Историческая традиция Франции - Александр Владимирович Гордон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лемер де Бельж не преминул закончить свое произведение вдохновляющими призывами к соотечественникам «крепить свою преданность и любовь, служить и подчиняться» своим государям. При этом в его сочинении закрепились предпосылки для новой формулы французской идентичности «наши предки – галлы», что стала прорисоваться в ходе Столетней войны. Потомки предводителей франков обрели теперь галльскую (или галло-франкскую) родословную. Собственно завоевание Галлии франками в новой перспективе оказывалось войной за освобождение: франки, будучи в прошлом галлами, возвращались на землю предков, чтобы «освободить своих братьев от владычества Рима». И Гуго Капет мог в ХVI в. уже числиться «природным галлом» [218].
О сохраняющейся влиятельности в ХVI в. Троянской легенды свидетельствует эпическая поэма Пьера Ронсара «Франсиада» (1572). Отзвук сохранялся даже в ХVII в., в самом имени героя авантюрного романа Шарля Сореля «Правдивое комическое жизнеописание Франсиона» (1623). Все же троянский «след» заметно слабел и в середине ХVI в. уже полностью уступает свое место Галльскому мифу.
Кроме мотивов автохтонной государственности, Галльский миф был вызван к жизни ситуацией на восточной границе. Вместе с Религиозными войнами актуализовалась геополитическая задача размежевания с Империей. Возродившееся после Столетней войны Французское королевство начало свою экспансию на Восток, которая продолжалась весь последовавший затем «великий век» Ришелье и Людовика ХIV. Ближайшей целью стала граница на Рейне, а обоснованию продвижения к Рейну служила идея «естественных» границ, отсылавшая к Галлии времен Юлия Цезаря. Парадоксально, но завоевания оккупировавших Галлию римских легионов были призваны обосновать французские территориальные претензии к Священной Римской империи германской нации.
Французские космографы ХVI в. предъявили суровое обвинение соседям-обидчикам. «Алеманы, – писал Франсуа Бельфорест (1575), – наделенные физической мощью и наиболее воинственные, не довольствуясь своими границами и пределами, перешли их… И почти вся народность (nation) белгов, подчиненная в старину юрисдикции Галлии, и весь Рейн принадлежат теперь Алемании[219]». Завоевание закрепилось распространением немецкого языка, и в результате Германия «узурпировала большую часть Галлии»[220].
Территориально-государственный статус страны как правопреемницы античной Галлии закрепился в новой версии происхождения Франции. Она оформилась в «Методе истории» Жана Бодена, опубликованном на латыни («Methodus ad facilem historiarum cognitionem») в 1566 г. Отвергнув троянскую версию, Боден указывает на то, что франки пришли из Германии (Франконии), однако по происхождению они были галлами, которые сбежали от римского владычества, а затем вернулись (опять-таки, как по Лемеру) восвояси, уже свободными («franc» этимологически «свободный»). Так, подчеркивалась автохтонность галло-кельтов и утверждалось их генетическое старшинство (в силу, можно сказать, первородства) над франко-германцами.
Мифологическая версия Лемера – Бодена, подобно Троянской легенде, затушевывала исторические, да и этнические различия между завоеванными кельтами (галлами) и германскими завоевателями (франками), объединяя их общим автохтонным происхождением. Дальнейшая жизнь генетического мифа оказалась сфокусирована тем не менее именно на этих различиях. В начале ХVIII в. сформировались два направления мифологической интерпретации генезиса Франции.
Для одних, «германистов», исходным в образовании Франции стал факт завоевания страны германским племенем, которое подчинило себе местное население, обретя по «праву завоевания», и власть, и наследственные привилегии. Другие, «романисты», настаивали на том, что франки, воины и военачальники появились в Галлии в качестве союзников Римской империи и стали преемниками имперского сюзеренитета над Галлией.
Предвещая грандиозную революцию, генетический миф приобретал обостренный социальный смысл, который был явлен уже в идейной коллизии 1720—1730-х годов: аббат Дюбос против Анри де Буленвилье, графа Сен-Сера. Монтескье лаконично определил позиции сторон – «заговору против третьего сословия» аббат противопоставил «заговор против дворянства»[221]. По сути литературно-идеологическая коллизия первых десятилетий ХVIII в. выражала реальность формирующегося «классового» (в позднейшей терминологии) самосознания дворянства, с одной стороны, и ротюрье, прежде всего буржуазии – с другой.
Центральной в сочинениях Буленвилье (1658–1722) была тема наследственных привилегий дворянства, которые он обосновывал происхождением дворян от франков-завоевателей. Неотчуждаемыми, таким образом, привилегиями дворян объявлялись: власть над теми, кто происходил от покоренных галлов (отношения «господин – слуга»), освобождение от налогов и иных государственных повинностей, кроме военной службы, владение землей (на условиях пользования)[222].
Отправляясь от наследственных привилегий, Буленвилье развивал тему особого положения дворян в обществе. Он доказывал, что своей привилегированностью дворянство не обязано короне; напротив, королевская власть обязана своим существованием и могуществом поддержке со стороны дворянства. Ссылаясь на классические примеры, в частности из римской истории, Буленвилье формулировал силлогизм: там, где и до той поры, пока в обществе удерживается привилегированное положение знатных родов, сохраняется и государственность.
Пером Буленвилье французская аристократия предъявляла претензии сложившемуся при Людовике ХIV абсолютизму, его бюрократической системе и выдвижению «аноблированного» чиновничества. В сочинениях Буленвилье объявлялось о существовании «учредительного акта» («pacte fondateur») Французского королевства и «право завоевания» провозглашалось его важнейшим элементом: оно принесло предводителям франков французскую корону, оно же дало их боевым товарищам и потомкам земли, господство над покоренным населением, а также доступ к государственной власти. Выдвижением в администрацию людей незнатных Бурбоны нарушили эту традицию, а абсолютизм стал предательством, разорвав «учредительный акт Франции между королем и его дворянством»[223].
Буленвилье-литератор – сын века Людовика ХIV, тогда как его критический анализ политической системы абсолютизма обнаруживает дух века Просвещения. Граф не возражал против признания заслуг отдельных ротюрье и кооптирования их в ряды дворянства, допускал межсословные браки. Принятая терминология («раса», «народ», «кровь») трактовалась им в социальном смысле. «Смешение крови» – и это главное – не должно было привести к социальному уравниванию. Признавая равенство первичным, а неравенство следствием насилия, Буленвилье утверждал, что неравенство приобрело тем не менее силу «естественного закона» и его сохранение обеспечивает прочность общественного устройства[224].
Концептуализованное Буленвилье «право завоевания» сделалось знаменем своеобразного контрнаступления тех, кто считал себя потомками завоевателей. В течение ХVIII в. они преуспели в отвоевании своих позиций в высших слоях бюрократии: в парламентах (девять из десяти вакансий), Церкви, армии. Для третьего сословия, замечает современный историк, «социальный лифт оказался блокированным барьером привилегий»[225].
Третье сословие ответило концепцией Дюбоса. Дипломат и историк дипломатии, секретарь Академии аббат Дюбос (1670–1741) в многотомном произведении «Критическая история установления французской монархии в Галлии» (1734; 1742) выстроил прямо противоположную систему заключений о генезисе Франции. Согласно Дюбосу, французское дворянство не имело никаких генетических привилегий. Сам акт завоевания становился у него простым эпизодом истории Римской империи. Франки, в толковании Дюбоса, являлись солдатами римской армии, и их предводители, подобно отцу Хлодвига Хильдерику, находились на службе Империи.
При Хлодвиге франки оказались равными в правах с галло-римлянами и платили налоги наравне с последними. Никаких статусных
