Грозовые Земли - Джон Робертс

Он полюбовался с парапета эффектным зрелищем реки и движением по ней. Корабли и плоты прокладывали свой путь по реке в тени нахмуренной крепости. Гейл понимал, что это только его воображение, но ему казалось, что они крадучись шли вниз по течению, а, благополучно миновав Крэг, с великим облегчением спешили дальше.

Гейл не мог понять, что именно было здесь таким отталкивающим. Он бывал в городах, где жестокость являлась безудержной, где господа публично секли своих проштрафившихся рабов, где в курящихся часовнях приносили кровавые человеческие жертвы. Он видел, как голодные и отчаявшиеся бедняки продавали своих детей. Здесь все было по-другому. Зло не было явным, и все же до сих пор ему не встречался город, от которого так хотелось держаться подальше. Но при его деле чрезвычайной важности собственные иррациональные чувства не имели значения.

В лавке Птичьего Носа нарядно одетый человек обернулся и начал рассматривать вошедшего Гейла. Человек был высок, с бритой головой, точь-в-точь как многие другие в городе, одетые чересчур хорошо, чтобы оказаться простыми мастеровыми, но недостаточно пышно, чтобы считаться знатью.

— Купец Алза, — приближаясь, сказал Птичий Нос, — множество высокопоставленных слуг из богатых домов зашли к нам, чтобы осмотреть ваши уникальные товары. Этот человек, Стюард Дома Дракона, оказал вам честь своим великим терпением. Он давно ожидает вашего прибытия, мне казалось, что вы придете немного раньше.

— Меня задержали другие дела, — не извиняясь, сказал Гейл.

— Моя госпожа, сударыня Утренняя Птичка, — сказал лысый человек, — большой ценитель изящных искусств и мастерства. Сегодня утром я увидел все это и рассказал ей. Госпожа отправила меня назад дожидаться вас. Это говорило глубине ее интереса, ибо лишило ее моих услуг, но никому другому она этого поручить не желает.

— Я высоко ценю эту любезность, — сухо сказал Гейл.

— Моя госпожа отправила меня привести вас…

— Привести? — резко прервал его Гейл.

Птичий Нос делал встревоженные, успокаивающие жесты.

— Хорошо, пригласить вас, если вам больше нравится это слово, сегодня вечером в ее дом, чтобы вы могли все показать все лично. Я бы предложил вам взять одну-две ваших лучших вещи. Если моя госпожа сочтет их достойными ее интереса, она отправит слуг, дабы принести все остальное.

Гейл не особенно обрадовался. Он сомневался, чтобы в этой стране даже самые знатные дамы обладали большой властью или влиянием. Однако надо же с чего-то начинать?

— Я буду счастлив. Она желает принять меня сегодня вечером?

— Предпочтительно вернуться вместе со мной, — сказал стюард.

— Тогда разрешите потратить несколько минут, дабы приготовить товары, и мы можем отправляться.

Птичий Нос помог Гейлу упаковать выбранные вещи и прошипел:

— Госпожа Утренняя Птичка, пожалуй, самая богатая дама страны! Она несколько эксцентрична, но ни под каким видом не ведите себя с ней нагло, да вообще ни с кем из знати. Она крайне щедра, когда вещь ее пленяет, поэтому будьте смиренны и убедительны, и мы сумеем извлечь из этого пользу.

— А каково ее политическое положение? — спросил Гейл.

— Политическое положение? О чем вы толкуете? Она богата! Вот об этом и надо помнить.

Они закончили упаковку, Птичий Нос потрепал Гейла по плечу и улыбнулся.

— Запомните: десять процентов.

— Десять процентов, — согласился Гейл.

Со свертками, перекинутыми через плечо, Гейл вышел на улицу, залитую поздним солнечным светом, вслед за обритым наголо человеком. Не произнеся ни слова, человек начал подниматься вверх по улице, Гейл шел рядом.

— Стюард Дома Дракона звучит впечатляюще. Правильно ли я понял, что это скорее звание, чем имя?

Человек взглянул так, будто Гейл сказал вопиющую глупость.

— Я Стюард, следовательно, меня так зовут. Будучи стюардом Дома Дракона, я и называюсь Стюард Дома Дракона. Это достаточно понятно?

— Вполне, — отозвался Гейл.

Это согласовывалось с тем, что он до сих пор успел увидеть в этом месте. Они добрались почти до уровня верхней цитадели, потом повернули на улицу, застроенную рвущимися ввысь городскими домами. Стюард ввел его в дверь, над которой висела каменная декоративная тарелка с высеченным на ней рычащим, чем-то похожим на рептилию монстром с крыльями, как у летучей мыши. Они проследовали под этим созданием в темный холл, миновали анфиладу небольших комнат. Сквозь открытые двери Гейл видел множество пыльных тюков и укрытую тканью мебель. Нижний этаж явно использовали под склад.

Они поднялись по лестнице и вошли в просторную комнату с обитыми гобеленами стенами и полом из полированного камня.

В центре комнаты стоял массивный деревянный стол.

— Ждите здесь, — сказал стюард и вышел.

Гейл кипел от негодования. Ему не нравилось, что с ним обращаются так же, как обыкновенно знать и их лакеи обращаются с торговцами, но ведь он сам притворился торговцем, чтобы достичь своей цели, то есть обрек себя на подобную жизнь. Чтобы отвлечься от несомненно долгого ожидания, он начал рассматривать помещение.

Комната освещалась через высокие окна в одном ее конце. Двери деревянные, с большими стеклами. В этой стране производили много стекла и использовали его гораздо шире, чем в других странах. Двери открывались на балкон, выходящий во внутренний двор и сад. Света было достаточно, и он сумел рассмотреть странную меблировку комнаты.

На столе расположилась коллекция статуэток, изображавших людей и животных. Он взял одну и поднес ее к свету. Это была кошка неведомой ему породы, с изумительным мастерством вырезанная из красного коралла. Он поставил ее и взял другую, оказавшуюся обнаженным мужчиной, сделанным в незнакомом ему реалистичном стиле. Мускулистый человек лежал, как если бы только что рухнул на землю. Казалось, что он умирал, сладострастно сдаваясь. Гейл счел статуэтку отталкивающей и поставил ее на место.

На стенах висели картины. Он видел много прекрасных картин в Чиве и Невве, но там картины рисовали прямо на стенах, и они являлись неотъемлемой частью украшения комнаты. Здесь каждая была по отдельности, созданная глянцевыми красками на дереве или туго натянутом холсте. Они были заключены в рамы из резного дерева. Некоторые оказались портретами, потемневшими от вековых копоти и сажи. Очень большая картина изображала празднование или бал с людьми в костюмах невероятно тонкой работы и шокирующе неестественных позах, смысл которых от него ускользал.