Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Коваль Алекс

Прав Багр. Сколько лет я тыкался, перебирал, искал, но и близко такую не нашел, чтобы без тормозов. Горячая, смелая, не межуется, глаза не прячет. Искал, чтобы штырило вот так, до невозможности дышать. Дерьмо, как сильно мне это не нравится признавать, но я наслаждаюсь тем, что впервые за сутки мы почти не ругаемся. Ключевое слово “почти”. Каждая фраза все равно тонко выверена и остро заточена, так, чтобы если бить, то незаметно и прямо под кожу.

– Последняя, кстати, – улыбается Тони, справившись с оберткой. Вытаскивает шоколадный брусочек и хитро щурится, в пальчиках зажимая. Мне тянет этот батончик.

– Хочешь?

Что ты творишь, Кулагина?

– Можно подумать, ты поделишься?

– Чисто теоретически, я бы могла. Но! Я знаю, что ты их не любишь и у тебя есть целый вкусный торт. Вопрос: зачем тебе маленькая конфета, когда у тебя два килограмма чистого удовольствия стоит в холодильнике?

– Иногда самая маленькая, и даже самая острая конфета бывает самой вкусной и желанной, это знаешь? Я не хочу торт, у меня за эти годы их было столько, что уже поперек глотки стоят. Хочу этот. Батончик. Из твоих рук. Слабо?

Уголок губ приподнимает. Ехидно, нагло, провокационно. В глаза мне смотрит, смелая краля, выдав с придыханием:

– Поздно, Вик. Моя конфета.

Эта дама без тормозов бессовестно зубками с одной стороны зажимает шоколадный брусок и дразнится.

Поздно? Нет, не думаю, Кулагина.

Делаю шаг – она не шелохнулась. Упираю руки в столешницу по бокам от Тони – и бровью не повела. Наклоняюсь. Напираю. Между нами плюс-минус десять сантиметров: жалкая сотня миллиметров до соприкосновения. Смотрю прямо в ее огромные, распахнутые от тихого ужаса глаза и подаюсь вперед. Хватаю зубами конфету, с другой стороны и откусываю. Доли секунды, на которые наши губы соприкасаются – залп в мозгу. Хочется зажмуриться и задержать дыхание. Зажать ее и не двигаться, не жить, только бы не спугнуть этот, мать его, вкусный момент!

Тони, выдыхает. Горячо. Ее губы двигаются прямо по моим губам. Обжигают до самого нутра. Это не поцелуй. Далеко не он. Это что-то круче, ярче, слаще – короткий, пикантный обмен вздохами. Я бы не прочь забрать и вторую половину, что у нее во рту, но боюсь, потом меня будет не остановить. Мне будет мало даже тонны “конфет” от Кулагиной, в припадке страсти боюсь и ее невольно сожру, поэтому отстраняюсь. Слышу, как девчонка выдохнула.

Прожевывая добытую часть, наслаждаюсь ее полной дезориентацией.

– Нужно уметь делиться, Кулагина. Этому учат с детства.

– Я была плохой ученицей. Вкусно?

– Самый вкусный шоколадный батончик в моей жизни.

Вижу, что у нее уже крутится дерзость на языке, но ее отвлекает. Мой телефон, лежащий рядом на столе, чирикнувший смс-кой. Синхронно бросаем взгляд на вспыхнувший экран.

"Вить, как насчет встретиться? Я уже освободилась, а ты?" .

Зубы свожу до хруста. Очень вовремя, блть!

Отправительнице и этого явно было мало, следом “причирикало” еще одно:

"Хочу тебя. Приезжай, я жду…" – и фотка. Добротной такой “четверочки”. И та на дисплее всплывает, во весь, с*ка, экран! П*здец! Льстить конечно, но п*здец!

Кулагина откашливается:

– У-у, а ты чего еще лыжи не намылил, Волков? Там вон какая, на все готовая красота ждет, а ты тут “конфетами” балуешься.

Моментально закрылась! Руки на груди сложила и глазами стреляет. Ревнует? Да хера-с два. Эта железная леди не способна на ревность.

– В курсе, что читать чужие сообщения – плохой тон?

– Так надо блокировать экран, если не хочешь, чтобы твои интимные переписки стали достоянием общественности.

– А мне его не от кого блокировать.

– Это могла быть не я, а например, Ру. Вряд ли такие буфера нужно ребенку показывать. Не дай боже, пострадает ранимая детская психика.

– Ру, в отличие от тебя, воспитанна и нос свой, куда не надо, не сует.

– А если украдут телефон? Со стыда сгорите, товарищ полицейский.

– Не вижу ничего постыдного в том, что естественно. Секс – это самая естественная мужская потребность, Кулагина. Разве нет? Ты вон задницей перед Германом и Лариным крутишь, может, я тоже хочу, чтобы ей передо мной кто-нибудь покрутил, прикинь?

– Насчет задницы не знаю, но буфера зачетные, – язвит и отворачивается, хватаясь за полотенце, по рукам меня бьет, из захвата выбираясь.

Нет, вы только на нее посмотрите! Это же надо было вывернуть все таким образом, что мне, человеку, который тут почти стриптиз весь вечер наблюдал, стало стыдно после слов того, кто этот стриптиз устроил? Женская, мать ее, логика!

Молчим. Какое-то время действуем механически. Я наблюдаю, а Кулагина педантично составляет чистые тарелки аккуратной стопочкой. Пока неожиданно не бросает:

– Нехорошо это, Волков, язык за конфетами в чужой рот совать, а потом вон, к… как там написано? А, Лера, вот, а потом к Лере ехать титьки мять. Фу, Виктор, некрасиво как.

– Чья бы корова мычала. Пару часов назад ты мне тут активно перебирала варианты курортной интрижки, поэтому от кого-кого, но от тебя точно лекции о морали в зачет не идут.

– Один-один. Ну и? Чисто интересно, поедешь?

– Поеду. А чего бы не поехать? Вечер должен закончиться эффектно, это мой день или как?

– Чего не отвечаешь тогда на смс? Так и напиши: гостей разогнал, лечу.

– Отвечу. Вот прямо сейчас и отвечу, не беспокойся.

– Угу. А то вдруг эта дамочка рассылку всему списку контактов сделала. Ждет, кто вперед откликнется. Прощелкаешь такое счастье тому, кто окажется быстрее.

Язва. Берусь за телефон и набираю ответное смс:

"Скоро буду у тебя" .

Отправляю. Не блокируя, бросаю телефон экраном вверх перед Кулагиной. Тони, разумеется, читает и глаза закатывает.

– У тебя с этим какие-то проблемы, конфетка?

Не отвечает. Фыркает. Отворачивается и к посуде возвращается. Нет, я это так просто не оставлю. Я злюсь. Даже не так – я в бешенстве! Делаю шаг к ней. Потом еще и еще один, пока идти стало некуда. Подаюсь вперед бедрами, в поясницу ей стояком своим каменным упираясь. Пусть почувствует, как тело на нее реагирует. Пусть слегка эго свое потешит. Весь, блть, вечер в паху пожар, организм разрядки просит, она все только усугубляет и усугубляет. Коза!

Тони прячет вздох, но я его чувствую. Зажмуриваюсь, наклоняюсь, пальцами копну ее собираю и на другое плечо перекидываю, носом в шею утыкаюсь. Вкусная, зараза. Аж штормит и шатает. Опьяняет. Веду от впадинки, где ключица вверх, мурашки за собой собираю, к ушку подбираюсь, шепчу:

– Давай же, признай, что ты не хочешь, чтобы я поехал к другой, конфетка.

Молчит.

Задираю свою-её кофту и кладу ладони на ее упругие ягодицы. Идеально умещаются в ладонях! Безжалостно и грубо сжимаю. Тони инстинктивно выгибается и, кусая губы, тихо стонет, захлебываясь воздухом. Сладко, еще хочу! Вот что тебе мешает сказать мне прямо о твоих желаниях, вредная бестия? Ртом! Чувствую ведь, вижу, знаю. Ничего хорошего от нашей близости точно не будет, но, по крайней мере, на какое-то время нам обоим точно будет хорошо. А потом? Потом разберемся. Обязательно.

Но всего этого я ей не говорю. В ответ на ее сиплое:

– Ты чего творишь, Волков…

Бросаю:

– Если тебе так противна мысль, что я буду с другой… так сделай так, чтобы я остался с тобой, Кулагина.

Даю себе десять секунд. Жду, когда до ее мозга дойдет мой душевный “посыл”.

…Девять.

…Десять.

Отстраняюсь. Ладони горят, всю кожу покалывает. Кулагина так и не отмерла.

Забираю мобильник и выхожу из дома. Мне срочно нужен глоток свежего воздуха и сигарета. Пикировки с этой бестией заводят круче, чем любая, самая жаркая прелюдия…

Нина

Не знаю, чем я думала, когда читала пришедшие Волкову смс. ТУПИЦА! Это случилось скорее машинально, нежели нарочито. Я никогда не страдала ерундой по типу: залезу-ка я в телефон своего мужика и пошарюсь в переписках. Это гадко и сильно ниже моего достоинства. Тут же экран сам взгляд привлек, а там это .