Лето Господне - Иван Сергеевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, совсем у него разговор — как Горкин. Ласково так, рассудительно, и так же поокивает, как Горкин. И глаз тоже щурит и чуть подмаргивает. Горкин с радостью просит: «Пожалуйста, поглядите… очень рады, что по душе вам тележка наша, позапылилась только». Рассказывает ему, что тележка эта старинная. «От его дедушки тележка, — на меня ему показал, а он на тележку смотрит, — и даже раньше, и все на тележку радуются-дивятся, и такой теперь нет нигде, и никто не видывал». А старик ходит округ тележки, за грядки трогает, колупает, оглядывает и так, и эдак, проворно так — торопится, что ли, отпустить нас.
— Да-да, так-так… надо принять во внимание… да, тележка… хорошая тележка, старинная…
Передок, задок оглядел, потрогал. Бегает уж округ тележки, не говорит, пальцы перебирает, будто моет, а сам на тележку все. И Горкин ему нахваливает — резьба, мол, хорошая какая, тонкая.
— Да… — говорит, — тележка, надо принять… работка редкостная!..
Присел, по́дуги стал оглядывать, «подушки»…
— Так-так… принять во внимание… — Пальцами так по грядке и все головой качает-подергивает, за бороду потягивает. — Так-так… чудеса Господни…
Вскинул так головой на Горкина, заморгал — и смотрит куда-то вверх.
— А вот что скажи, милый человек… — говорит Горкину, и голос у него тише стал, будто и говорить уж трудно, и задыхается, — почему это такое — эта вот грядка чисто сработана, а эта словно другой руки? Узорчики одинаки, а… где, по-твоему, милый человек, рисуночек потончей, помягчей? А?
А тут стали любопытные подходить от площади. Старик и кричит дворнику:
— Ворота за нами запирай!
— А вы, милые, — нам-то говорит, — пройдемте со мной во двор, заворачивайте лошадку!..
И побежал во двор. А нам торопиться надо. Горкин с Антипушкой пошептался: «Старик-то, будто не все у него дома… никак, хочет нас запереть?» Что тут делать! А старик выбежал опять к воротам, торопит нас, сам завернул Кривую, машет-зовет, ни слова не говорит. Пошли мы за ним, и страшно тут всем нам стало, как ворота-то заперли.
— Ничего-ничего, милые, успеете… — говорит старик, — надо принять во внимание… минутку пообождите.
И полез под тележку, под задние колеса! Не успели мы опомниться, а он уж и вылезает, совсем красный, не может передохнуть.
— Та-ак… так-так… надо принять… во внимание…
И руки потирает. И показывает опять на грядки:
— А разноручная будто работка… что, верно?..
И все головой мотает. Горкин пригляделся да и говорит, чтобы поскорей уж отделаться:
— Справедливо изволите говорить: та грядка почище разузорена, порисунчатей будет, поскладней, поприглядней… обеи хороши, а та почище.
Стоим мы и дожидаемся, что же теперь с нами сделают. Ворота заперты, собаки лежат лохматые, а которые на цепи ходят. Двор громадный, и сад за ним. И большие навесы всё, и лубяные короба горой, а под навесами молодцы серых лошадок и еще что-то в бумагу заворачивают и в короба кладут. И пить нам смерть хочется, а старик бегает округ тележки и все покашливает. Поглядел на дугу, руками так вот всплеснул и говорит Горкину:
— А знаешь, что я те, милый человек, скажу?.. надо принять во внимание…
Горкин просит его:
— Скажите уж поскорей, извините… очень нам торопиться надо, и ребятишки не кормлены, и…
А старик повернулся и стал креститься на розовую колокольню-Троицу: и сюда она смотрит, стоит как раз на пролете между двором и садом.
— Вот что… Сам Преподобный это вас-то ко мне привел! Господи, чудны дела Твоя!..
А мы ничего не понимаем, просим нас отпустить скорей.
Он и говорит, строго будто:
— Это еще неизвестно, пойдете ли вы и куда пойдете… надо принять во внимание! Как фамилия вашему хозяину, чья тележка? Та-ак. А как к нему эта тележка попала?
Горкин говорит:
— Давно это, я у них за сорок годов живу, а она и до меня была, и до хозяина была, его папаше от дедушки досталась… дедушка папашеньки вот его… — на меня показал, — к хохлам на ней ездил, красным товаром торговал.
— А посудой древяно́й не торговал?.. Ложками, плошками, вальками, чашками… а?..
Горкин говорит: слыхал так, что и древяной посудой торговали они… имя ихнее старинное, дом у них до француза еще был и теперь стоит.
Тут старик хвать его за плечо, погнул к земле и под тележку подтаскивает:
— Ну так гляди, чего там мечено… разумеешь?..
Тут и все мы полезли под тележку, и старик с нами туда забрался, ерзает, будто маленький, по траве и пальцем на задней «подушке» тычет. А там, в черном кружочке, выжжено — «А».
— Что это, — говорит, — тут мечено… аз?
— Аз… — Горкин говорит.
— Вот это, — говорит, — я самый-то и есть, аз-то… надо принять во внимание! И папаша мой тут — аз! А-ксе-нов! На-ша тележка!..
Вылезли мы из-под тележки. Старик красным платком утирается, плачет словно, смотрит на Горкина и молчит. И Горкин молчит и тоже утирается. И все молчим. «Что же он теперь с нами сделает? — думаю я. — Отнимет у нас тележку?» И еще думаю: «Кто-то у него украл тележку и она к нам попала?..»
И потом говорит старик:
— Да-а… надо принять во внимание… дела Твоя, Господи!
И Горкин тоже, за ним:
— Да-а… Да что ж это такое, ваше степенство, выходит?
— Господь!.. — говорит старик. — Радость вы мне принесли, милые… вот что. А внук-то мой давеча с вами так обошелся… не объезжен еще, горяч. Батюшкина тележка! Он эту сторону в узор резал, а я ту. Мне тогда, пожалуй, и двадцати годов не было, вот когда. И мету я прожигал, и клеймило цело, старинное наше, когда еще мы посуду резали-промышляли. Хоро́м-то этих в помине не было. В сарайчике жили… не чай, а водичку пи-и-ли! Ну, об этом мы потом потолкуем, а вот что… Вас сам Преподобный ко мне привел, я вас не отпущу. У меня погостите… сделайте мне такое одолжение, уважьте!..
Прямо — как чудо совершилось!
Стоим и молчим. И Горкин смотрит на тележку — и тоже как будто плачет. Стал говорить, а у него голос обрывается, совсем-то слабый, как когда мне про грех рассказывал:
— Сущую правду изволили сказать, ваше степенство, что Преподобный это… — И показывает на колокольню-Троицу. — Теперь и я уж вижу: дела Господни. Вот оно что… от Преподобного такая веща-красота вышла — к Преподобному и воротилась, и нас привела. На выезде ведь мы возчика вашего повстречали, счастливыми нас назвал, как спросили его про вас, не знамши! Путались как,
