Совьетика - Ирина Маленко

– Да уж, магические… Такие же магические, как вуду на Гаити! Впрочем, чем они тут, собственно, отличаются от гаитян, эти «distinguished ladies and gentlemen »? Такие же темные, с таким же полным незнанием ничего о мире за пределами их «куска» Ирландии, с такими же тайными обществами: ты читала, как они там у себя в ложах и холлах во время инициаций за козлами бегают? Только гаитяне почеловечнее, подобрее будут! – бурчала мама, после того, как мы вдоволь нахохотались над человеческой злобной глупостью: «образованный» педагогический персонал в «цивилизованной» стране в умственном плане явно функционировал на уровне средней группы советского детского сада. На такое даже и обижаться-то означало бы опуститься до их уровня. Хотя и так оставлять этого тоже, конечно, нельзя…

…Я долго готовилась к этой встрече с инквизиторами-сектантами из органов образования. С тех пор, как Блэр разогнал местные органы власти, и Мартин Макгиннесс перестал быть министром образования здесь, эти плесневые грибы истории опять зашевелились и поверили, что им все можно. «Но я не должна, не имею права им уступать. Я не дам мою маленькую чайку в обиду!» – говорила я себе бессонными ночами и когда я, шатаясь от усталости, появлялась на работе. Было тяжело собраться с духом, – когда вокруг тебя одна секта, покрывающая все поступки друг друга, а ты – чужой человек, как не поддаться истерике, как остаться хладнокровной и сильной? Как выдержать это и не сломаться?

Мне помог Ойшин.

Мы виделись редко, и я не любила рассказывать ему о своих проблемах. Я хотела всегда казаться сильной и независимой. Но на этот раз это было для меня слишком, и я рассказала ему все. Никто не умел слушать так, как он. Сам прошедший через застенки, пытки, избиения и издевательства, он сидел со мной рядом, как живой пример того, что можно, можно и нужно все это преодолеть и выжить.

– Чем мы можем тебе помочь? Скажи только! – без малейшего колебания твердо сказал он, так, что у меня навернулись на глаза слезы благодарности. Я вовремя проглотила их, не дав им выкатиться наружу.

– Мне нужно, чтобы кто-то пошел со мной как свидетель на эту встречу с ними. Чтобы они не смогли отказаться потом от своих слов, понимаешь? Кто-то сильный, кто поддержал бы меня, если они начнут чересчур на меня давить, и не дал бы мне удариться в эмоции, если почувствует, что я не справляюсь с собой.

– Мы найдем такого человека, – пообещал Ойшин. -А ты обязательно справишься. Ты очень, очень сильная.

На прощание он впервые за все время нашего знакомства привлек меня к себе и обнял, словно почувствовал, как мне нужна его поддержка и его человеческое тепло, и этот короткий момент был самым счастливым за последние пять лет моей жизни. Он сам смутился своего порыва и убежал без оглядки, как мальчишка. И с тех пор когда мне становилось совсем уже непереносимо, я мысленно прокручивала этот момент в памяти, боясь затереть его в своем воображении до дыр…

…Наконец-то я справилась с собой и нашла в себе достаточно сил, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Я знала, что они будут мне врать, и что мне не положено будет их при этом перебивать или вообще проявлять хоть какие-то эмоции. Я даже не стала пить валерьянку. Просто мысленно повторяла себе имена Лизы и Ойшина.

Кроме меня, это некому было сделать. Словно Жанна Д'Арк: »Если не я, то кто же?» Рядом со мной сидел Мартин – тот человек, которого мне обещал найти Ойшин: немногословный, пожилой уже, сильный местный фермер. От него веяло такой силой, такой уверенностью в правоте «нашего дела», что я совсем успокоилась. Я вновь впала в то знакомое мне по прошлому состояние, до которого меня доводили кризисы: когда на смену панике и истерике приходит холодная злость : « Ах вот вы как? А мы вас – вот так! Мы ещё посмотрим, кто кого!» Самое подходящее настроение для ведения таких вот бесед.

Я обычно не любила конфронтаций с мерзавцами, и, оберегая свои нервы, даже выключала телевизор, когда там появлялись бесстыдно врущие Буш, Блэр или Тримбл, – ибо я горячилась и норовила в таких случаях вступить в полемику прямо с экраном. Но сегодня, когда конфронтации с мерзавцами было не избежать, а полемику в таком тоне, как я это делала дома, вести было нельзя, я была просто счастлива, что подождала с этой встречей до этот пор, пока не «дозрела» до такого вот холодно-гневного состояния. «Только бы удержаться от излишнего сарказма!» – подумала я. Сначала надо решить проблему, а уж потом…

Председательствовал за столом маленький юнионистский старичок по фамилии Фрост ,- вежливый, улыбающийся, и, в отличие это лопоухой директрисы, настоящий профессионал своего дела (он защищал, конечно, то, на что он был поставлен.). Рядом с ним восседала «дама приятная во всех отношениях» – из родительского комитета, представлявшая школу, и симпатичный молодой брюнет из католиков-перевертышей, допущенных к «кормушке» и стремящихся изо всех сил оправдать оказанное им доверие. Именно с ним я вела все эти месяцы свою нелицеприятную переписку. «Он действует как личный секретарь директрисы, « – рассказала мне другая мама, вынужденная забрать своего ребенка из этого гадюшника. Тоже иностранка. Француженка. Её опыт, которым она поделилась со мной, подтвердил все мои догадки в отношении школьного сектантского расизма и нежеления персонала работать по-настоящему и предпринимать хоть какие-то усилия, чтобы хоть чему-то научить детей-инвалидов. Когда она начала задавать вопросы о своем сынишке, ему начали подкладывать в сумку игрушки, уверяя потом, что он их «украл». А ещё она рассказала мне о том, что бесплатными завтраками, на которые я так и не подписалась, персонал питается сам и кормит приходящих инспекторов… Значит, они морили Лизку голодом в отместку за то, что я «урвала» у них кусок! Ну и чем это общество «цивилизованнее» нашего?

Я улыбалась всем собравшимся и была сама доброжелательность. Но когда мистер Фрост надавил на меня, чтобы я «забрала обратно свои обвинения в адрес школы, что уши ребенку прокололи там», я только очаровательно улыбнулась :

– Какие обвинения, мистер Фрост? Кого конкретно я обвиняю? Я задала вопрос и не получила на него ответа. Все, что я знаю, – это то, что Лиза была в распоряжении школы, когда это случилось. Как это случилось, кто это сделал и почему, – этого я не знаю и как раз хочу выяснить.

– Этого не могло случиться в школе.

– Почему не могло? Потому что Вы знаете госпожу директрису и верите ей? Или все-таки я могу увидеть результаты вашего расследования?

– Возьмите обратно свои ложные обвинения!

– Сначала я хочу получить от вас результаты расследования, а потом уже вы можете ожидать от меня какой-то реакции.

– Я думаю, будет полезно занести в протокол, что между тем, как девочку привезли домой, и тем, как Вы пришли с работы, прошло 15 минут.

– Для кого это будет полезно, мистер Фрост? Для школы?

Потом они долго пытались вешать мне лапшу на уши в отношении расистского произведения госпожа Шилдс, учительницы музыки. Мистер Фрост с торжествующим лицом извлек на свет кипу подобных же рисунков и заявил – с явным удовольствием на лице: «вот, мол, какие мы находчивые!» -, что все дети в Лизином классе получили такие же рисунки. Я была готова к такому повороту событий: именно об этом меня предупреждал Ойшин.

– Если это действительно так, то почему на других рисунках нет имен других детей? Почему другие рисунки изображают не человеческое черное лицо, а домик или… Постойте, а это что такое? – и я с наигранным любопытством вытянула из стопки рисунок белых кругов на черном фоне.

– Извините, это что должно представлять? Мишень для стрельбы?

Фрост покрылся холодным потом, и я почувствовала себя пулеметчицей, чья очередь угодила во вражескую цель.

– Э-э-э-э… может быть, это улитка, или просто так… , – пробормотал маленький старый оранжист.

– Улитка? Ну, надо обладать для этого богатым воображением… – внутренне поражаясь собственнной смелости, выпалила я.

Они начали заверять меня, конечно, что никто ничего не имел в виду.

– А я и не утверждаю, что имели, – бодро подхватила я. – Но Вы знаете, мистер Фрост, как это ранило наши чувства! Что я должна была подумать при виде этого – тем более, что я говорила уже со школой о том, как мы чувствительны к расовому вопросу. И я ожидала после этого от персонала большей чуткости…

– Школа хотел научить таким образом детей контрасту между черным и белым, – не сдавался мистер Фрост.

– Между черным и белым? А почему именно между ними? Почему не между оранжевым, например, – и зеленым? Это гораздо более детские, более жизнерадостные цвета, не так ли?

Мистер Фрост начал вытирать платочком лоб.

Главные свои аргументы я берегла «на закуску». На тот случай, если их давление станет уже непереносимым. Тон, взятый ими, напоминал мне то, как судили монаха брата Франциско в любимом фильме моего детства – «Зорро» с Аленом Делоном – «Он лжец!» – «Вас дополнительно накажут за клевету на честного торговца.»