Подземелье ведьм - Кир Булычев

— Ты так в самом деле думаешь?

— Честно.

Она встала и обошла стол, потом села к нему на колени, обняла, прижалась. Щекой к щеке.

— Я готов на все, — повторил он, — только чтобы возвратиться к тебе.

— Тогда тебе нельзя к ним идти, — сказала Зинаида. — Ты знаешь об этом лучше, чем они. Ты для них опасный. Бог его знает, сколько там таких, как ты, только и ждут, чтобы на нас наброситься.

— Честное слово, я не имею с ними ничего общего.

— Вот и дожила, — вздохнула Зина. — Вот ты и проговорился. Значит, твои друзья ждут момента, чтобы на нас накинуться. Но за что? Что мы вам сделали?

— Зина, милая, я сам по себе. Я ничей не слуга и не пришелец. Я сам. Я твой. Я клянусь тебе, что никогда и пальцем тебя не трону.

— Впрочем, — сказала Зина, — у меня нет выбора. Всю жизнь жила с подонком, и если ты окажешься не подонком, а просто убийцей, считай, что мне повезло.

Он не двигался. Он так и сидел — щекой к щеке. И никуда не хотелось уходить, двигаться…

— Почему у меня все не как у людей?

— А у людей — как?

Зинаида улыбнулась. Лицо было зареванное.

— Собирайся, — сказала она.

— Как так — собирайся?

— Мы уходим, — сказала Зинаида. — Пока они не спохватились. Они ведь умные — два и два сложить могут, да еще Груздь с подсказкой прибежит.

— Куда нам уходить?

— Пересидим у тетки Веры.

— У какой тетки?

— Забыл?

…Поле васильков. Как красиво, говорит он. Дурак, толстая тетка сердита, это же сорняки. Почему сорняки красивые? Конечно, это в Васильках. Значит, не зря вашу деревню Васильками называют. По красоте. А может быть, надоели им сорняки, житья от них не было…

— Не забыл я твою тетю.

— Собирай чемоданчик, даю тебе шесть минут на сборы.

— Шесть?

— У вас у всех на вашей планете с чувством юмора кранты?

— У всех.

— Лишнего не бери. Нам надо уехать, прежде чем они дороги перекроют. Представь себе, Груздь уже к ним спешит. Ах, черт!

Она стояла ближе к окну и смотрела наружу.

Артем Артемович семенил по улице, облачко пыли за ним как хвостик по земле.

— Хочет сделать последний штрих, — сказала Зинаида. — Значит, так, ты сейчас уходишь в поле за дом Астафьевых. Не забыл еще?

— Где кусты у речки?

— Там, у моста. Тебя никто не найдет. И жди меня. Я думаю, что быстро с ним разделаюсь. Но смотри — носа не высовывать! Сам погибнешь, меня за собой унесешь.

— Как так — унесешь?

Она его вытолкала через заднюю кухонную черную дверь — дом старый, дореволюционный.

— А так унесешь, что мне теперь не жить без тебя, дурак старый! Не жить!

— Даже если я убийца?

— А для меня ты не можешь быть убийцей, ты же пятнадцать лет как мой муж, я любому поклянусь… да не любой поверит.

В переднюю дверь постучали. Властно, дробью — Артем Артемович чувствовал свою силу.

Семен быстро пошел вниз, к реке. Сначала улицей, а потом узким огородным проходом, его знали только местные. Дорожка была пыльной — давно не выпадало дождей. Потом за огородами она влилась в другую, что струилась вдоль заросшего вербами берега речки.

Он уже понял, почему Зинаида велела ему ждать там, за домом Астафьевых, — неподалеку мостик, а там леском можно скрытно дойти до остановки автобуса. Если его будут ловить на платформе или автобусных остановках в Веревкине, то за пределами города шансов спастись больше.

Под вербами в кустарнике было душновато, жужжали комары и оводы. Он понял, что предстоит испытание. Но в самом деле надо терпеть. А то скоро поймают.

Кто-то шел по тропинке вдоль речки. Семен присел в кустах и затаился. Комары только и ждали этого.

Они накинулись на него. И ведь даже ладонью себя не хлопнешь.

Двое остановились у реки и стали выяснять, мог ли Кашкин здесь утонуть. Ну какое дело нам до Кашкина?

Зинаида добежала до входной двери. Спросила, запыхавшись:

— Кто там?

— Ты чего не открываешь?

— Я спрашиваю — кто там?

— Да я, я, чего, не узнала?

— Кто — я?

— Груздь, Артем Артемович. Не узнала — богатой будешь.

— Не нужно мне богатство.

— Тогда открывай.

— Ты только что здесь был.

— А я говорю — открывай. Дело есть.

— Какое дело?

Он снова позвонил.

Вроде бы Семен уже ушел. Можно открывать. А дальше тянуть — только возбуждать подозрение.

Груздь вошел, заполнив вялым телом весь коридор.

— Твой дома? — спросил он.

— Мой в газете, — ответила Зинаида. — Его Изя вызвал, задание важное.

— Ну и хорошо, что он на работе, хотя сильно сомневаюсь, — сказал Груздь. — Душит он где-то христианских младенцев.

— Ну что ты говоришь! — возмутилась Зинаида. — Семен никого в жизни и пальцем не тронул.

— Это тебе так кажется по причине совместного проживания, — ответил Груздь. — У меня дело короткое. Могу помочь.

— Как так — помочь?

— Я единственный, кто имеет знания о вас. Моя информация — твое спасение.

— Я вас не совсем понимаю.

— А тебе и не надо понимать.

Груздь не был в себе уверен и внутренне был готов уклониться от заслуженной пощечины. Оттого был даже более агрессивен, чем того требовали обстоятельства. В то же время еще больше он боялся упустить момент, продешевить — ведь такое везение случается раз в жизни, и нужно ухватить свое везде, где могут дать.

С утра Груздь деятельно носился по городу, убежденный, что поймал злоумышленника. Хотя чуял, что поймал-то он за хвост тигра.

— Есть предложение, — сказал он, заполняя собой проход на кухню, — что я могу гарантировать вашу безопасность. Никому ни слова из уважения к памяти твоих родителей и тебе лично.

— Мои родители живы и здоровы, — ответила Зинаида.

Она уже почти знала, зачем он заявился.

— Это не так важно.

— Скорее, Груздь, — сказала Зинаида. — Скорее, я спешу.

— А ты не спеши, потому что от возмездия ты не уйдешь. От справедливого, ты меня понимаешь?

— Или говори, или мотай отсюда.

— А я ведь вдвое тебя старше, по крайней мере.

Зинаида не смела собирать при нем сумки. Может, он с другим пришел, а тут убедится, что прав.

— Вопрос о твоем Семене. Я его, конечно, уважаю.

— Родители его далеко живут, — сказала Зинаида. — Ты их уважать не можешь.

— Я отношусь с уважением к любому живому существу, честное слово. Недаром я представляю собой ведомство гражданской обороны.