Молодые львы - Ирвин Шоу

Раздались мощные, почти лишенные мелодичности звуки так называемой «легкой классической музыки», исполнявшейся на органе.

Тони опустился на стул и поставил бокал. Майкл не отрываясь смотрел на приемник. Он никогда не был в Париже — у него вечно не хватало то времени, то денег для поездки за границу. Однако, посматривая на сотрясающийся от раскатов органной музыки маленький фанерный ящик, он представил себе, как выглядит Париж в этот полдень. Известные всему миру широкие, залитые солнцем улицы; безлюдные в эти тревожные часы кафе; сверкающие крикливые памятники — свидетельство былых побед и колонны немецких солдат, отбивающих шаг, — грохот их кованых сапог отражается от домов с опущенными жалюзи окон.

«А может быть, все выглядит вовсе не так, — рассуждал про себя Майкл. — Как это ни нелепо, но почему-то немецких солдат невозможно представить себе вдвоем или втроем. Их всегда представляешь в виде марширующих, как на параде, ровных фаланг, похожих на неведомых прямоугольных животных. А может быть, они трусливо, с оружием наготове, крадутся по улицам, заглядывают в закрытые окна и от каждого шума припадают к земле».

«Черт возьми! — с горечью подумал Майкл. — Почему я не поехал в Париж, когда имел возможность?.. Кстати, когда это было — летом тридцать шестого года или прошлой весной? Все откладывал и откладывал, и вот что получилось!»

Майкл вспомнил прочитанные когда-то книги о Париже: двадцатые годы, бурный, полный драматических событий конец первой мировой войны, обездоленные, но все еще бодрящиеся и по-прежнему остроумные эмигранты, красивые девушки, ловкие и циничные молодые люди с рюмкой перно в одной руке и аккредитивом на американский банк в другой… Сейчас все это смято гусеницами немецких танков, а он так и не увидел Парижа и, вероятно, никогда не увидит.

Он взглянул на Тони. Тот сидел, вскинув голову, с глазами, полными слез. Тони прожил в Париже два года и не раз рисовал Майклу, как они вместе проведут отпуск: кафе, пляж на Марне, ресторанчик, где на чисто выскобленных деревянных столах всегда стоят графины с превосходным легким вином…

Майкл почувствовал, что и у него к глазам подступают слезы, но огромным усилием воли сдержал себя. «Сентиментально, — подумал он. — Дешево, несерьезно и сентиментально. Ведь я никогда там не был. Для меня это лишь один из многих городов, и все».

— Майкл! — это был голос Лауры. — Майкл! — нетерпеливо повторила она.

Майкл допил до конца бокал, взглянул на Тони, хотел что-то сказать, но передумал и нехотя направился в сад. Джонсон, Морен, девушка, с которой он приехал, и мисс Фримэнтл сидели насупившись. По всему было видно, что разговор у них не клеился. Майкл пожалел, что они все еще не разошлись по домам.

— Дорогой Майкл, — Лаура подошла к нему и с притворной нежностью взяла его за руки. — Сыграем мы в этом году в бадминтон или нам придется ждать до скончания века? — И тут же чуть слышно со злостью прошипела: — Давай же! Будь повежливее. У тебя ведь гости. Не перекладывай все на мои плечи.

Майкл не успел ответить — она отвернулась и заулыбалась Джонсону.

Майкл медленно подошел к валявшемуся на траве шесту.

— Не знаю, — сказал он, — представляет ли это интерес для кого-нибудь из вас, но только что пал Париж.

— Не может быть! — воскликнул Морен. — Невероятно!

Мисс Фримэнтл промолчала, но Майкл заметил, что она сжала кулаки и уставилась на них.

— Это было неизбежно, — мрачно отозвался Джонсон. — Все понимали, что это неизбежно.

Майкл поднял шест и попытался воткнуть его заостренным концом в землю.

— Не там, не там! — пронзительным, злым голосом закричала Лаура. — Сколько раз я должна повторять тебе, что тут нельзя ставить сетку!

Она подбежала к Майклу, выхватила у него шест и с силой ударила мужа ракеткой по руке. Майкл с бессмысленным видом взглянул на жену, по-прежнему стоя с вытянутыми руками, словно все еще держал шест. «Да она плачет! — удивился он. — Почему она плачет, черт ее возьми?»

— Вот здесь! Вот тут нужно ставить сетку! — истерически кричала Лаура, возбужденно тыкая в землю шестом.

Майкл не торопясь подошел к Лауре и вырвал у нее шест. Он не знал, зачем делает это. Он только чувствовал, что не в состоянии слушать истошный крик жены и видеть, как она тычет шестом в траву.

— Я сам все сделаю, — машинально сказал он. — А ты помолчи!

Лаура взглянула на него. Ее хорошенькое личико искажала гримаса ненависти. Она размахнулась и швырнула ракетку в голову Майкла. Он мрачно смотрел, как блестящая ракетка, описывая дугу на фоне деревьев и зеленой изгороди в конце сада, летела в него, и ему показалось, что ее полет продолжается бесконечно долго. Затем он услышал тупой удар и лишь после того, как ракетка упала к его ногам, понял, что она попала ему в лоб над правым глазом. Ему стало больно, и он почувствовал, как со лба потекла кровь, на мгновение задержалась над бровью, а затем, теплая и мутная, начала заливать глаз. Плачущая Лаура стояла все на том же месте, с искаженным злобой и ненавистью лицом, и пристально глядела на Майкла.

Майкл осторожно положил шест на траву, повернулся и пошел в дом. По пути ему встретился Тони, но они ничего не сказали друг другу.

Майкл прошел в гостиную. По радио передавали все ту же органную музыку. Он привалился грудью к каминной доске и посмотрел на свое отражение в маленьком выпуклом зеркале в массивной позолоченной раме. В зеркале он увидел свое искаженное изображение: чужое лицо с очень длинным носом, с узким лбом и подбородком. Красная царапина над глазом казалась маленькой и почти незаметной. Затем Майкл услышал, как позади открылась дверь и в комнату вошла Лаура. Она подошла к приемнику и выключила его.

— Ты же знаешь, я не переношу органную музыку, — сказала она злым, дрожащим голосом.

Майкл повернулся к ней. На Лауре была бледно-оранжевая с белым ситцевая юбка. Между фигаро и юбкой виднелась гладкая загорелая кожа. В своем модном летнем наряде она казалась очень красивой и изящной и напоминала картинку из журнала мод, рекламирующую платья для девушек. Однако злое, упрямое, неприятное выражение лица со следами слез на нем сводило это впечатление на нет.

— Конец! — сказал Майкл. — Между нами все кончено, надеюсь, ты понимаешь.

— Очень хорошо. Замечательно! Ничего более приятного ты не мог мне сообщить!

— Коль скоро мы начали такой разговор, — продолжал Майкл, — позволь сказать, что я почти не сомневаюсь в характере твоих отношений с Мореном. Я наблюдал за тобой.

— Да? Ну что ж, я рада, что ты знаешь. Можешь не ломать себе голову. Ты абсолютно прав в своих догадках. Еще что?

— Ничего. Я уезжаю пятичасовым поездом.

— И пожалуйста, не изображай из себя святошу! Я тоже кое-что знаю о тебе. Уж эти мне письма о том, как ты скучал без меня в Нью-Йорке! Ни черта ты не скучал. Если бы ты знал, как мне было противно, возвратившись в Нью-Йорк, ловить на себе жалостливые взгляды всех этих женщин. А когда ты договорился встретиться с мисс Фримэнтл? Во вторник за ленчем? Может, мне пойти к ней и сказать, что твои планы изменились и ты можешь встретиться с ней хоть завтра?.. — Лаура говорила торопливо, пронзительным голосом, а ее лицо с тонкими детскими чертами выражало страдание и гнев.

— Довольно! — остановил ее Майкл, чувствуя себя виноватым и потерянным. — Я не хочу больше ничего слышать.

— У тебя еще есть вопросы? — крикнула Лаура. — Ты больше ни о ком не хочешь меня спросить? Ты больше никого не подозреваешь? Может быть, мне составить список для тебя?

Лаура разрыдалась и упала на кушетку. «Слишком уж грациозно, — холодно отметил Майкл. — Прямо, инженю». Вздрагивая от рыданий, Лаура уткнулась в подушку. Ее красивые волосы веером рассыпались вокруг головы. В этой позе она была похожа на капризного ребенка и казалась исстрадавшейся и измученной. У Майкла вдруг возникло непреодолимое желание подойти к ней, сжать ее в объятиях и утешить, мягко приговаривая: «Детка! Ну, полно, детка!»

Но Майкл сдержался. Он отвернулся и вышел в сад. Гости деликатно отошли подальше от дома, в другой конец сада. На темном фоне густой зелени яркими пятнами выделялись их костюмы. Им явно было не по себе. Майкл подошел к ним, потирая рукой царапину над глазом.

— Бадминтон на сегодня отменяется, — объявил он. — По-моему, вам лучше уйти. Прием в саду под жгучим летним солнцем Пенсильвании не удался.

— А мы и так уже расходимся, — сухо ответил Джонсон.

Майкл ни с кем не стал прощаться. Он словно застыл на своем месте и молча смотрел куда-то в сторону, скорее угадывая, чем замечая, как мимо него один за другим проплывают неясные силуэты гостей. Поравнявшись с Майклом, мисс Фримэнтл бросила на него мимолетный взгляд и быстро опустила глаза. Майкл промолчал. Вскоре он услышал, как за гостями закрылись ворота.

Стоя на ярко-зеленой траве, Майкл чувствовал, что царапина над глазом начинает подсыхать на солнце. Вороны над его головой снова подняли оглушительный шум, и Майкл вдруг возненавидел их до глубины души. Он подошел к изгороди, тщательно выбрал несколько гладких, тяжелых камней и, разогнувшись, прищуренными глазами взглянул на дерево. На одной из веток среди листвы он заметил трех черных птиц и запустил в них камнем, подумав при этом, какая у него гибкая и сильная рука. Камень со свистом пронесся сквозь листву, и Майкл тут же швырнул второй камень, за ним третий. Вороны с тревожным карканьем взвились вверх и потянулись прочь, громко хлопая крыльями. Обозленный Майкл пустил им вдогонку еще один камень. Птицы скрылись в лесу, и в сонном, залитом лучами летнего полуденного солнца саду наступило молчание.