Христианская духовность в католической традиции - Джордан Омэнн

Первым идет чтение, составляющее как бы основание; оно извлекает предмет, необходимый для размышления. Размышление более тщательно изучает то, на что впоследствии будет направлен поиск; оно как бы откапывает сокровище, находит и открывает его; но, будучи не в состоянии завладеть этим сокровищем, оно направляет нас к молитве. Молитва всею силою устремляется к Богу, умоляя Его о сокровище — о том сладостном созерцании, по которому тоскует. Созерцание, приходя, награждает потрудившихся на трех предыдущих ступенях, утоляя жаждущую душу росой небесной сладости. Чтение суть упражнение для внешних чувств; размышление направлено на углубление понимания, молитва сосредоточена на желании; созерцание превосходит все способности. Первая ступень — для начинающих, вторая — для совершенных, третья — для посвященных, четвертая — для блаженных.[216]

После этого Гиго предлагает несколько выводов в характерной для картузианцев лаконичой форме: "Чтение без размышления пусто; размышление без чтения ведет к заблуждению; молитва без размышления теплохладна; размышление без молитвы бесплодно; молитва — пламенная молитва — приводит к созерцанию, но достичь созерцания без молитвы почти невозможно, разве что чудом".

ЦИСТЕРЦИАНСКАЯ ДУХОВНОСТЬ

Третьим и наиболее популярным ответвлением средневекового монашества был цистерцианский орден, основанный св. Робертом Молемским[LII] в Сито в 1098 г. После его основания Папа повелел Роберту вернуться в Молем, другие же монахи остались в Сито и под началом св. Альбериха и св. Стефана Гардина вели крайне аскетический образ жизни. В 1112 г. в Сито прибыл с тридцатью братьями св. Бернард; и цистрецианский орден распространился настолько широко, что в 1153 году, когда св. Бернард почил, на территории Европы вплоть до Балкан и Святой Земли существовало 343 монастыря строгого устава.

Следуя предписаниям Стефана Гардина, определенным в его Carta caritatis в 1114 г., цистерцианцы отошли от клюнийской системы и ввели свое управление во главе с генеральным капитулом, которое стало прототипом для будущих монашеских орденов.[217] Цистерцианцы преуспели в адаптации монашеской жизни к нуждам времени, приспосабливая вечные ценности монашеской жизни к изменяющимся условиям. В результате, тогда как многие новообразованные ордена, пережив период расцвета, исчезли, цистерцианцы процветают и поныне.

В целом концепция монашеской жизни цистерцианцев несущественно отличались от бенедиктинской. Цистерцианцы стремились к тому, чтобы возродить первоначальный бенедиктинский устав во всей его простоте и аскетичности, что вылилось в значительное сокращение вставок, расширявших богослужение, в ограничение деятельности по переписыванию книг и в возврат к физическому труду. В этом, по словам Ситвелла, состояло основное различие между "черными" монахами Клюни и "белыми" монахами Сито.[218] Это отличие, следовательно, объяснялось наличием двух различных уложений или конституций, основанных на одном и том же Правиле св. Бенедикта.

Однако имелось и другое отличие между Клюни и Сито: стремление цистерцианцев к более отшельническому образу жизни, который выражался иначе, чем у камальдолийцев и картузианцев, представляя собой жизнь общины, полностью отделенной от мира и соблюдающей Правило св. Бенедикта настолько буквально, насколько это было возможно. И тем не менее, при всем стремлении возродить бенедиктинское монашество в его первоначальном виде, цистерцианцы вводили отдельные изменения в соответствии со своими целями. Иными словами, они стремились внести во все аскетический и созерцательный элементы монашеской жизни, тогда как клюнийское направление отдавало предпочтение боголужению и lectio divina.

Для цистерцианцев отделение от мира было таким же полным, как и для монахов Востока, а потому они искали для своих монастырей более удаленные места и соблюдали строгий затвор. Их аскетизм выражался в ручном труде и подвижничестве, то есть в несении креста Христова без каких-либо послаблений. Охраняя свою созерцательную сосредоточенность, они отказались от всех форм апостольского и священнического служения, соблюдали вечное молчание и не заботились о здоровье. Тем же, кто спросил бы, как цистерцианцы выполняют заповедь любви к ближнему, они могли бы ответить, опираясь на учение св. Бернарда, утверждавшее, что братская любовь обильно проявляется в общинной жизни внутри монастыря.

Возможно, было бы некоторым преувеличением говорить о "школе" цистерцианской духовности как об особой форме бенедиктинской духовности,[219] однако же ряд характеристик, отличающих монахов Сито, существует. Прежде всего, в соответствии с монашеской аксиомой solo Dei, цистерицанскому образу жизни была присуща эсхатологическая составляющая. Их взгляд был прикован к вечным сущностям и к цели, которой является жизнь во славе. Они во многом смотрели на себя как на паломников на пути, ведущем в Небо, и держали себя в постоянной готовности ко Второму Пришествию Христа, они избавлялись по мере возможности от всех земных забот и привязанностей.

Парадоксально, однако, что цистерцианцы всегда сохраняли глубокую любовь ко всему тварному и проявляли чуткость ко всем человеческим нуждам. Они возделывали поля, становились специалистами-скотоводами и даже прославились поизводством хлеба, сыра и других продуктов питания. В храмовой архитектуре они устранили излишние украшения, характерные для столь многих аббатских церквей, и вернулись к чистым, простым линиям, создающим строгую красоту. В области человеческих отношений, следуя св. Бернарду, Гийому де Сен-Тьерри и особенно св. Элреду, они подавали пример подлинной духовной дружбы в монашеской milieu.[220]

Другой характерной чертой цистерцианцев явилась их умелая адаптация монашеских правил к новым условиям. Твердо придерживаясь всего полезного в традиционной практике, цистерцианцы без колебаний упраздняли или изменяли элементы, изжившие себя, с точки зрения той цели, ради которой был создан орден, но всегда сохраняя незыблемость монашеских корней. Такая адаптация, однако, не вела к произволу индивидуализма, поскольку основные принципы были обязательны для всех цистерцианцев и строго соблюдались во всех монастырях, хотя отдельные аббатства имели право вносить необходимые изменения в способы реализации этих принципов.

Два другие свойства, отличающие жизнь цистерцианцев, — бедность и ручной труд. Цистерцианцы понимали бедность шире, чем только достижение внутренней отрешенности и изживание в себе духа собственности, как это требовалось от монахов вообще; цистерцианцы исповедовали нищету как средство личного самоограничения, а аскетизм как общинное свидетельство. Они не доходили до крайностей, которыми отличались нищенствующие монахи в тринадцатом веке, но все же они привнесли новый смысл в понятие монашеской нищеты. Св. Бенедикт в своем Правиле указывал, что монахам не следует впадать в отчаяние, если создавшиеся условия или нищета вынуждают их заниматься земледелием, ибо именно жизнь трудом собственных рук делает их истинными монахами (гл. 48). Цистерцианцы, желая быть "истинными монахами", утвердили физический труд обязательным элементом своей жизни. Можно было бы сказать, что физический труд для цистерцианцев в той же мере неотъемлем от монашеской жизни, как богослужебная молитва и lectio divina. Однако с появлением несвященствующей братии или conversi, установился некоторый дисбаланс между этими тремя видами деятельности монахов-цистерцианцев.

Наконец, возможно, вследствие вышеперечисленных особенностей, жизнь цистерциацев отличалась крайней простотой. Что бы мы ни рассматривали — их богослужение ли, которое было значительно сокращено и упрощено, их архитектуру ли, да, впрочем, и весь их образ жизни, — всегда создается впечатление простоты, отмеченной осмотрительностью. Устранив полностью помпезность и церемониальность, все следы пышности и показной парадности, монахи-цистерцианцы стремились только к тому, чтобы жить в соответствии с Правилом св. Бенедикта, ни в чем не отступая от его принципов и занимаясь всю жизнь только молитвой и физическим трудом.[221]

СВ. БЕРНАРД

Чтобы лучше понять цистерцианскую духовность и оценить влияние монахов Сито, необходимо рассмотреть учения трех наиболее значительных представителей этого направления: св. Бернарда, Гийома де Сен-Тьерри и св. Элреда Ривоского. Мабиллон называет св. Бернарда "последним Отцом",[222] а Ситвелл считает, что он "возвышается над первой половиной двенадцатого века".[223]

Родился Бернард в Бургундии, недалеко от Швейцарии, примерно в 1090 г. В 1112 г. вместе с четырьмя братьями, дядей и двадцатью пятью товарищами он вступает в аббатство Сито. Проходят три года духовного становления, и Стефан Гардин посылает Бернарда основать новый монастырь в Клерво только для того, чтобы отселить часть монахов из перенаселенного к тому времени Сито. Влияние же Бернарда оказалось столь сильным в привлечении сердец к жизни в духе цистерцианцев, что его называют "вторым основателем ордена цистерцианцев".[224]