Сестра моя Каисса - Анатолий Карпов

Можно сколько угодно оспаривать объективную ценность такой работы – полагаю, эти претензии беспочвенны. Коллекцию можно судить только по одному признаку: удовлетворяет ли она потребность своего создателя в целостности. Если удовлетворяет – свою роль она выполнила.

Резюмируя все вышесказанное, можно сказать, что к коллекции, как и к произведению искусства, нельзя подходить с критерием «пользы». Смысл коллекции – в ней самой.

Я даже затрудняюсь назвать возраст, когда начал коллекционировать значки. Этим увлекались все мальчишки нашего двора, а поскольку я был самым младшим и тянулся за остальными, то и меня не миновало это занятие.

Но коллекционирование требует денег. Пусть небольших, но все-таки денег – а где их взять малышу?

Просить я не любил никогда. Даже совсем маленьким я был готов отказаться от чего угодно, лишь бы не просить. Но тут приходилось.

Несколько раз дарил мне значки отец.

Он рано утром уезжал на завод, возвращался поздно вечером; заглядывать в киоски ему было не с руки. Но он помнил о моем увлечении и по воскресным дням, бывало, специально выходил со мною погулять по городу, чтобы поглядеть, не появились ли в продаже новые значки.

Когда я начал ездить в Челябинск на соревнования – стало попроще. Родители обычно давали мне с собой деньги на карманные расходы, чтобы я не чувствовал себя стесненным и мог купить, скажем, конфет или мороженое. Но пристрастия к сладкому у меня не было, к аттракционам и кино – тоже, да и вообще в растранжиривании денег я не видел прелести, они никогда не жгли мне рук, я не испытывал потребности их немедленно на что-нибудь потратить. Поэтому карманные деньги у меня обычно оставались нетронутыми. Вернее, я их тратил, но только на книжки и значки.

Впрочем, увлечение значками было недолгим. Несмотря на возраст, я быстро понял, что это дело бесперспективное. Во-первых, значки год от году становились все хуже. Прежде на них шел отличный металл и разноцветные эмали, да и придумывали их, наверное, неплохие художники. Те значки было интересно рассматривать, приятно просто подержать в руках, – даже их тяжесть была как бы гарантией основательности и надежности дела. А потом пошла дешевка: легкий металл, сплошь штамповка, примитивная расцветка; и по содержанию, и по форме – скукота. Во-вторых, если прежде появление каждого значка было событием, теперь они хлынули безудержно, бесконтрольно, превратившись в циничное изымание денег у населения.

Разумеется, в те годы я не мог анализировать этот процесс даже столь поверхностно. Мне просто стало скучно, хотя как раз в это время моя коллекция сильно обогатилась (мне отдал свои альбомы со значками двоюродный брат).

Утратив интерес к значкам, я стал коллекционировать марки.

Помню самую первую: бесхитростную, палево-серую, с пушкой и бойцами, – марку из серии «40 лет РККА» (Рабоче-Крестьянской Красной Армии). Мне было чуть больше десяти, и марка мне понравилась уже тем, что была «про войну».

Первая ласточка сделала погоду – следом появились марки военной поры: сперва сразу целая серия «XXV лет РККА», затем она стала обрастать другими марками все на ту же военную тематику. Потом появились и «гражданские» серии: роскошные «800 лет Москвы», павильоны ВДНХ и другие.

Но это было еще не коллекционирование, а хобби.

И здесь тоже – уже на самых первых порах – мне предстояло выдержать испытание: Министерство связи пошло печатать марки безудержно (соответственно и замысел, и художественное исполнение, и печать – за редким исключением – удручали дешевкой), марки хлынули потоком, уследить за появлением новых было все трудней…

Но между этими двумя «девальвациями» было различие: значки штамповали кто ни попадя, буквально любой металлический завод, марки же выпускало только Министерство связи. Если напрячься, их коллекционирование поддавалось контролю. Значит, то, к чему я интуитивно стремился, – целостность – была достижима. А потом – когда я вступил в Общество филателистов – стало вообще гораздо легче.

Но это было уже в Туле.

О нашем переезде в Тулу есть смысл рассказать чуть подробней.

Ведь все мои предки и по линии отца, и по линии матери рождались и умирали в Златоусте. Когда корни столь глубоки, рвать их представляется почти немыслимым. Не только все родственники, но и все друзья были там. И когда мои родители решались на переезд, они понимали, что это – навсегда. Представить такое тяжело, обычно люди смягчают боль заверениями: авиация-то на что? – будем навещать друг друга каждый год; да и телефон всегда под рукой…

Суждены нам благие порывы…

Поводом для переезда послужили перемены в статусе отца.

В 1963 году он получил повышение – стал главным инженером Южно-Уральского совнархоза, однако через год Хрущева сместили, совнархозы по всей стране были тотчас расформированы, и сотни администраторов и специалистов оказались не удел. В их числе и отец. Какое-то время он числился заместителем директора своего бывшего завода, но был как бы в резерве; потом ему предложили на выбор сразу несколько мест. Среди предложений были очень лестные – на крупнейшие заводы страны – но отец выбрал небольшой завод в Туле.

Почему? Он руководствовался отнюдь не перспективами своей карьеры, а интересами детей. Лариса собиралась поступать в тульский политехнический институт, я с каждым годом все чаще выезжал на турниры; теперь все мои пути пролегали через Москву, а до нее от Тулы недалеко – можно доехать на электричке.

Только в Туле наша семья узнала, что такое материальное благополучие. У отца была не только хорошая зарплата, но и регулярные премии (с его приходом завод начал стабильно наращивать объем производства). Кроме того, он постоянно что-то придумывал и изобретал, имел много авторских свидетельств, и хотя у нас изобретатели фактически бесправны, а авторское право совершенно грабительское, все же кое-что ему перепадало.

В это же время начала складываться и моя финансовая самостоятельность. С тех пор резко изменилось мое материальное положение, но не отношение к деньгам. И рассказ о моих первых шагах на этом пути, быть может, поможет лучше понять меня.

Дома я ни в чем е нуждался, но коллекционирование марок постепенно перерастало в страсть. Это удовольствие не дешевое, и хотя родители мне никогда не отказывали, я постоянно чувствовал себя стесненным. Я даже установил для себя лимит: больше трех рублей в месяц на марки не просить, – для заядлого коллекционера норма жесточайшая. Этой малости никогда не хватало, я отказывал себе буквально во всем, и, если мне перепадали карманные деньги, обходился с ними чрезвычайно расчетливо.