчинного самодержавия и стремилось консервативное чиновничество. Правительству, философия и практика коего покоились на началах вотчинного абсолютизма, не оставалось ничего другого, как стать на путь экономической политики, подрывавшей его же основы.

Российская армия прежде всего обеспечивала статус России как великой державы. Вот что об этом говорил Витте: «Действительно, чем в сущности держалась Российская империя? Не только преимущественно, но исключительно своей армией. Кто создал Российскую империю, обратив московское полуазиатское царство в самую влиятельную, наиболее доминирующую, великую европейскую державу? Только сила штыка армии. Не перед нашей же культурой, не перед нашей бюрократической церковью, не перед нашим богатством и благосостоянием преклонялся свет. Он преклонялся перед нашей силой...»71

Военные в еще большей степени, чем чиновники, были слугами самодержца, хотя бы в силу личной привязанности царя к военным и предпочтения, отдаваемого им перед чиновничеством, чье вмешательство и назойливость часто досаждали двору72. Все атрибуты и военные символы, начиная с присяги, принимаемой солдатами и офицерами, были проникнуты вотчинным духом. В военной клятве, которую следовало приносить наново каждый раз после смерти монарха, поскольку она приносилась в верности лично [правителю], император фигурирует исключительно как самодержец без упоминания отечества. Миссией военных было охранять «все к высокому Его Императорского Величества самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества». Присягающий клялся охранять как уже имеющиеся преимущества, так и те, которые будут приобретены или даже только ожидаемые — то есть «узаконенные и впредь узаконяемые». [В клятве] государство описывается просто как императорская сфера власти [Machtbereich]: оно упоминается только однажды рядом с императором, и к тому же в контексте, предполагающем тождественность их интересов»73.