Киевские крокодилы - Ольга Шалацкая

По двору, согнувшись в три погибели, с наброшенным на плечи армячишком, пробежал четырнадцатилетний мальчик, не то сын хозяйки, не то племянник лавочницы.

— Что вам тут надо? — спросил он мимоходом у Крамалея.

— А… извозчика Луку, — отвечал Крамалей, застигнутый врасплох.

— Зачем он вам? — допытывался малый.

— Хочу договорить его, чтобы завтра утром отвез меня в деревню.

— Он приезжает часов в двенадцать ночи, не то еще позднее. Идите в хату к его жене и посидите. Что ж вам тут на холоде стоять! Вишь, снег сыпет, — заключил малый и пробежал к сараю.

Крамалей поспешил к конке.

Там с ним произошел неприятный инцидент: когда он сел в вагон, где уже находилось несколько пассажиров, к нему подошел кондуктор. Крамалей хотел вручить за билет деньги, полез в карман за кошельком и не нашел его. Он осмотрел карманы — кошелька нигде не оказалось.

Кондуктор, в покорно-терпеливом и почтительном ожидании, стоял около него.

— Я его, вероятно, обронил где-нибудь, — произнес он после тщетных поисков и вдруг почему-то переконфузился.

— Не извольте беспокоиться: я из своих внесу, — мягко ответил кондуктор, с умилением глядя на него.

По этой мягкости тона и умилительному выражению глаз Крамалей понял, что его инкогнито открыто и это обстоятельство еще больше переконфузило его.

Вагон сделал небольшую остановку. Вошел какой-то оборванный субъект с взъерошенной бородой, опорках на босу ногу и, скрючившись, присел в уголку.

— Деньги, — подступил к нему кондуктор, пощелкивая пальцами.

— Провези задаром, яви божескую милость, только до Княгини на ночлег, — залепетал тот. — Два месяца тифом проболел; теперича острый ревматизм во всех суставах. Третьего дня выписали из Александровской больницы… так на четвереньках полз… ходить нет мочи, — бормотал бедняга.

— Деньги или ступай прочь! — грозно закричал кондуктор. — Много вас, бродяг, шляется! Машина не обязана возить.

— Барин милостивый, — обратился больной к Крамалею, — как выписался из больницы, с той поры ничего не ел; только торговка на Бессарабском базаре подала черствую булку, — и он беспомощно развел руками.

Кондуктор схватил горемыку за шиворот и выбросил вон из вагона.

— Напрасно вы так поступили. Я готов был ему кое-что дать… тут у меня есть часы, — пробормотал Крамалей.

— Э, в-ше п-во! весь мир не нажалеешь, — резонно заметил кондуктор.

Крамалей замолчал; думы роились в его голове.

— Я подниму этот вопрос: для бедного, выздоравливающего люда непременно нужно что-нибудь устроить, так или иначе позаботиться. Выписывается бедняк из больницы; он еще нуждается в уходе и диете, а между тем полная бесприютность, бродячая, собачья жизнь наступает; он опять болеет возвратным тифом и гибнет. Жаль бедняка, хотя в сущности смерть лучше для него. Какая уж там жизнь!.. Однако, как это давеча она выразилась! Великим мужем назвала меня, что пользам брата своего обрек и жизнь, и дарованья… Оно очень лестно, но все не то, не то… Я бы непременно озаботился и придумал что-нибудь такое… на пользу брата, для выздоравливающего люда, но, право, в последнее время голова, как решето: ни одна благодатная идея не задерживается и не находит приложения… В работе нет прежней продуктивности, — совсем ополоумел… Хотя бы взять сегодняшние приключения. Я в молодости ничего подобного не проделывал. Раз только в бурсе в окно выскочил и яблок в чужом саду нарвал… Помню, еще больно высекли…

— Куда же делся кошелек?… Вероятно, тот мальчишка вытащил, что опрашивал меня во дворе, и пока я грезил… и того — украл. И что думает обо мне кондуктор?..

— Все же Милица была сегодня хороша. Весь аскетизм исчез, в лице разлита нега, что-то теплое, манящее… — размышлял Крамалей.

Ерофеев, почувствовав, что у него мерзнут ноги в дырявых калошах, отправился в ближайший трактир, потребовал бутылку водки и порцию селянки. В то же время, оборотившись спиной к публике и лицом к фонарю, пересчитал свое приобретение, после чего улыбнулся, присел к столу и с аппетитом принялся закусывать.

— Совершенно неожиданный заработок, — бормотал он. — Барыня принесла мне счастье. Надо серьезно приударить за ней, назло Ваньке Скакунову и Витьке Головкову.

— Справлю себе костюм, да и явлюсь к ней с визитом. Небось, не прогонит. Скажу, мол, принес вам, сударыня, карточки. Экая важная барыня — жена офицера, подпоручика там какого-то! Ванька Скакунов у полковницы принят, а мне почему же пути заказаны? Хуже я их? Что я за несчастливец такой! Работаю как дурак. Фотография только на мне одном и выезжает; оно хоть редкие заказы, а все же бывают. Черномор на постели валяется, да водку пьет, Патокин шляется по городу, Федька бренчит на скрыпке, про Ваньку и говорить нечего, — один я работник.

— О сегодняшней находке им ни слова, иначе Зубров на водку переведет, — соображал Ерофеев, заканчивая селянку и вставая. Расплатившись с хозяйкой, он в веселом настроении духа отправился домой.

III

Лидия хозяйничала в буфетной и, от поры до времени, поглядывала на входные двери, ожидая Милицу Николаевну. Девушку неприятно удивило то обстоятельство, что в числе гостей она увидала пана Короткевича, управляющего дома, где она жила ранее. В гостиной сидела Недригайлова и разговаривала с Ферапонтом Григорьевичем. Сапрыкин мягкими, вкрадчивыми шагами прохаживался по зале. Несколько человек мужчин засело винтить.

Дамы громко хохотали, рассказывая о недавнем маскараде, так что Лидию покоробило от некоторых словечек и выражений. Она недружелюбно посматривала на них.

— Что это за общество? — думала Лидия. — Неужели все себя так держат? Вот уже месяц живу здесь и все никак не могу разобраться в окружающей обстановке и привыкнуть. Я буду просить Милицу Николаевну взять меня к себе, пока приищу другое место.

Появление пана Короткевича особенно неприятно подействовало на Лидию. Только что она принялась перетирать чистым полотенцем стаканы, как к ней подошла Балабанова и сказала:

— Оставьте эти занятия для Алексеевны. С вами желает переговорить пан Короткевич о каких-то важных семейных документах, найденных им случайно в секретном ящике старой сломанной конторки, которую вы бросили на чердаке, как ненужную вещь.

Лидия с удивлением взглянула на нее.

Разговор с паном Короткевичем не предвещал ничего приятного для нее. Самый вид его вызывал со дна ее души отвращение. Находка важных документов заинтересовала ее и девушка решила побороть свою антипатию, выйти и переговорить с ним.