Простые истории - Олег Патров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
~
Первое время она помогала сестре, не раздумывая: родная кровь. Но потом стало бросаться в глаза нежелание детей Веры хоть сколько-нибудь трудиться. Картошку они с сестрой, две семидесятилетние старухи, посадили сами, сами и окучили. Про морковку, огурцы, петрушку и прочее и говорить не приходилось. Зато на ужин собирались все, полным составом. Баба Дуня не раз выговаривала сестре за ее жертвенность.
– Распустила матрешек, как жить-то они будут, когда ты умрешь?
Но та в ответ только молчала. Последней каплей терпения стал случай с ягодой.
Один из внучков Веры, пятнадцатилетний пацан, настоящий «оторви и выбрось», сказал своей бабке, что неподалеку от деревни нашел поляну с ягодой. Утром они с Верой взяли по бидончику и пошли тихонько, по-старушечьи, по дороге. «Неподалеку» оказалось два часа хода, поляна с ягодой тоже обернулась пустой затеей. В тот вечер баба Дуня как следует отчитала племянника, да еще в сердцах замахнулась на него веником. Громко хлопнув дверью, он ушел. Сестра Вера бросилась было за ним, но, выскочив на крыльцо, обреченно села на ступеньку: силы в ногах были уже не те.
– А если он не вернется? – в отчаянии голосила она.
– Не вернется, как же, – с сарказмом прокашляла баба Дуня. – Есть захочет, прибежит. Завтра же прибежит. Вот увидишь.
В тот вечер легли они с сестрой спать молча, не попрощавшись. На следующий день внучек Веры пришел как ни в чем не бывало на обед. Вера заботливо подливала ему суп, а баба Дуня, медленно отхлебывая чай, спросила:
– А что, Антошка, работать ты дальше думаешь или учиться?
Сестра снова замахала на нее руками, зашикала, боясь «отпугнуть ребенка».
– Не знаю, погляжу еще, – ответил парень.
– Что глядеть-то. Мы в твои годы… – недоговорив, баба Дуня громко стукнула кружкой по столу, поднялась и, отерев руки о подол, вышла из-за стола. – Пойду, покормлю свинью. А то без меня совсем пропадет.
Следующие два месяца сёстры провели в режиме молчания. Нет, они перебрасывались парой фраз, говорили о текущих делах, но учить Веру баба Дуня больше не стала: жизнь ее, дети ее, внуки ее – пусть живет, как знает. Для себя решила одно: в октябре, как соберут картошку, вернется к сыну.
~
Сын и внучка встретили ее как ни в чем не бывало. Невестка молча посмотрела на чемоданы и ушла к себе в комнату.
Галина помогла бабушке перенести вещи. Шкаф и комната были свободны, на подоконнике стояли лекарства, которые она оставила до приезда. Все было на своих местах, и баба Дуня почувствовала, что вернулась домой. На следующий день она написала письмо сестре:
«Доехала хорошо. Все нормально».
Между тем, терпение Гали было на исходе. После вторичного приезда бабушки Дуни вечерняя жизнь, было снова наладившаяся, стала совсем невыносима. На работе в течение дня ей приходилось общаться со многими людьми и вечером хотелось побыть в одиночестве, но – как нарочно! – бабушка Дуня долго сидела за телевизором, с нею под какой-нибудь сериал дремал отец. Побыть наедине с собой не получалось. По закону подлости старинная ее подруга тоже переживала не лучший период: прошло полгода с рождения ею сына, и ревность и неблагодарность мужа, не готового сидеть с ребенком, сводила ту с ума. Подруга нуждалась во внимании, и Галя буквально кожей чувствовала, как за часы общения с ней уходит, испаряется ее право побыть в тишине. В отчаянии она придумала замену отдыху: садилась за компьютер, вроде бы для работы, включала фильм и искала что-то в новостях, чужих статьях, картинках, что-то неопределенное, но очень нужное, какое-то чувство, неуловимое в обычной жизни.
По утрам, будучи в здравом уме и твердой памяти, Галина понимала, что то, что она переживает сейчас, называется депрессией, но сердцем согласиться с этим не могла. Это значило бы признать, что жизнь ее проходит впустую, а тот выбор, который она когда-то сделала, оставил ее не удел, за порогом исполнения любой мало-мальски значимой мечты. Впрочем, ее профессия была лишь половиной беды. Большая часть ее горя крылась в кое-чем другом, о чем Галина не позволяла себе думать даже наедине. А ведь когда-то они с бабушкой ладили, загадки друг другу загадывали, стихи писали. Бабушка Дуня умела теплое слово через письмо донести. Где же ее совесть, а?..
«Здравствуй, моя дорогая Галочка. Мы, конечно, очень рады за тебя и поздравляем за успехи в учебе. И вот уже не за горами новый учебный год. Конечно, мы желаем всего хорошего в новом учебном году, чтобы было также хорошо. Ты Галя пишешь, получили ли мы последнее письмо. Наверное, в нем вы писали, что не приедете, а больше и не было, и я тебе писала, пиши покрупнее, а то плохо вижу. Но у нас сейчас погода плохая. Все идет дождь, никуда не охота ходить. Сидим дома, только телевизор не работает, звука нет, и мастеров нет. Вот сидим старухи, представь себе, какая жизнь у нас. Но ладно. Привет бабе Ире от нас, а тебе всего хорошего в новом учебном году. Целуем и обнимаем тебя, твои бабушки».
Тогда она еще училась и была жива ее прабабушка, баба Дуня с ней вместе письма и писала: одно для всей семьи, одно – только ей, внучке. А она что?.. С удовольствием читала, сочиняла ответы – когда быстро, с охоткой, когда как, но никогда, ни разу не написала, почему они не приезжают к ним в гости, вернее так редко приезжают. Где была ее совесть?.. А еще спрашивает с других…
Тогда все казалось правильным, а теперь… Теперь все было понятным, понимаемым, оправданным, но правильным – нет. Но поступать правильно у Галины сил не хватало.
~
В наушниках вечера проводила и Татьяна. Баба Дуня порой даже удивлялась, как невестке так долго удалось прожить с ее сыном. Красивая, ничего не скажешь, но ведь нервная, заводится с пол оборота, а потом и не приласкает вечером мужа, только и слышно: «сходи в гараж», «надо съездить туда», «отстаньте от меня», «я отдыхаю». Иван к такому обращению вроде и привык. С детства молчальником вырос. Одно время баба Дуня даже думала, не ходит ли он куда к другой, но Галина успокоила.
– Это дело прошлое. Теперь у него работа, да и матери все равно. Образуется. Как говорится, по
