Узлы ветров - Григорий Демьянович Зленко (составитель)

Услышав свое имя, Одиссей закрыл голову мантией, чтоб никто не заметил, как он прослезился. И никто не заметил слез Одиссея, кроме Алкиноя, сидевшего рядом с ним. Когда кончился пир, все вышли из дома на площадь, чтоб показать гостю свое искусство в играх. Выступили феакийские юноши, опытные в метании диска, бросании копья, в борьбе, в беге и в кулачном бою.

Когда закончились игры, сын царя Лаодам, один из самых красивых юношей Феакии, обратился к друзьям:

— Не спросить ли нам у нашего гостя, в каких он играх искусен?

Все согласились, и он обратился к Одиссею:

— Прими и ты, чужеземец, участие в играх и силу свою покажи, ведь скоро тебе покидать наш город, корабль стоит готовый к отплытию, и гребцы готовы уже отправиться в путь.

Ответил им Одиссей:

— Мне сейчас не до игр, на душе моей горе; много я бед испытал, и теперь я сижу, дожидаясь, чтобы скорее домой возвратиться.

Но с усмешкой ответил ему молодой Эвриал-феакиец:

— Странник, я вижу, что ты не похож на героя. Ты скорее похож на купца, что, нагрузив свои корабли товаром, прибылей ждет от торговли.

Мрачно глянул на него Одиссей исподлобья и ответил:

— Ты, юноша, слово обидное молвил. Я вижу, ты не похож на того, кто одарен красотой и мудростью вместе. Правда, не всякий обладает видом красивым и умом заодно и могуществом слова; бывает, что один по наружному виду недостоин внимания, но зато одарен он прелестью речи искусной, и радостно видеть его на собрании, говорящего с мужеством твердым; а иной отмечен красотою лица, но лишен прелести слова, — так вот и ты — красив и силен, но лишен здравого смысла. Ты дерзкою речью меня возмутил; но знай, что в юности был я одним из первых бойцов в состязаниях и крепкие мышцы мне верно служили. А теперь после бед и лишений, испытанных мной, убавились силы мои, но и сейчас я, однако, готов вступить в состязание!

Одиссей поднялся с места и, мантии с плеч не спуская, взял камень, что был тяжелее и больше всех дисков, брошенных феакийскими юношами, и, напрягши свою жилистую руку, он с размаху метнул его вдаль, и камень с шумом разрезал воздух, и все феакийцы в страхе нагнули головы.

Камень упал дальше всех брошенных дисков; и отметили знаком то место.

— Юноши, а теперь вы добросьте до этого камня, — весело сказал Одиссей, — а после вас я брошу диск, и, может быть, он упадет не ближе ваших, а может — и дальше. Затем я, оскорбленный, вас всех вызываю на бой рукопашный, на бег и борьбу. Со всеми готов я сразиться, кроме одного Лаодама, ибо я — его гость и могу ли поднять я руку на друга? Кто ж с дружелюбным хозяином выйдет на бой? Знайте, что я луком владею своболно, и только один Филоктет меня побеждал; но может случиться, что кто-нибудь из феакийцев в беге меня победит: борьба с волнами и голод меня изнурили.

Все молчали, и ответил тогда Алкиной Одиссею:

— Странник, знаю, словом своим ты нас обидеть не хочешь, ты доказал свою силу; но хочется нам, чтобы ты, возвратясь на родину, мог рассказать про наше искусство в музыке, пении и плясках. Мы не очень сильны в кулачном бою и борьбе, но опытны в беге и первые мы мореходы. Пригласите сюда плясунов! Юноши, выходите и начинайте пляску, пусть заиграет на лире певец Демодок!

Принесли слепому певцу лиру, и он запел веселую песню, а юноши начали пляску; велел Алкиной Лаодаму начать танец вдвоем с юношей Галионтом. Приготовили место для пляски, и вышли на поле судьи. Взяв разноцветный мяч, юноши выступили на середину; бросил мяч высоко Лаодам, и с разбегу поймал его на лету Галионт, не коснувшись ногами земли. Закончив игру, они стали быстро плясать, еле касаясь ногами земли, а юноши, стоявшие рядом, топали в такт ногами под песню, и от топота ног гремела вся площадь.

С наслаждением глядел Одиссей на чудесную пляску, на легкость и стройность загорелых, упругих мелькающих ног, и, обернувшись, он сказал Алкиною:

— Царь Алкиной, ты прав: в плясках и в пении никто с вами справиться не может, таких плясунов я нигде не видал на свете.

Алкиной похвалой был доволен и сказал феакийским вождям:

— Наш гость, вижу я, одарен высоким умом и вкусом. Давайте ему поднесем подарки; пусть каждый из феакийских вождей подарит ему хитон, мантию и золото в слитках, а ты, Эвриал, с ним помирись и тоже его одари на прощание.

Все были с Алкиноем согласны, и каждый тотчас послал гонца за подарками, а Эвриал снял свой меч, окованный серебром, с ножнами из слоновой кости, и, поднеся его Одиссею, сказал:

— Если у меня с языка сорвалось дерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет. Желаю тебе после долгой разлуки поскорее увидеть отчизну!

Поблагодарил его Одиссей и принял от Эвриала подарок.

Солнце уже зашло, и вот принесли Одиссею богатые дары, и все отправились в дом Алкиноя; здесь уложила царица Арета подарки в большой драгоценный ларец, а Одиссей перевязал его заветным узлом, как научила его Цирцея.

Омывшись, Одиссей вышел к пирующим феакийцам. Здесь встретил он у колонны прекрасную Навсикаю, что пришла с гостем проститься. Она приветствовала его и сказала:

— Когда ты вернешься на родину, не забудь вспомнить меня, которой ты обязан спасением.

Ответил ей Одиссей:

— О, Навсикая, если мне суждено снова увидеть отчизну, я буду помнить тебя всю свою жизнь и чтить, как богиню, ведь жизнью я обязан тебе!

На вечернем пиру сидел Одиссей рядом с царем Алкиноем, и слушали гости певца Демодока и пили вино.

Отрезал Одиссей лучшую часть мяса дикого вепря, что лежало у него на тарелке, и, подозвав глашатая, молвил:

— Отнеси эту лучшую часть певцу Демодоку, я этим хотел бы его почтить; всем людям на свете милы певцы, их научила пению Муза, которая любит благородное племя певцов.

Демодок с благодарностью принял почетный дар знатного гостя, и когда все насытились пищей, Одиссей обратился к нему:

— Тебя, Демодок, я ставлю выше всех людей. Ты удивительно верно поешь о походе ахеян на Трою, о том, что совершили они и какие беды они испытали. Можно подумать, что ты сам был участник сражений или свидетель боев. Спой же нам песню о деревянном коне, которого построил Эпей, и о том, как вел